В январе 1771 года в Москве началась эпидемия чумы. Откуда бы? Врачи предполагали, что её завезли вместе с шерстью на суконный двор. Народ роптал и считал, что беда пришла вместе с войсками, возвратившимися из Турции. Самый сильный разгар эпидемии пришёлся на четыре месяца с августа по ноябрь. Народ вымирал тысячами человек ежедневно. И никакой помощи не ведали москвичи.

В городе в это время не было ни полиции, ни войска. В великом страхе из города в свою подмосковную деревню бежал сам главнокомандующий граф Салтыков. Грабежи и разбои стали массовым явлением. Грабили выморочные дома, не остерегаясь какого-либо отпора, даже среди белого дня. Только фурманщики или, как их тогда называли «мортусы», в масках и вощёных плащах длинными палками с крючьями таскали трупы, клали на телеги и вывозили за город.

Вот как описывает это страшное время Страхов, профессор Московского университета, бывший в то время ещё гимназистом: «Отец мой на нашем дворе, у ворот, разложил костры из навоза и поручил мне, чтобы ни ночь, ни день они не гасли. Ворота заколотил наглухо, а калитку запер на замок. Всех приходящих, не впуская во двор, старательно окуривать костровым дымом».

— Далее, — говорит Страхов, — наш приход весь вымер до единого двора. Уцелел один наш двор. В доме нашего священника последней умерла старуха. Умирая, зачумлённая, она лежала под окном, которое выходило к нам во двор, стонала и просила, ради Бога, испить водицы. В это время батюшка наш сам читал для всех нас правила ко святому причащению, остановился и громко закричал нам: «Боже храни, кто из вас осмелится подойти к поповскому окну, выгоню тою на улицу и отдам негодяям, — так он называл мортусов, то есть колодников, приставленных от правительства для подбирания мёртвых тел по улицам и во дворах. Окончив чтение, сам он вынул из помёта обгорелую палку, привязал к её чёрному концу ковш, почерпнул воды и подал несчастной.

Первая чумная больница была устроена за заставой в Николоугрешском монастыре (монастырь был основан за Покровской заставой на берегу Москвы-реки в 1380 году Дмитрием Донским после победы на Куликовом поле). Вскоре число больниц в Москве прибавилось, прибавилось и число кладбищ до десяти.

Как уже говорилось выше, паника в Москве была настолько велика, что даже московский главнокомандующий граф Пётр Семёнович Салтыков (известный победитель Фридриха II при Кунерсдорфе) сбежал в своё подмосковное имение Марфино. Вместе с ним выехали губернатор Бахметьев и обер-полицмейстер Иван Иванович Юшков, за что последний был Императрицею уволен.

После него чумная Москва подпала под деятельный надзор генерал-поручика Петра Дмитриевича Еропкина. Ему именным указом Императрица приказала, чтобы чума не могла и в самый город Санкт-Петербург вкрасться». И от 31 марта велено было Еропкину не пропускать никого из Москвы не только к Петербургу, но и в местности, лежащие на пути. Все московские заставы закрыть. Мало того, от Петербурга была протянута особая «сторожевая цепь» под начальством генерал-губернатора обеих столиц и главнокомандующего войсками в Москве Якова Александровича Брюса (1732—1791).

Цепь эта стягивалась к трём местам: в Твери, Вышнем Волочке и в Бронницах. Но Москве стало не легче. В ночь на 16 сентября в Москве вспыхнул бунт. Причина бунта, как выясняем мы, читая Бантыш-Каменского, состояла в следующем. В начале сентября священник церкви Всех Святых (на Кулишках) стал рассказывать народу о том, что одному фабричному привиделась во сне Богородица, которая сказала, что её образу, находящемуся на Варварских воротах Китайгородской стены, вот уже более тридцати лет никто не пел молебны и не ставил свечей, сказала также, что Христос хотел было послать на Москву каменный  дождь. Но по её мольбе Иисус послал только трёхмесячный мор.

Было такое видение или не было, но народ тотчас повалил к воротам. Священники бросили свои церкви и стали служить молебны у Варварских ворот. Образовалось здесь скопище людей, никак не уместное в дни чумные. К тому же, поставили у ворот сундук и стали деньги собирать на какую-то особую гигантскую свечу для образа Богородицы. Митрополит Амвросий хотел было убрать икону во избежание разрастания чумы по толпе, но, посоветовался с Еропкиным, а тот решил убрать сундук и собранные деньги передать на Воспитательный дом.

Народ, увидя это, закричал: «Бейте их! Богородицу грабят!» Отряд солдат, посланный к Варварским воротам, подвергся нападению толпы. Архиепископ Амвросий, услыхав набат и видя бунт, сел в карету своего племянника, и велел ехать к сенатору Собакину, но последний со страху его не принял. И от него владыка поехал в Донской монастырь и, одев простое монашеское платье, спрятался на хорах церкви.

Бунтовщики, ломая и круша всё на своём пути, не щадя ничего, и опрокинув даже престол, обнаружили Амвросия и потащили его из храма. Здесь, выведя через задние ворота, бунтовщики задали ему несколько вопросов. Казалось, слова и объяснения архипастыря тронули многих и, вероятно, всё обошлось бы. Как вдруг из соседнего монастырского кабака выбежал пьяный, дворовый человек господина Раевского, Василий Андреев и закричал: «Чего глядите вы на него? Разве не знаете, что он колдун и вас морочит?»

Сказав это, он первый ударил невинного страдальца колом в левую щёку и поверг его на землю, а затем и остальные безумцы накинулись на несчастного архиепископа и убили его.

По словам биографа Амвросия, тело его лежало на улице день и ночь. На месте, где был убит архиепископ, в память этого прискорбного события позже был воздвигнут каменный крест. Ну а что же одурманенная толпа? Убийцы, покончив с Амвросием, кинулись было к Еропкину, который жил на Остоженке, в доме (ныне дом № 38. Построен в 1771 году. В 1806-м его купило Купеческое общество и открыло в нём Коммерческое училище. Здесь учился автор романа «Обломов» русский писатель Иван Гончаров и родился историк Сергей Соловьёв). Но Еропкин уже успел упредить бунтовщиков и вызвал стоявший в тридцати вёрстах от Москвы великолукский полк, принял над ним начальство и направился в Кремль.

Выехав из Спасских ворот, он увидел, что вся Красная площадь покрыта народом. Еропкин подъехал к бунтовщикам и стал их уговаривать разойтись, но толпа ринулась к Кремлю, кидая в Еропкина камнями и поленьями. Одно из них попало ему в ногу и сильно ушибло. Видя, что увещевания не действуют, Еропкин поставив перед Спасскими воротами два орудия, приказал стрелять холостыми зарядами. Толпа, увидя, что убитых нет, закричала: «Мать крёстная Богородица за нас!» — и кинулась к Спасским воротам. Тогда Еропкин приказал стрелять картечью. Грянул выстрел, оставивший многих убитых и раненых. Толпа стала разбегаться во все прилегающие улицы. Вслед за бунтовщиками поскакали драгуны и переловили многих бунтовщиков. По усмирению бунта Еропкин послал донесение Екатерине II и просил у неё прощения за пролитую кровь. Императрица милостиво отнеслась к Еропкину и наградила его Андреевской лентой (знак ордена Андрея Первозванного), выделила ему из казны 20 тысяч рублей и хотела пожаловать ему четыре тысячи душ крестьян, но он отказался, сказав:

— Нас с женой только двое, детей у нас нет, состояние имеем, к чему же набирать себе лишнее.

Позднее, когда он был московским главнокомандующим, то переехал в казённый дом и денег, отпускаемых казной для приёма гостей, не брал.

По усмирении бунта в Москву был прислан князь Григорий Орлов. Он прибыл в столицу 26 сентября, когда чума заметно ослабла. По приказу Орлова 4 октября состоялось торжественное погребение убитого Амвросия. В течение всего года покойного поминали во все службы, а убийцы Василий Андреев и Иван Дмитриев были повешены на том самом месте, где было совершено убийство. Шестьдесят купцов, дьячков, дворян, подьячих, крестьян и солдат, причастных к преступлению, было приказано бить кнутом, вырезать ноздри и сослать на каторгу. А двенадцать человек, огласивших мнимое чудо, велено было сослать вечно на галеры с вырезанием ноздрей.

И с этих же дней вышел приказ прекратить набатный звон по церквям, а ключи от колоколен держать у священников.

Подготовил Эдуард ПОПОВ