«КОБАЛЬТ» — СВЕРХПРОЧНЫЕ ЛЮДИ
Вспоминает сотрудник специального отряда
НАШЕ ДОСЬЕ
 |
|
На фото Александр Санжаревский (справа) |
Военную службу в Афганистане прошли около 620 тысяч военнослужащих, в том числе в составе Ограниченного контингента советских войск — 525,2 тысячи человек, от пограничных войск и других формирований КГБ СССР — около 90 тысяч человек, от МВД СССР — около 5 тысяч человек. Из них 546 тысяч человек — непосредственные участники боевых действий. На должностях рабочих и служащих в составе Ограниченного контингента советских войск находились около 21 тысячи человек. За военные и другие заслуги свыше 200 тысяч военнослужащих и гражданских лиц награждены орденами и медалями СССР (в том числе около 11 тысяч посмертно), 86 удостоены звания Героя Советского Союза (в том числе 28 посмертно). Потери советских войск: убитых и умерших — 13 833 человека, раненых — 49 985 человек.
— Итак, Александр Дмитриевич, в феврале 1982 года вы, старший инспектор уголовного розыска 1-го отделения милиции Москворецкого РУВД, были направлены в специальную командировку и вылетели в столицу Узбекистана — город Ташкент. Но что было до этого? Как вы попали на службу в полицию?
— Я родился 1 июня 1953 года в Магадане. В эти суровые края прибыл ещё мой дедушка, инженер, для строительства оборонного завода. Тут же работали его дети, мои родители. В нашей семье труд инженера ценился очень высоко, тогда в обществе инженерно-технических работников называли «повелителями природы». Такое отношение, кстати, оказало влияние и на мою судьбу.
Вскоре после моего рождения наша семья переехала в Москву, и вся дальнейшая моя жизнь связана с Белокаменной. После окончания школы встал вопрос: на кого учиться? В отличие от моих родственников, меня «тянуло на подвиги» — мечтал работать в милиции, распутывать сложные преступления, ловить преступников. Но родственники, особенно дедушка, как и следовало этого ожидать, порекомендовали не забивать себе голову, а поступать в «хороший технический вуз». Я так и сделал — стал студентом Московского авиационного института, очень модного и престижного по тем временам учебного заведения. Но убедившись, что это совсем не то, о чём мечтал, я оставил его.
Вскоре призвали в армию, точнее на флот. Служил акустиком на эсминцах «Солидный» и «Буйный» прославленного Черноморского флота, служил в городе-герое Севастополе. Совершил дальний поход в Средиземное море. Служба на флоте много мне дала: закалила характер, подтянула в физическом отношении (я много занимался борьбой), но особенно пригодилось то, что я занимался там делопроизводством — научился писать серьёзные бумаги и самостоятельно принимать решения.
Поэтому сразу же после демобилизации в 1974 году подал документы в Черкизовскую школу милиции и окончил её с отличием. Это, кстати, позволило мне впоследствии при поступлении на юридический факультет Московского государственного университета сдавать только один экзамен — историю СССР. Я получил «пятёрку» и был зачислен.
— Куда вас направили после Черкизовской школы милиции?
— В 1-е отделение милиции Москворецкого РУВД, инспектором уголовного розыска. Участок мой оказался у Павелецкого вокзала и от других отличался наличием так называемых «гастролёров» — преступников, залетавших в Москву лишь для своих «подвигов» и сразу же исчезавших.
Ещё одной особенностью было огромное количество заводов, фабрик, производств, и, как следствие, различных мужских и женских общежитий. Очень беспокойный был район. Но мы справлялись. О раскрытии некоторых преступлений, в которых я принимал участие, писали «Вечерняя Москва» и «Московская правда».
Первый случай был связан с поступлением в отделение милиции из разных больниц Москвы телефонограмм о четырёх потерпевших с колото-резаными ранами, причём ножевые ранения им нанесли по одному и тому же адресу: улица Зацепский Вал, 5. Разобраться в ситуации было поручено мне. Оказалось, что четверо парней приехали на практику в Москву. Пошли в пельменную поужинать. Там увидели парня-кавказца, который брал еду с подноса руками, потом клал её обратно. Сделали ему замечание. Тот начал скандалить. Думали, что он ушёл и инцидент исчерпан, но когда вышли на улицу, то оказалось, что парень не ушёл. Более того, он с ножом напал на четверых и порезал их. Единственное, что им запомнилось, — парень был одет в домашние тапочки.
Эти тапочки позволили предположить, что преступник где-то тут рядом и обитает. Может быть, даже в одном из многочисленных общежитий. Решили поступить так: с этими парнями погулять по улицам, понаблюдать, может быть, мы его и обнаружим. Дали в помощь двух курсантов, и с этими парнями я работал две недели. И вот удача! Пострадавшие через окно его увидели в одном из общежитий. Мы его сразу и взяли. Под кроватью нашли нож. Я был поощрён премией.
Второй случай был посложнее. В столице появилась банда, которая грабила москвичей — били по голове, снимали шапки, пальто, часы. Это дело попало на контроль министру. Дело в том, что был ограблен заместитель председателя Гостелерадио. Для расследования создали специальную группу, которую возглавил Анатолий Николаевич Егоров (будущий начальник МУРа, а потом и всего главка), в эту группу включили и меня. Анализ показал, что преступления произошли вдоль линии метро от станции «Сокол» до «Павелецкой». Мы, создав словесные портреты преступной троицы, стали отрабатывать эту территорию. И вот одна девушка сказала, что была на свадьбе подруги и там с ней познакомился очень похожий парень. Был он симпатичный, хорошо одет (в дорогой шапке, престижном пальто, модном шарфе), ей он понравился, и она дала ему свой телефон. Это была всего одна из многочисленных версий, но мы оставили на квартире девушки засаду. И вот телефонный звонок. Она по нашей просьбе назначила ему свидание на станции метро «Белорусская». К назначенному часу там было человек 15 оперативников, и когда поступил сигнал брать подозреваемого, все сразу навалились на него. Когда я вынул свои наручники, то увидел, что на руки задержанного уже несколько «браслетов» надето. Задержание оказалось для него большой неожиданностью, и его мгновенно раскололи — по украденной у заместителя председателя Гостелерадио шапке. Он сразу сдал своих подельников, я до сих пор помню фамилии этих преступников — братья Фёдоровы и некий Зуденков.
— Александр Дмитриевич, давайте вернёмся к вашей афганской командировке. Когда вы узнали, что вам ехать «за речку»?
— В 1981 году поступило неожиданное предложение поучаствовать в оказании интернациональной помощи братскому афганскому народу. Я дал положительный ответ, и началась подготовка — собеседования и прохождение медицинской комиссии на предмет длительного пребывания в районах с жарким климатом.
— А почему остановились на вашей кандидатуре?
— А почему нет? Мне было 28 лет, у меня уже был немалый опыт оперативной работы. В физическом отношении я был подготовлен, занимался самбо, являлся чемпионом МГС «Динамо» по карате. Кроме того, я был патриот, любил свою родину и готов был выступить на её защиту. И выступил.
В феврале 1982 года вместе с другими отобранными кандидатами я уже был в Ташкенте. Здесь на базе Высшей школы милиции мы прошли трёхнедельные сборы — огневая подготовка, тактические тренировки, изучение истории афганского государства, познание азов языка фарси, мы занимались день и ночь. После сборов у нас забрали все документы, посадили на самолёты и перевезли в Афганистан.
— Какова была численность «Кобальта»?
— Отряд специального назначения МВД «Кобальт» создавался в структуре нашего ведомства только на период афганской войны. Насчитывал он примерно 500 человек. Нашей основной задачей был сбор разведывательной информации о бандформированиях, их численности, вооружении для проведения против них войсковых операций и БШУ (бомбоштурмовых ударов).
Эти 500 человек делились на четыре команды, которые закреплялись за определёнными регионами. Наша команда отвечала за несколько южных провинций Афганистана, штаб находился в Кандагаре. Команды состояли из групп. Наша группа размещалась в провинции Гильменд (названая в честь местной большой реки), кстати, самой большой провинции страны. Административным центром Гильменда был город Лашкаргах, название которого («лашкар гах») с языков пушту и дари переводилось как военный лагерь. В своё время его проектировали американцы, поэтому тут были просторные европейские улицы.
Наша группа насчитывала 13 человек: командир, четыре оперативных сотрудника, два переводчика (таджики по национальности), два водителя (наш транспорт — бронетранспортёр и труженица «Нива») и 4 охранника. Все, включая таджиков, советские милиционеры, направленные для оказания интернациональной помощи. Люди прибыли из самых разных регионов Советского Союза. Так, майор милиции Игорь Пырх приехал из Белоруссии, майор милиции Владимир Юрасов — из Орла, майор милиции Виктор Трунин — из Оренбурга, капитан милиции Владимир Селезнёв — из Тольятти, старший прапорщик Пётр Гнатив и Григорий Середа — из Украины.
— С чего началась служба в Афганистане?
— С приятной новости — всем нам, пока готовились и ехали «за речку», присвоили внеочередное звание. Особенно повезло тем, кто всего полгода назад получил звание. Такая забота начальства настраивала на хороший лад.
— А что конкретно делала ваша группа в провинции Гильменд?
— Сама эта провинция расположена на границе с Пакистаном, и через неё из Пакистана в Афганистан и Иран шли караваны с оружием, боеприпасами и наркотиками.
В Афганистане у нас был сильный противник. По различным оценкам силы мятежников насчитывали около 200 тысяч человек. Активная их часть составляла примерно 70 тысяч человек, объединённых в полторы тысячи групп. Духи получали серьёзную материальную поддержку: из Пакистана и Ирана в год приходило 500–600 караванов с оружием и боеприпасами. Боевиков готовили для борьбы с нами в 124 центрах в Пакистане и в 18 таких же центрах, размещённых на территории Ирана.
Наша задача состояла в том, чтобы выявить агентуру противника, его караваны и уничтожить их. Эту задачу мы выполняли с помощью разведывательно-агентурной работы, проведением акций по пресечению поставок оружия и зелья. Но работали не только, как говорится, мечом. Много делали для того, чтобы по-мирному договориться с вождями местных племён. Провинцию населяют в основном пуштуны, но в нашей зоне ответственности чаще всего приходилось работать с племенами белуджей. Они относятся к иранской группе народов и отличаются мужественным характером и умением держать своё слово. Если с ними удавалось договориться, то можно было быть спокойным — они своё обещание выполнят.
— Александр Дмитриевич, а как вы реализовывали добытые разведданные?
— У нас вначале были проблемы с реализацией информации. Опаздывали, не успевали за событиями. К примеру, мы получали данные, что в таком-то селении остановился караван с оружием. Мы сообщали об этом наверх, по вертикали своей подчинённости, и предлагали нанести удар по этому населённому пункту — вначале вертолётами, а потом применить самолёты. И ждали решения руководства. Иногда ждали по трое суток. Согласитесь, что караваны с оружием три дня нас ждать не будут.
— И как удалось выйти из этой ситуации?
— В провинции действовал не только «Кобальт», но и представители других ведомств, в частности Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооружённых сил СССР. Вот у «грушников» был прямой выход на руководство 40-й армии, авторитет у них был такой, что через час после их обращения прилетали вертолёты и самолёты и мы могли наносить воздушный удар. Конечно, у этих ударов было другое качество. Поэтому часто бывало, что информация командованию подавалась сотрудниками ГРУ как совместная информация с «Кобальтом». Помню, был случай: мы на вертолёте налетели на деревню, в которой разместился караван. В кабине находился агент, местный житель, он указал нужное строение. Вертолётчик нажал на гашетку, ракеты попали прямо в здание. И вдруг мощнейший взрыв — вертолёт буквально подбросило, видно, мы накрыли склад. Степень разрушений была такова, что прилетевшим вместе с нами на зачистку истребителям-бомбардировщикам нечего было делать.
Вначале очень часто офицеры «Кобальта» ходили с армейцами в ночные рейды, но потом руководство запретило это. В «Кобальте», в Кандагаре, служил капитан Женя Ермаков, который был из Костромы. Он очень подружился с десантниками из дивизии, расположенной в этом городе и вместе с ними часто ходил в рейды. Действовал очень успешно. Но однажды взвод десантников попал в засаду, и наш Женя погиб. Вот после этого случая офицерам «Кобальта» запретили участие в ночных рейдах, дескать, занимайтесь своими непосредственными делами. Я почему запомнил этот случай? В ту ночь, когда Женя пошёл в рейд, я прилетел в Кандагар и ночевал на его койке.
Капитан Ермаков был единственным погибшим сотрудником «Кобальта» того призыва, он награждён посмертно орденом Красного Знамени, а мы, кто с ним служил в Афгане, после возвращения в день годовщины смерти каждый год ездили в Кострому на могилу, где он похоронен, и к его родителям. Вплоть до развала СССР...
— Наверное, непросто это было. В общем-то в мирное время идти на войну, участвовать в боях. Как удавалось преодолевать страх, который ведь был?
— Конечно, страх был, все живые и умные люди испытывают такое чувство. Но при этом важно оставаться человеком, мужчиной и офицером — правильно оценить свои возможности и честно об этом сказать товарищам. Как-то для наших транспортных средств — бронетранспортёра и «Нивы» мы завозили горючее, бензин марки 76. Сопровождать бензовоз отправили старшего прапорщика Гришу Середу. Когда караван бензовозов оказался под обстрелом, он в одну минуту расстрелял 4 магазина и оказался без боеприпасов, а потом очень сильно нервничал. По прибытии в расположение Середа собрал всех, честно сказал, что ему страшновато участвовать в таких поездках, и согласился взять на себя приготовление пищи. Мы все только обрадовались такому решению — кашеварили до этого по очереди и без особых успехов.
А был случай (ещё в Ташкенте), когда один офицер начал пить и старался в таком виде попадаться руководству на глаза. Они его «заметили» и отчислили. Все понимали, струсил.
Вообще, это непросто преодолеть страх. Нужно сохранять спокойствие, перебороть растерянность, верить в боевых друзей. Помню, участвовал в рейде, и наш БТР оказался в окружении духов. Шёл бой, надо было уходить, и вдруг механик-водитель докладывает, что двигатель заглох и никак не заводится. Мой позывной был «Круг», я вышел на связь и доложил, что положение у меня бедственное: сам я неподвижен, а из «зелёнки» по БТРу бьют из гранатомёта, всё ближе и точнее. К нам пришла помощь армейцев — танк заслонил наш БТР от гранатомётчиков, а боевая машина десанта взяла его на жёсткую сцепку и 60 километров тащила. Самое любопытное, что когда мы уже в расположении части попробовали завести движок БТРа, то он ожил с пол-оборота.
— Вы до конца своей командировки служили в отряде «Кобальт»?
— Нет, отряд в конце 1982 года был расформирован, и нас перевели в аппарат советников. Всего прослужил я в Афганистане полтора года, и этот период оставил в моей душе огромный след...
— Александр Дмитриевич, известно, что кобальт как химический элемент используется для получения сверхпрочных сплавов. Можно утверждать, что служба в отряде «Кобальт» то же самое делала с людьми?
— Конечно. Такая служба — память на всю жизнь. Как и та награда, медаль «За отвагу», которую я заслужил в составе отряда специального назначения.
— Как впоследствии сложилась ваша служба?
— В 1985 году я был назначен начальником 1-го отделения милиции Москворецкого РУВД. Потом меня перевели в центральный аппарат МВД страны, я занимался расследованием преступлений, совершённых иностранными гражданами, и преступлениями, совершёнными в отношении их. Закончил службу заместителем начальника отдела общеуголовных преступлений и международного розыска Национального центрального бюро Интерпола в РФ. В 1995 году вышел в отставку.
Беседу вёл Владимир ГАЛАЙКО, фото из архива Александра САНЖАРЕВСКОГО
