ПОТОМСТВУ В ПРИМЕР

14 мая 1829 года русский фрегат «Штандарт» и «Орфей» находились в дозоре у Босфорского пролива. На подходе к приливу русские корабли обнаружили выходящую турецкую эскадру численностью 18 вымпелов. Командир «Штандарта», командовавший русским отрядом, приказал своим кораблям уходить к Севастополю, чтобы сообщить русскому командующему о появлении в море главных сил противника.

Тихоходный «Меркурий» отстал от своих кораблей и был настигнут двумя турецкими линейными кораблями. Это были 110-пушечный «Селемие» и 74-пушечный «Реал-бей». 184 турецким орудиям русские моряки могли противопоставить 18 пушек небольшого калибра, которыми был вооружён «Меркурий».

Капитан брига Александр Иванович Казарский собрал своих офицеров и сообщил им своё решение – принять бой с превосходящими силами противника. Офицеры единодушно поддержали своего командира. По приказанию Казарского в крюйт-камере на бочку с порохом положили заряженный пистолет. Последний из оставшихся в живых офицеров должен был взорвать бриг, чтобы он не достался противнику…

Неравный бой продолжался более трёх часов. Искусно маневрируя и укрываясь в пороховом дыму, Казарский стремился вывести бриг из-под турецкого огня, и всё-таки «Меркурию» пришлось выдержать несколько страшных бортовых залпов неприятеля. Позже было подсчитано, что в ходе боя бриг получил 319 пробоин.

Но «Меркурий» не только уклонялся от огня противника, но и поражал его своим огнём. Такелаж «Селемие» был столь повреждён меткими выстрелами русских артиллеристов, что возникала угроза падения мачт. Турецкий флагман был вынужден убрать паруса и лечь в дрейф для устранения повреждений. Теперь перед «Меркурием» остался один противник, правда, несколько раз превосходящий его по огневой мощи.

Раненный в голову Казарский не покидал своего поста и продолжал руководить боем. На борту брига было много раненых и убитых. И тогда Казарский решился на отчаянный поступок. Продолжая вести огонь, он стал сближать свой бриг с «Реал-беем». Турецкий капитан решил, что русский капитан хочет взорвать оба корабля. Турки в панике стали покидать свой корабль. Но когда корабли сблизились, русские артиллеристы несколькими залпами перебили, почти в упор, сразу несколько рей на «Реал-бее». Паруса рухнули, и многопушечный корабль потерял ход. «Меркурий» же изменил курс и, никем не преследуемый, пошёл в сторону родного Севастополя.

 Известие об удивительной победе русского корабля облетело всю Россию. О подвиге моряков писали многие русские и зарубежные газеты. Скромный морской офицер Александр Иванович Казарский стал национальным героем. Ему посвящали стихи и поэмы. Денис Давыдов сравнивал Казарского со спартанским царём Леонидом. На кораблях русского флота матросы пели «Казарскую» — песню, сочинённую в народе. Французский поэт Сен-Томе написал об этом бое оду «Меркурий».

Дождь наград пролился и на команду «Меркурия». Помимо личных наград и сам бриг впервые в истории русского флота был награждён Георгиевским кормовым флагом и вымпелом. Этим же указом повелевалось всегда иметь в составе Черноморского флота корабль, носящий имя «Меркурий».

Карьера Казанского резко пошла на взлёт. Некоторое время молодой офицер продолжал командовать разными кораблями, а после присвоения ему звания капитана I ранга, император Николай I назначил Казарского своим флигель-адъютантом.

Николай I часто поручал дельному, способному офицеру проведение особо важных ревизий и инспекций в разных губерниях России. Весной 1833 года Казарский был откомандирован на Черноморский флот, чтобы помочь адмиралу М.П. Лазареву организовать экспедицию на Босфор. Александр Иванович возглавил погрузку десантных войск на корабли эскадры, инспектировал тыловые конторы флота и интендантские склады в Одессе. Из Одессы Казарский переехал в Николаев для проверки интендантов. Но 16 июля 1833 года через несколько дней после приезда в город капитан I ранга, флигель-адъютант императора Александр Иванович Казарский внезапно умер. По Николаеву поползли тёмные слухи о причинах его смерти. Уже на похоронах среди провожающих капитана в последний путь слышались разговоры о том, что против Казарского был составлен заговор и что он был отравлен.

Через полгода в Николаев прибыла следственная комиссия, которая эксгумировала тело, изъяла внутренности покойного и увезла их в Петербург. В то же самое время на имя императора поступило письмо: николаевский купец 1-й гильдии Василий Коренев сообщал Николаю I, что в Николаеве был заговор против императорского флигель-адъютанта. Письмо было передано в Сенат и найдено бездоказательным, о чём было сообщено императору. Несмотря на это, Николай I приказал шефу корпуса жандармов графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу назначить расследование.

Выполнив поручение, А.Х. Бенкендорф составил для императора подробную записку. «Дядя Казарского Моцкевич, — писал в ней Бенкендорф, — умирая оставил ему шкатулку с 70 тыс. рублей, которая при смерти разграблена при большом участи николаевского полицмейстера Автономова. Назначено следствие, и Казарский неоднократно говорил, что постарается непременно открыть виновных. Автономов был в связи с женой капитан-командора Михайлова, женщиной распутной и предприимчивого характера, у ней главной приятельницей была некая Роза Ивановна, состоявшая в коротких отношениях с женой одного аптекаря. Казарский после обеда у Михайловой, выпивши чашку кофе, почувствовал действие яда и обратился к штаб-лекарю Петрушевскому, который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал и оттого образовались на полу чёрные пятна, которые три раза были смываемы, но остались чёрными. Когда Казарский умер, то тело его было черно как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули и ноги по ступни отвалились в гробу.  Всё это произошло менее чем в двое суток. Назначенное  Грейгом следствие ничего не открыло, другое следствие также ничего хорошего не сообщает, ибо Автономов ближайший родственник генерал-адъютанта Лазарева».

Таким образом, было фактически официально признано, что Казарский умер насильственной смертью. Заключение же Бенкендорфа свелось к тому, что Казарский был убит с целью сокрытия другого уголовного преступления — кражи завещанных ему денег.

Однако очень трудно согласиться с этим выводом Бенкендорфа. Кража шкатулки с деньгами могла случиться, но вряд ли Автономов решился бы из-за этого на убийство. Ведь если бы даже состоялся суд, обвинявший полицмейстера в краже денег, то наказание за неё было бы куда более мягким, чем за предумышленное убийство находящегося при исполнении императорского поручения флигель-адъютанта, да ещё с предварительным сговором и вовлечением в это других персон.

Не удивительно, что Николая I не удовлетворили результаты жандармского расследования. На записку А.Х. Бенкендорфа император наложил резолюцию, предписывавшую князю Меншикову, главнокомандующему вооружёнными силами России на юге страны, лично во всём разобраться. Увы, расследование Меншикова также оказалось безрезультатным. Дело тянулось очень долго, интерес к нему постепенно падал, и в конце концов оно было сдано в архив за давностью срока. Загадка смерти капитана Казарского осталась не решённой, и всё-таки попытаемся раскрыть эту тайну.

Осенью 1886 года в журнале «Русская Старина» опубликовала свои воспоминания близкая знакомая семьи Казарских Елизавета  Фаренникова.

По её мнению, А.И. Казарский стал жертвой военных чиновников-казнокрадов, имевших покровителей в высших кругах Петербурга. Александр Иванович неоднократно участвовал в различных ревизиях и инспекциях, в ходе которых он заслужил репутацию ревизора беспощадного и неподкупного, кроме того, защищённого славой национального героя и флигель-адъютантскими аксельбантами.

По мнению исследователя В.В. Шигина, весной 1833 года после совместной работы с адмиралом М.П. Лазаревым Казарский знал всю подноготную подготовки экспедиции на Босфор, о состоянии и вооружении кораблей, тыловой базы. Беспорядки и злоупотребления, выявленные им, были столь вопиющи и грозили такими наказаниями военным сановникам, что они, зная о неподкупности Казарского, решились на крайний шаг — физическое устранение дотошного ревизора.

В воспоминаниях Е. Фаренниковой приводится описание последней встречи с А.И. Казарским, когда он по пути в Николаев посетил её имение. Александр Иванович находился в подавленном настроении, нервничал, был задумчив. «Не по душе мне эта поездка, предчувствия у меня недобрые», — сказал он Фаренниковой. После этого он попросил супругов Фаренниковых  встретиться с ним в Николаеве и назначил конкретный день встречи. В этот день должно было произойти что-то очень важное и, возможно, опасное, и капитан хотел заручиться поддержкой друзей. Вероятно, владея информацией, компрометирующей многих высокопоставленных лиц, Казарский хотел доверить её надёжным людям на случай своей смерти.

Через несколько дней после последней встречи в имение Фаренниковых прискакал морской служитель с известием, что Казарский при смерти. Это случилось под утро в тот самый день, на который была назначена встреча. Прибыв в Николаев, супруги Фаренниковы застали Казарского в очень тяжёлом состоянии, начиналась агония. Перед смертью капитан смог сказать только одну фразу: «Мерзавцы меня отравили». Потом на короткий миг забылся, и через полчаса отважного моряка не стало.

Елизавета Фаренникова сообщает в своих мемуарах, что после похорон они с супругом попытались восстановить картину последних дней Александра Ивановича. 3а отсутствием гостиницы Казарский в Николаеве остановился в доме у некой немки, где и столовался. Перед приёмом пищи он требовал пробовать приготовленную для него еду. Во время визитов, которые он обязан был делать, А.И. Казарский решительно отказывался от предлагаемых пищи и напитков, но в одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку кофе. Казарский выпил чашку, по-видимому, не желая огорчить отказом молодую девушку. Наверное, на этом и строился весь расчёт злоумышленников. Спустя несколько минут капитан уже почувствовал себя плохо. Поняв причину ухудшения состояния, Казарский вернулся домой и вызвал врача. Врач рекомендовал Казарскому горячую ванну, из которой его вынули едва живым. Фаренникова считает, что врач также был вовлечён в заговор и не оказал капитану должной помощи.

В.В. Шигин, основываясь на воспоминаниях Фаренниковой, высказал предположение, что Казарский был отравлен ртутью. Это предположение не лишено смысла.

Казарский мучился сильными болями и кричал: «Доктор, спасайте, я отравлен!» Какого характера были боли, не известно, но, по-видимому, у него был поражён желудочно-кишечный тракт. Это очень похоже на действие деструктивного яда, то есть вещества, вызывающего дистрофические и некробиотические изменения почек, печени, миокарда, желудочно-кишечного тракта, головного мозга и др. Многие яды этой группы поражают слизистые оболочки пищеварительного тракта и способны накапливаться в организме. Ртуть и её соединения, наряду с фосфором, мышьяком и цинком, относятся именно к деструктивным ядам.

Похоже, Казарского отравили ртутью и фосфором — веществами, которые проще всего было достать в Николаеве. Хлориды ртути, сулема и каломель, довольно часто применялись в то время в фармацевтике и парфюмерии: не составляло большого труда раздобыть и белый фосфор. Учитывая осторожность Казарского, вряд ли можно допустить хроническое отравление малыми дозами. Вероятнее всего, Казарскому поднесли сразу большую дозу. Данные яды плохо растворяются в воде, даже горячей, и Казарский мог заметить беловатый или желтоватый осадок в своей чашке, что укрепило его в убеждении, что его отравили.

При приёме сулемы слизистые оболочки рта, губ, глотки приобретают сероватый оттенок, набухают, покрываются налётом, Появляется боль в области желудка, рвота с кровью, частый водянистый стул с примесью крови и слизи (ртуть вызывает сильное слабительное действие). После наблюдается нарастающая слабость, мышечные судороги, металлический вкус во рту и потеря сознания. Из записки Бенкендорфа видно: Казарский «беспрестанно плевал», и на полу образовались чёрные пятна, которые было невозможно смыть. Можно полагать, что помимо металлического вкуса во рту и усиленного слюноотделения у Казарского развился ртутный стоматит с кровоточивостью дёсен. Иногда при большой дозе ртути пострадавшие ощущают лишь жжение в желудке и тошноту, а через 1-2 часа состояние резко ухудшается, человек теряет сознание, у него развивается острая сердечно-сосудистая недостаточность и наступает смерть.

Таким образом, в целом картина смерти Казарского соответствует картине отравления ртутью, именно сулемой. Яд был принят незадолго до кончины в очень большом количестве, что вызвало острое отравление и быструю смерть.

Учитывая уровень науки того времени, можно с уверенностью сказать, что при правильном проведении экспертизы трупа Казарского можно было с полной достоверностью установить причину смерти капитана. Руководство по отравлениям, составленное тогдашним профессором Медико-хирургической академии Нелюбиным, долгое время считалось ценнейшим пособием по вопросам токсикологии. Современниками Казарского были такие известные судебные медики, как С.А. Громов, С.Ф. Храповицкий и И.В. Буяльский. Даже через полгода после смерти, когда была произведена эксгумация трупа и изъяты внутренние органы, можно было установить истинную причину смерти, обнаружить ртуть или другое вещество, вызвавшее отравление. Однако этого сделано не было. Даже император Николай Павлович не смог разорвать цепь воровской круговой поруки своих чиновников…

В Севастополе на Maтpoccком бульваре стоит памятник с лаконичной надписью: «Казарскому. Потомству в пример». Добавить к этому что-либо трудно. Всей своей короткой жизнью Александр Иванович Казарский доказал правомерность этой надписи, свято берёг честь офицера русского флота, думал о благе своей Родины и могуществе русского оружия.