До сих пор перед глазами стоит картина из моего детства: я, ещё дошкольник, вхожу на кухню и вижу: отец с помощью надреза лезвия безопасной бритвы вытаскивает из ноги чуть повыше ступни (в месте фронтовой раны) отчётливо темнеющий под тонкой кожей, почти вышедший наружу совсем маленький минный осколок. Рядом пузырёк с йодом, бинт, вата. Реплика в мою сторону: «Выйди, не смотри». Меня выпроваживают…

Эта сцена потом будет повторяться не раз. Вплоть до моего окончания школы. Проклятые меленькие осколочки в качестве военного привета из прошлого будут время от времени как-то сами проситься наружу — разрывать кожу и выходить на поверхность. Почему отец не ходил к хирургу? Считалось, что дело по фронтовым понятиям пустяковое, за каждым меленьким осколочком к врачу не находишься. Надо только чуть надрезать кожу и кусочек металла вылезает сам. А затем ранку залить йодом…

Мой отец Фёдор Кириллович Данилкин всю жизнь проработал в школе учителем физики. Сейчас мне уже поздно каяться, что не расспросил его побольше о войне. Тем не менее кое-что рассказать он всё-таки успел.

Как раз перед войной отец окончил пединститут и в 1938 году по распределению был направлен в Новосибирскую область. Проработал полтора года учителем в школе в Сузунском районе, откуда был призван в армию. До войны ещё служил. А когда начал готовиться к долгожданному дембелю, к гражданской жизни, тут по радио и объявили: война… Кто бы мог тогда подумать, что гимнастёрку ему придётся носить более семи лет.

Полк, в котором служил отец, 23 июня 1941 года, на второй день войны, был отправлен на фронт. Название подразделения я запомнил, отец часто повторял: 765-й стрелковый. Сибиряки попали в самое пекло. Наши отступали, несли тяжёлые потери. Под Смоленском, в районе города Дорогобужа, был ад кромешный: гул орудий, рёв застилающих небо шедших бомбить Москву самолётов. Немцы рвались к Белокаменной, но вокруг столицы была сильная противовоздушная оборона, так что часто фашистские бомбардировщики разворачивались и сбрасывали свой смертоносный груз поближе, в том числе на Дорогобуж, который был уже сплошным пепелищем. Сибирским полкам доставалось по полной.

Задача у полка сибиряков была одна: не пустить врага к Москве. Отец вспоминал, какие страшные потери несли наши войска во время контратак под Смоленском, как гибли его однополчане. Враг был силён, отлично вооружён. А у наших… Случалось, в бой бросали роты только что призванных новобранцев, даже винтовок на всех не хватало. Перед боем солдаты снимали вещмешки, вешали на берёзы и в бой. Кто выживет — вернётся за своим вещмешком… А насчёт винтовок — тем, кому их не хватило, говорили (бывало и такое): «Оружие добыть в бою!»

Враг был силён, отлично вооружён, гитлеровская пехота шла в атаку, как правило, в сопровождении танков. Сегодня крайне трудно представить, что пришлось выдержать нашим бойцам, какую армаду удалось сдержать. Да, они отступали, но с боями. Отец рассказывал, что нередко бывало и такое: незатейливое варево из котелков (иногда это было очень похоже на баланду) есть нужно было только на ходу, в строю, во время дислокации. Отступали ночью. Какое там вкусно-невкусно, только бы успеть проглотить содержимое котелка под грохот бомб, только бы выжить…

Бои под Ельней вошли в историю как тяжелейший период. Наши войска дрались за каждый клочок земли. И несмотря на танковый кулак генерала Гудериана и превосходство фашистов в технике, красноармейцы стояли насмерть. После тех боёв в Красной Армии возникали гвардейские дивизии. В боях под Ельней отец был ранен в голову. Раненого младшего сержанта доставили в полевой госпиталь. Как оказалось, госпиталь был где-то в районе Бородинского поля. Да-да, именно там, вблизи знаменитого Бородина. Но лежать в том госпитале отцу удалось недолго. Враг всё наступал, так что вскоре его выписали, и он снова встал в строй — рана-то не смертельная.

И вновь шла война. Отступление, битва под Москвой, и вот уже наши начали гнать врага. Однажды я спросил отца, как выживала пехота в траншеях в лютую зиму 1941-го: холод, кормёжка далека от идеальной, постоянная смертельная угроза… Отец пожал плечами: «Не знаю, как получилось, нужно было выжить, вот и выжили, даже про болезни не вспоминали, в землянках грелись…»

Про период, как наши начали гнать фашистов в сторону запада, отец почему-то почти не вспоминал: «Это просто была работа, да и воевать мы к тому времени научились, и с вооружением у нас всё наладилось».

Второй раз отца ранило в Карпатах. Как раз в ногу. Ранение было очень тяжёлым, в голень. Так что на лечение его отправили совсем далеко — в госпиталь в Баку. Ногу, конечно, сильно располосовали, достали оттуда кучу осколков, а рану зашили. Но хирург в бакинском госпитале вынул далеко не все осколки. А оставшиеся в ноге железные «иголочки» и «микротреугольнички» будут поочерёдно выпирать у отца из-под кожи даже спустя тридцать лет после войны.

И всё же о бакинском госпитале, о его врачах и о жителях Баку у отца остались очень тёплые воспоминания — за несколько месяцев там сделали всё возможное, чтобы поставить бойца на ноги. Когда отца выписали из госпиталя, он вновь вернулся на фронт. И попал в подразделение знаменитых «катюш». Как потом вспоминал отец, всё вышло случайно. Вернувшись из госпиталя, он отправился на сборный пункт. Сидел в очереди, чтобы узнать, куда его направят. В это время в помещение вошёл майор: «Есть кто-нибудь с высшим образованием?» Отец поднялся. Майор сходу предложил: «Есть вакансия начальника связи дивизиона «катюш», пойдёшь?» Отец долго не раздумывал и согласился. Так он оказался в 36-м гвардейском Краснознамённом миномётном полку «катюш». Именно этот полк стал родным. Здесь отцу присвоили лейтенантское звание. Он потом рассказывал мне, как наши «катюши» крушили фашистов, как те боялись одного только появления этих боевых машин на горизонте. Такова была справедливая месть за страшные дни отступления под Смоленском, за наши потери под Ельней, за наглые бомбёжки столицы и других российских городов.

Со своим полком отец дошёл до Берлина. Он потом рассказывал, как тепло наших бойцов-освободителей встречали в странах Восточной Европы. Ведь было же! Вспоминал, как он расписывался на стене Рейхстага: «Фёдор Данилкин». И как расхаживал потом по поверженному Берлину. После взятия Берлина его полк бросили на подавление недобитых фашистов в Чехословакию, потом пришлось с той же целью побывать в Австрии и Венгрии. И лишь в августе 1945 года из Венгрии мой отец был демобилизован и отправился на родину.

Спустя много лет я буду перебирать в железной коробочке из-под чая его награды: орден Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, набор медалей… Война отцу будет сниться всю жизнь, даже когда он, мирный школьный учитель физики, выйдет на пенсию. И это совсем не преувеличение — точно, снилась. Я не раз удивлялся, спрашивая отца: «Неужели так мучают воспоминания? А почему у тебя нет ни одной фронтовой фотографии?» Он вздыхал, смотрел на меня и терпеливо объяснял: «В окопах фотоаппаратов не было, да и не до того нам было, чтобы фотографироваться». И добавлял: «Особенно в первые годы войны».

По прошествии времени он не раз будет с искренним удивлением повторять снова и снова: «И как только тогда мы выжили…» Раненая нога будет давать о себе знать постоянно, до его последних дней, но ни в какие санатории отец никогда не ездил. И ещё: ныне расхожая, нередко с ироничным подтекстом фраза «Только б не было войны» в нашей семье всегда звучала очень серьёзно. Не забыли мы и моего деда по матери — Ефима Николаевича Иванова, он погиб в начале сорок второго под Тверью.

Уже в наши дни я побывал в Берлине, сходил в Рейхстаг, искал на стене роспись отца. Но не нашёл. Насколько известно, большинство росписей немцы стёрли. Но мы-то всё помним.

Александр ДАНИЛКИН,

фото из семейного архива