(Продолжение. Начало в №№ 5–7, 9—13.)

Но, пожалуй, наиболее трудно читать письма людей из блокадного Ленинграда. Приведу лишь некоторые, написанные и простыми людьми, и работниками Государственной библиотеки этого города:

В.А. Марин. Письмо подруге по работе М.В. Машковой.

Ленинград, 8 июля 1941 г.

«Здравствуйте, дорогие!

Соскучился о всех вас страшно. В особенности от отсутствия Галки. Она была настолько трогательна при отправке, что до сих пор не могу себе представить, что долго её не увижу. Жду с нетерпением подробного письма от тебя, где бы было много, много о детишках. Они особо дороги сейчас в это трудное время. Береги их, береги себя. За последнее время твоё здоровье начинает внушать опасение. Как у тебя с ухом и прошёл ли кашель?

Ленинград, 16 мая 1942 г.

«Милая Клавочка!

Пишу тебе только что опомнившись от тяжёлой болезни. Не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо. За всё время войны я не имела от тебя ни строчки. Может быть, ты писала на Гагаринскую, где я бываю очень редко, во всяком случае, попытаюсь, мы так близки были с тобою, и я так привыкла делиться с тобою всеми моими переживаниями, что теперь, родившись второй раз, я чувствую огромную потребность рассказать тебе всё, что я пережила за этот ужасный год, всё, что я выстрадала и перечувствовала. Ты, Клавочка, — врач и ты, конечно, знаешь, что такое война, голод и даже модное теперь слово «дистрофия» знакомо тебе хорошо — наверное, немало слышала о том, что пережили мы, ленинградцы, но одно дело знать это по газетам, а другое пережить так, как пережили это мы (ленинградцы в условиях блокированного города). «Блокада» — какое страшное слово — знаешь ли ты, что такое 125 г хлеба на целый день! Это кусочек, на который раньше мы не обращали совершенно внимания. Он мог упасть, вывалиться, потеряться, а теперь… Я, наверное, никогда больше не смогу смотреть равнодушно на хлеб, каждая крошка его мне кажется священной, а наесться им вволю невозможно никогда!»

Геннадий ТОМИН,

полковник милиции

(Продолжение следует.)