Безмолвные свидетели правды
(Продолжение. Начало в №№ 5–7, 9, 10.)
Письма и дневники немцев собирались и публиковались в газетах «Правда», «Красная звезда», «Комсомольская правда», в сводках Совинформбюро. Здесь только фрагменты, но многое можно найти в интернете.
Письма и дневники немцев собирались и публиковались в газетах «Правда», «Красная звезда», «Комсомольская правда», в сводках Совинформбюро. Здесь только фрагменты, но многое можно найти в интернете.Вот что сообщало в июле 1941 года Агентство «Рейтер» из Цюриха о письме германского солдата с Восточного фронта, переданное берлинским корреспондентом швейцарской газеты «Бунд»: «Эта война вызывает у нас совершенно дикую усталость, — пишет солдат. — Мы жаждем провести хотя бы час вне шума битвы, жаждем увидеть хотя бы кусочек залитой солнцем дороги, которая не пахла бы горелым или трупами. Но всё это пустяки по сравнению с тем, как хочется чистой воды, чтобы напиться и умыться. Это самая ужасная война, которую когдалибо вела Германия. Это война не на жизнь, а на смерть против солдат, которые борются с отчаянным упорством и не отступают».
Ещё в августе, в самом начале похода на Восток, в письмах немецких солдат, прежде всего фашистских головорезов из охранных отрядов, была уверенность, что «война с Россией будет окончена в 3 недели». Но дорога вглубь России становилась всё длиннее и опаснее. «В России хуже, чем в Польше. Красть (!) здесь вообще нечего. Вопервых, нет времени, а вовторых, всё сожжено» («Правда», СССР).
С каждым километром пути начинаются признания, что «… поведение русских во время боя непостижимо. Они упрямы невероятно. Я сам видел, как они не двигались с места под сильнейшим артиллерийским огнём. Брешь тотчас заполнялась новыми рядами. Это звучит неправдоподобно, но я это видел часто своими глазами…» («Красная звезда», СССР).
Некто Макс Грубер пишет своему приятелю 8 июля 1941 года: «Ты не можешь себе представить, что здесь происходит. Всё, что встречается нам по пути, расстреливается, ибо столько партизан, сколько есть в России, в Польше никогда не было. Можешь себе представить, как мы с ними обходимся: когда мы проезжаем через какуюнибудь русскую деревню и в нас стреляют, мы расстреливаем всю деревню» («Известия», СССР).
Фашисты не понимают, почему русские упорно сопротивляются, сжигают мосты, их беспокоят советские самолёты. Но немцы уже начинают заботиться о посылках и получают благодарственные письма от своих невест и матерей. Стремясь разжечь низменные инстинкты солдат, германское командование благосклонно относится к мародёрству и оказывает грабителям «организационную» помощь, выделяя вагоны; растёт волна надругательств, насилия над молодыми русскими женщинами. Вскоре наступает надлом и прощание. В письмах появляются сообщения и признания в страхе за свои жизни. В октябре 1941 года немецкий солдат пишет прощальное письмо своей жене Герте: «… пишу тебе последнее письмо. Больше ты от меня ничего не получишь. Я проклинаю день, когда родился немцем. Я потрясён картинами жизни нашей армии в России. Разврат, грабёж, насилие, убийства, убийства и убийства. Истреблены старики, женщины, дети. Убивают просто так. Вот почему русские защищаются так безумно и храбро» («Красная звезда», СССР).
Чем ближе германские войска приближались к Москве, тем сильнее становились русские морозы и усиливался вопль о том, что жертв становится всё больше. Из найденных неотправленных писем немцы пишут домой: «Мы находимся в 100 километрах от Москвы, но это нам стоило огромных жертв... Будут ещё жестокие бои, и многие ещё погибнут. Русские оказывают очень сильное сопротивление. Если война продлится ещё полгода — мы пропали». «Бои идут жестокие и кровопролитные, так как русские яростно защищаются. Многие из нас никогда не увидят больше родины». «...До Москвы осталось очень немного. И всётаки мне кажется, что мы бесконечно далеки от неё... Мы уже свыше месяца топчемся на одном месте. Сколько за это время легло наших солдат! А если собрать трупы всех убитых немцев в этой войне и положить их плечом к плечу, то эта бесконечная лента протянется, может быть, до самого Берлина. Мы шагаем по немецким трупам и оставляем в снежных сугробах своих раненых. О них никто не думает. Раненый — это балласт. Сегодня мы шагаем по трупам тех, кто пал впереди; завтра мы станем трупами, и нас также раздавят орудия и гусеницы» (Совинформбюро).
Геннадий ТОМИН,
полковник милиции
(Продолжение следует.)
Ещё в августе, в самом начале похода на Восток, в письмах немецких солдат, прежде всего фашистских головорезов из охранных отрядов, была уверенность, что «война с Россией будет окончена в 3 недели». Но дорога вглубь России становилась всё длиннее и опаснее. «В России хуже, чем в Польше. Красть (!) здесь вообще нечего. Вопервых, нет времени, а вовторых, всё сожжено» («Правда», СССР).
С каждым километром пути начинаются признания, что «… поведение русских во время боя непостижимо. Они упрямы невероятно. Я сам видел, как они не двигались с места под сильнейшим артиллерийским огнём. Брешь тотчас заполнялась новыми рядами. Это звучит неправдоподобно, но я это видел часто своими глазами…» («Красная звезда», СССР).
Некто Макс Грубер пишет своему приятелю 8 июля 1941 года: «Ты не можешь себе представить, что здесь происходит. Всё, что встречается нам по пути, расстреливается, ибо столько партизан, сколько есть в России, в Польше никогда не было. Можешь себе представить, как мы с ними обходимся: когда мы проезжаем через какуюнибудь русскую деревню и в нас стреляют, мы расстреливаем всю деревню» («Известия», СССР).
Фашисты не понимают, почему русские упорно сопротивляются, сжигают мосты, их беспокоят советские самолёты. Но немцы уже начинают заботиться о посылках и получают благодарственные письма от своих невест и матерей. Стремясь разжечь низменные инстинкты солдат, германское командование благосклонно относится к мародёрству и оказывает грабителям «организационную» помощь, выделяя вагоны; растёт волна надругательств, насилия над молодыми русскими женщинами. Вскоре наступает надлом и прощание. В письмах появляются сообщения и признания в страхе за свои жизни. В октябре 1941 года немецкий солдат пишет прощальное письмо своей жене Герте: «… пишу тебе последнее письмо. Больше ты от меня ничего не получишь. Я проклинаю день, когда родился немцем. Я потрясён картинами жизни нашей армии в России. Разврат, грабёж, насилие, убийства, убийства и убийства. Истреблены старики, женщины, дети. Убивают просто так. Вот почему русские защищаются так безумно и храбро» («Красная звезда», СССР).
Чем ближе германские войска приближались к Москве, тем сильнее становились русские морозы и усиливался вопль о том, что жертв становится всё больше. Из найденных неотправленных писем немцы пишут домой: «Мы находимся в 100 километрах от Москвы, но это нам стоило огромных жертв... Будут ещё жестокие бои, и многие ещё погибнут. Русские оказывают очень сильное сопротивление. Если война продлится ещё полгода — мы пропали». «Бои идут жестокие и кровопролитные, так как русские яростно защищаются. Многие из нас никогда не увидят больше родины». «...До Москвы осталось очень немного. И всётаки мне кажется, что мы бесконечно далеки от неё... Мы уже свыше месяца топчемся на одном месте. Сколько за это время легло наших солдат! А если собрать трупы всех убитых немцев в этой войне и положить их плечом к плечу, то эта бесконечная лента протянется, может быть, до самого Берлина. Мы шагаем по немецким трупам и оставляем в снежных сугробах своих раненых. О них никто не думает. Раненый — это балласт. Сегодня мы шагаем по трупам тех, кто пал впереди; завтра мы станем трупами, и нас также раздавят орудия и гусеницы» (Совинформбюро).
Геннадий ТОМИН,
полковник милиции
(Продолжение следует.)