Все, кто участвовал в ликвидации чернобыльской катастрофы, достойны нашей благодарности и уважения хотя бы потому, что каждый из них рисковал своей жизнью. К сожалению, со своей благодарностью мы иногда запаздываем: так, звание Героя Российской Федерации легендарному пожарному генерал-майору внутренней службы Владимиру Максимчуку было присвоено только в 2003 году.

А кому-то даже не успели сказать спасибо. В суете современных будней случившаяся 35 лет назад драма начинает казаться нашим молодым современникам чем-то далёким. Но люди, оказавшиеся в гуще драматических событий, живут рядом с нами, ездят в тех же автобусах, ходят в те же, что и мы все, магазины. И кто знает, какие тяжкие последствия для всех нас, для людей могли бы случиться, если бы в ту самую треклятую чернобыльскую зону не отправились тогда те, кого сегодня называют чернобыльцами. Вклад каждого из них в победу над разбушевавшимся атомом со временем только увеличивается в цене. И воспоминания каждого побывавшего в чернобыльской зоне — это уже историческое достояние, свидетельство мужества и стойкости наших граждан. Для истории важны любые детали, любые мелочи.

Светлана Вениаминовна Андриенко, фельдшер-лаборант клинического госпиталя ФКУЗ «МСЧ МВД России по г. Москве»:

— В чернобыльской зоне я оказалась, когда мне исполнился 21 год. Незадолго до того я окончила медучилище в Ленинграде и получила назначение в 442-й госпиталь. Однажды мне предложили отправиться в район Чернобыля. Сказали так: «Отправляешься на месяц, потом прибудет замена». В командировку я уехала в июне 1986 года, а вернулась в августе. Чем занималась? Брала кровь на обследование у военнослужащих, прибывших для ликвидации аварии. Работала в тридцатикилометровой зоне, но нередко приходилось ездить непосредственно на саму АЭС — там ведь шла непрерывная работа. У каждого из нас были дозаторы, мы их не снимали, а сколько «натикало» облучения, понять было невозможно. Когда приезжали машины с водой, мы принимали душ, это давало большое облегчение. Рабочий день у нас начинался довольно рано, иногда в 4 часа утра — кровь на обследование нужно брать до завтрака. Затем садились в машину, в бронетранспортёр, а иногда и в вертолёт — и в очередную воинскую часть. Жили мы в вагончиках в деревне, питались в основном консервами. Утром выходишь на улицу и осознаёшь, что вокруг какая-то странная картина, как будто идут какие-то учения, вокруг очень много мужчин и совсем мало женщин. Сначала всё было даже интересно, а потом возникало какое-то тревожное чувство. Несколько раз к нам, медикам, приводили ребят-солдатиков, которые участвовали в тушении пожара и потом заблудились: выглядели они очень плохо, налицо были все признаки лучевой болезни.

В августе нам сказали, что прибыла смена, можно собираться домой. Мы, конечно, очень обрадовались. Обратная дорога показалась нам счастьем — вокруг обычные леса и поля, обычные люди, обычная мирная жизнь. Когда приехали в Ленинград, всех нас встречали через санпропускники. У меня босоножки были с металлическими набойками, когда проходила мимо контролирующего радиацию прибора, сильно затрещало. Босоножки те мои мне приказали сдать. Кстати, сдать пришлось почти половину всех моих вещей — отобрали, поскольку они все были с опасным заражением. Но мы всё равно были счастливы: домой вернулись! Для восстановления здоровья нас отправили на лечение. Потом, через два года, я получила комнату в коммуналке, чему была очень рада. Позднее вышла замуж за военнослужащего. У меня родились две дочки — Юля и Лиза. Я до сих пор работаю в клиническом госпитале, и до сих пор моя должность — фельдшер-лаборант. 

Ведущий инспектор фонда отделения профессиональной подготовки УВД по СВАО Сергей Петрович Шарин:

— В чернобыльскую зону я прибыл в составе оперативной группы 10 сентября 1986 года, мне тогда было 26 лет. Сначала самолётом из Москвы до Киева, а потом на автобусе до пункта назначения. В то время я занимал должность милиционера-моториста, я был сержантом милиции в УВД на воздушном и водном транспорте. Нести службу выпало на реке Припяти. В задачу входила проверка радиационного фона судов, которые возвращались после того как доставили груз в Чернобыль — песок или щебень. Кроме того, на нас была ещё и охрана порядка на берегу. А картина вокруг складывалась непривычная: вокруг дома, дачи — все пустые. Застали ещё одно странное явление: пошёл необычный дождь — капли были зелёного цвета. Жили мы в вагончиках, для того чтобы взбодрить нас, приезжали артисты. Питались в основном сухпайком, пили только минеральную воду — её завозили в достаточном количестве. Вокруг в лесах было полно грибов, рыбы в реке много, но ничего из этого есть было нельзя, никто даже и не думал экспериментировать. Ну а в душ из привезённой воды сходить — милое дело. Как ещё защищались? Ходили в масках, маски меняли через каждые два часа, респираторы тоже в ходу были. А вот писем домой никто не писал — почтовой связи не было больше месяца.

Вывозили нас тоже через Киев. Когда проходили через санпропускник, половину ручной клади пришлось оставить в зоне контроля, вещи оказались заражёнными. В качестве подарка за работу в Чернобыле я получил транзисторный приёмник. Приехал домой в Москву, лечился, восстанавливался. У меня родился сын, сейчас ему уже 25 лет. Периодически встречаюсь с коллегами, с кем был в командировке в 1986 году, а кого-то уже и нет. И потому главное, что я хочу сказать: такая трагедия никогда не должна повториться.

Александр ДАНИЛКИН, фото из открытых источников