Редкое фото: одно из первых выступлений Высоцкого

Я никогда не писал о Высоцком по его юбилеям, а лишь когда душа моя созвучна памяти, когда нахлынет. Сегодня ему было бы восемьдесят. Как тут не нахлынет! Странно как-то и даже нелепо звучит эта дата. При его неуёмном принародном бунтарстве, при страстях, рвущих струны и голос, и души, разве можно представить его постаревшим? Никогда! Но всё же что-то произошло. Что же? После его ухода мы ещё долго, прочитывая стихи, ловили себя на мысли, что поём вместе с ним, слышим его голос и держим песенную ритмику. Это несколько уводило нас от восприятия поэтического смысла. Во многих концертах и телевизионных интервью он говорил: «Вы меня спрашиваете, кем я себя больше считаю: поэтом, композитором, актёром? Вот я могу так напрямую ответить на этот вопрос: может быть, всё это вместе взятое будет называться каким-то одним словом. Этого слова пока нет».

Владимир Высоцкий вошёл в русскую культуру как многогранно одарённая личность: большой поэт современности, выдающийся артист, игравший на подмостках Театра на Таганке, создавший незабываемые образы Хлопуши, Лопахина, Свидригайлова, Гамлета. В кино он также потрясающе сыграл Жеглова, Брусенцова. Но теперь настало время читать стихи Высоцкого, открывая в его поэзии много неожиданного, прекрасного, глубоко проникновенного. Он — Высоцкий! Про общение наше — недолгое, но яркое — я начну с первой встречи. Досадной и обидной для меня, но что было, то было, дурная встреча состоялась.

Марина Влади

В 1971 году мы с Эдиком Володарским построили, купили, заселили кооперативные квартиры в журналистском доме в Матвеевке. У Эдика за душой ни чего, кроме средненького кинофильма «Белый взрыв», не было. Классиком советского кино он стал чуть погодя. А вот у Вадима Трунина уже был «Белорусский вокзал» (сценарий). Армен Джигарханян, живший в соседнем доме, — уже велик и недосягаем. К очень хорошему художнику и моему дружку Лёше Чарскому то и дело наведывался Саша Кайдановский, к его супруге — балерине Большого театра Люсе Чарской — в гости ходили Тамара Синявская и много замечательных, весёлых и молодых балетных подружек. Наш дом в Матвеевке был почти богемным, если учесть наши поздние посиделки.

Через дом за Джигарханяном снимал квартиру с Мариной Влади Володя Высоцкий, при этом он дружил с Володарским и дополнял эти театральные подмостки. Собирались мы у Володарского, Чарских, либо у меня. Да, забыл ещё одного постоянного человека в нашем доме — улыбчивого и светлого актёра МХАТа Севу Абдулова. Он хотя и центровой по месту жительства в Москве, но в нашу ещё вчерашнюю деревню Матвеевку наведывался постоянно. Вообще, эта троица — Володарский, Высоцкий, Абдулов — держалась особняком. У нас с Володарским, Чарским и автором этих строк также складывалась некоторая обособленность. Среди душевных, спорных, дружеских разговоров в театрально-киношной суете мы никогда не противоречили Булгакову и не чурались застолья. Субботы и воскресенья были наши. Бывало, Володарский мне: «Эдюша, сползаем в «Горку»!» (местное название бара). Эдик ещё только вносит заманчивое предложение, а у меня нога уже в стремени. В баре нас очень уважали.

Владимир Семёнович за работой

Эдик всегда оставался барином. Все деньги, что есть, он отдавал барменшам. Были там две сестрички — Валя и, кажется, Надя. Мы только поднимаемся на второй этаж, а от стойки вся шпана — прочь. Потому как по матвеевской бедности мы были денежными королями — значит, уважение и надежда на подношение. Валя встречает нашу троицу бокалами с коньяком, накрытыми кой-какими бутербродами, иногда по матвеевскому ненавязчивому сервису хлебцами с солёным огурчиком. Эдик разгладит пшеничные усы — и залпом.

Деньги он отдавал исправно, как в сберкассу. Однажды пошёл в «Горку» без меня и Лёшки и вышел из бара подвыпившим, да ещё с деньгами в кармане. Местная шпана взяла его в шоры. Чуя беду, сестрички сразу же позвонили Высоцкому. Тот — в машину и к «Горке». Как раз вовремя. Рассказывали, как он гонял щипачей по всей центральной площади Матвеевки. Да и кто б посмел его тронуть?

Но я никак не могу подойти к нашей первой встрече. Он уже был тем самым Высоцким, о котором ходили легенды: дескать, он и лётчик, и лагерник, и альпинист. Каждый сопливый пацан, имея самый примитивный катушечник, накручивал только Высоцкого, а кто повыше — старшеклассники и студенты — никакой возможности или надежды не оставляли приобрести билет в Театр на Таганке. Стояли у театра денно и нощно, в жару и стужу. Жгли костры, писали чернильным карандашом номера на руках. Это был Высоцкий, имевший кличку Высота.

Мы с ним по первым денькам нашей соседской жизни ни разу не виделись, не знались. Только заочно. Вот тут-то ответственный секретарь газеты «Советская культура» Владислав Перфильев (один из сильнейших по тем временам советских журналистов) возьми да и скажи:

— Эдик, чего б тебе по соседству не взять интервью для нашей газеты у Высоцкого. Тебе там и Володарский в помощь. Будешь первым журналистом в стране, опубликовавшим с ним интервью. Главный редактор Романов даёт тебе целую полосу. Только надо, чтобы Володя отбоярился от блатных песен, которые под него хрипят, ему же и приписывают.

Я дрогнул, такое предложение… В тот же день я позвонил Эдику, тот — Володе, и готово: час интервью назначен, встречаемся у служебного входа в театр. Идём мы с Володей какими-то подвальными-полуподвальными ходами, то влево, то вправо уносит нас мимо труб, вентилей, и не ведаю я, одурение нашло, с чем иду и что преследую вместе с этой, будь она неладна, «Советской культурой».

В артистической (кажется, Высоцкий в этом стеснённом пространстве старенького здания театра был единственным, кто имел отдельную гримёрную) Володя сразу же разделся и нахлобучил на себя рубище Хлопуши. В этот день давали «Пугачёва», он там играл.

Я хотел было вкратце представиться, сказать, что я из милицейской газеты, но вот «Советская культура» хочет… Володя меня прервал, сказав, что знает обо мне через Володарского, времени до начала спектакля в обрез, поэтому валяй с ходу, что там у тебя есть. Ну я сразу, на одном дыхании, и вывалил предложение газеты.

Володя просто замер и побелел. Потом сказал, негромко, но внятно:

— Значит, «Советская культура» публикует мои стихи и песни, и по ошибочке там что-то вкралось. Так что ли? Чтоб ты знал, Романов вообще считает меня чуть ли не за врага народа. Люди знают, где мои песни и где не мои. Мне не от чего отрекаться и каяться не в чем. Тебя, Эдик, втащили в дешёвенькую и гаденькую провокацию. Любого другого на твоём месте я бы вышвырнул из театра, но Володарский, да и Сева Абдулов мне говорили, что ты отличный парень и умеешь постоять против неправды. Работаешь в милицейской газете? Вот в ней и работой. А в дерьмо не лез. Оставайся на спектакль, я тебе сейчас билет в партер закажу.

Ну разве можно было отказаться от такого предложения? Попасть вот так запросто в театр, куда стремится вся Москва, да на «Пугачёва» с Высоцким, да в партер, да ещё из его рук билет… Нет, я не мог. Потом я много раз бывал в театре, и билеты заказывал он и только он, но это потом. А теперь я не мог, я был в дерьме. Я до сих пор не могу простить себе дурацкого желания быть первым собеседником Высоцкого, но утратившим чутьё журналиста. Вяло пробормотав что-то о своей занятости, я ушёл.

Потом Эдик Володарский долго меня утешал, подливая в стакан водку, говорил, что Володя ни на грамм не обиделся. Дескать, со всяким однажды что-нибудь случается. Случается…

Если Высоцкому что-то ненравилось и он чувствовал фальшь, то говорил об этом сразу и в лицо. Вообще, он был предельно прямой человек. И заступник. Хотя сам получал пинки. Да сапожищем! И всё же лез из кожи за слабого и обойдённого законом. Вот на этой-то взаимности мы и сошлись.

А случай не заставил себя долго ждать. Вскоре в редакцию пришёл Сева Абдулов. С чего бы непременно в редакцию? Оказалось, разговор требовал официального формата. За несколько дней до этого в дежурную часть 91-го отделения милиции Черёмушкинского РУВД поступил звонок о том, что жильцы или гости одной квартиры (адрес был указан) что-то распивают и горланят песни. Ничего чрезвычайного не произошло, но наряд был выслан. По какой-то нелепой ошибке наряд попал не по указанному адресу, то есть не в ту коммуналку. Звонок поступил в седьмом часу вечера, а участковый и его помощник подъехали к одиннадцати ночи. Разбудили спящего молодого человека, доставили в опорный пункт, долго вели унизительный разговор, зачем-то раздевали. К трём часам ночи всё же отпустили. А утром оскорблённый и униженный человек обратился с жалобой в прокуратуру. Вызванный в прокуратуру начальник 91-го отделения милиции представил (вдруг!) протокол о том, что задержанный вёл себя вызывающе и даже сорвал погон с плеча замначальника отделения милиции.

Автор этих строк вместе с Абдуловым обратились к начальнику 91-го отделения милиции, затем к и.о. начальника Черёмушкинского РУВД Г.С. Кудрякову с попыткой получить вразумительный ответ на действия милиции, но блюстители правопорядка не посчитали нужным даже общаться с прессой.

Тем временем дело приобретало самое грозное продолжение, угрожающее арестом молодого врача Филатовской больницы В. Фоломеева и судом. Вот тут к редакции обратились Владимир Высоцкий и Эдуард Володарский. Очень настоятельно обратились. Пришлось мне искать взаимодействия у замнач ГУВД генерала Дмитрия Захаровича Киселёва. Для расследования этого дела по его указанию в 91-е отделение прибыл опытный следователь из инспекции по личному составу.

Эдуард ПОПОВ

(Окончание следует.)