В 1882 году в газете «Ведомости московской городской полиции» наиболее употребимым, не поверите, оказалось слово… «дворник». Внимание и прессы, и московского городского начальства к оной профессии было явно неспроста: значимость фигуры дворника в тот год выросла как на дрожжах в связи с недавними тревожными событиями в стране и с усилением мер безопасности.

ГЛАЗА И УШИ ПОЛИЦИИ

Как свидетельствуют современники, до первых покушений на государя Александра II жизнь у московских дворников была вполне спокойной и в целом привлекательной. В дворники шли не только крестьяне, но часто и отставные унтер-офицеры, и даже иногда разорившиеся дворяне. Правда, обязанностей у дворников тоже хватало — они должны были не только подметать улицы и дворы, но ещё и знать всех жильцов дома, быть постоянно на связи с полицией, помогать ей, сообщать о прибывших и выбывших, следить не только за подозрительными жильцами, но и за пожарной безопасностью. Без одобрения полицией дворником в Москве устроиться было довольно сложно. Так что глухонемого Герасима из рассказа Тургенева «Муму», опубликованного в 1852 году, в начале восьмидесятых XIX века на такую должность не взяли бы. Ну а на тех, кого брали, потом сыпались и регулярные чаевые от жильцов, и почёт и уважение в подведомственном дворе. Престижная специальность! Недаром устроившиеся на эту должность в дальнейшем притягивали на ту же службу и родственников откуда-нибудь из провинции, и добрых друзей и знакомых. А уж если дорастали до старшего дворника — тут полномочий с возможностями ещё больше, карьера, считай, сложилась. За эту видную должность ещё как держались — доход хоть и небольшой, но регулярный, присутствовала уверенность в завтрашнем дне.

Всё изменилось после покушений на Александра II. Московский генерал-губернатор князь Долгоруков утвердил в этой связи особую инструкцию для дворников и сторожей. Среди прочего в ней говорилось: «Домовый дворник и ночной сторож по дошедшей до него очереди обязан выходить на уличное дежурство в назначенные для него полицией час и место, не ожидая напоминания; на дежурстве быть трезвым и исправным и ни под каким предлогом не уходить с дежурства до прибытия смены».

Тут-то московские дворники и дали слабину — подвели природная расхлябанность и нелюбовь к дисциплине. Регулярные проверки полицией выходов дворников на дежурства обернулись скандалами: то и дело выяснялось, что свои дежурства дворники либо игнорировали, либо пребывали на дежурстве в таком виде, что лучше бы не выходили.

Московский обер-полицмейстер решил действовать по всей строгости — наказывать нерадивых где рублём, а где даже и арестом. Вот тогда-то, в 1882 году, и стали регулярно, чуть ли не через день, появляться в «Ведомостях московской городской полиции» приказы главы московской полиции на эту тему. Такова типичная публикация в номере газеты от 26 марта: «По распоряжению его сиятельства г. московского генерал-губернатора упоминаемые в прилагаемом при сем списке дворники и ночные сторожа, оказавшиеся виновными в нарушении обязательного постановления об уличном дежурстве подвергнуты денежному взысканию в размере, показанном в списке». Далее шла таблица со списком: «Звание, имя и фамилия дворника — крестьянин Степан Ферапонтов»; «При чьём частном доме состоит — Мещанская часть, 4 Сокольнический участок, дом Абрамова»; «В чём заключается проступок — самовольно ушёл с уличного дежурства»; «Мера взыскания — штрафу 5 р. или аресту на 3 суток».

Проступки были разные, потому и наказания отличались. Например, дворник отставной унтер-офицер Василий Томазов (городской участок при Чудовом монастыре) за то, что «спал вовремя дежурства», наказан «штрафом в 1 р. или арестом на 1 сутки». Обер-полицмейстер нещадно наказывал нерадивых дворников и сторожей за то, что либо «был пьян на дежурстве», либо «не явился на дежурство», либо «проспал дежурство». Встречались и такие формулировки: «Не оказал домовладельцу содействия в задержании пьяного, стучавшего в окно, ссылаясь на то, что в другом участке, чем нарушил 5 пункт инструкции». Дворники также наказывались за неоказание помощи сотруднику полиции при задержании хулигана, за нерасторопное реагирование на происшествие, за уход в запой и так далее. В опубликованном на страницах «Ведомостей московской городской полиции» списке дворников-нарушителей и примкнувших к ним сторожей нередко присутствовало до полусотни фамилий за день. Приказы по московской полиции по данному вопросу следовали долго, целый год (дворники про себя чертыхались: «Ну сколько можно, достал, начальник!»), газета же не жалела места на полосах для информирования москвичей об этом беспрецедентном эксперименте. В итоге война обер-полицмейстера с разгильдяйством московских дворников в конце концов всё-таки увенчалась успехом: большинство дворников подтянулось, осознало, что обер-полицмейстер с ними не шутит. С тех пор они старались быть более дисциплинированными и выполнять инструкции начальства — выходили на дежурства трезвыми как стёклышки. Стоит заметить, что пять рублей штрафа — это почти месячная зарплата.

Между тем московский обер-полицмейстер, взявшись со всей серьёзностью за укрепление дисциплины и порядка в Москве, «достал» не только дворников, но ещё и самих домовладельцев. Владельцы московской недвижимости были обязаны регистрировать в полиции каждого нового жильца в течение 24 часов, но они часто то ли забывали об этом требовании, то ли просто игнорировали по разным причинам. За эти нарушения домовладедьцев штрафовали совсем уже «от души»: штраф мог быть и в 200, и в 300, и даже в 500 рублей — деньги по тем временам весьма немалые. Домовладельцы часто попадались на подобном нарушении, например, когда у них селилась какая-то группа прибывших на заработки в город рабочих. Словом, как у нас, в наше время, когда бывают аналогичные случаи у работодателей с гастарбайтерами. При этом в начале восьмидесятых годов XIX века к таким «фокусам» домовладельцев — укрывателей приезжих относились очень строго по понятной причине: недавно убили царя, убийц в тот момент просмотрели, и, чтобы не случилось в городе чего-нибудь нового криминального, полиция должна знать, кто откуда приехал, на какой период времени и когда собирается уезжать. В этом случае помощь и сторожей, и дворников, и домовладельцев была очень даже ценной, ведь они — глаза и уши полиции.

ДЖАКСОН РАЗБУШЕВАЛСЯ

После убийства народовольцами Александра II новый государь Александр III довольно основательно взялся за восстановление спокойствия и порядка в державе. Оружие, взрывчатка, различные боеприпасы и всё, чем могли воспользоваться террористы, — всё это было взято полицией на особый контроль. И любой случай, связанный с чем-либо похожим, рассматривался по всей строгости закона. В «Ведомостях московской городской полиции» в назидание обывателям и в целях профилактики терроризма регулярно сообщалось не только о подобных инцидентах, но и о наказаниях виновников в оных ЧП. Наказывали, невзирая на чины, звания и даже подданство. Так, в опубликованном в газете приказе обер-полицмейстера от 25 марта № 84 отдельный раздел был посвящён хулиганскому обращению иностранца с оружием: «Проживающий в Петровском парке 2 участка Сущёвской части великобританский подданный Осип Джаксон 21 февраля, на улице, против своей квартиры произвёл три выстрела из ружья. По представлении об этом г. московскому генерал-губернатору, его сиятельство, усмотрев нарушение XI п. обязательного постановления о порядке хранения и ношения оружия, изволил определить: на основании XII п. подвергнуть денежному взысканию в размере 20 руб.». Как говорится, разбушевался Джаксон, вот и доигрался.

В другом приказе по московской полиции — № 107 от 17 апреля сказано: «По распоряжению его сиятельства г. московского генерал-губернатора, временно московский купец Баумгартен, проживающий в доме Чижовых, городского участка, за нарушение обязательного постановления о хранении и ношении оружия, подвергнут денежному взысканию в размере 200 рублей». Для таких строгих мер у полиции были все основания — страна давно уже была «беременна» революционными идеями.

КАПИТАЛИЗМ И ДЕТИ

15 июля «Ведомости московской городской полиции» опубликовали указ его императорского величества, касающийся мер по ограничению работы малолеток и подростков на фабриках, заводах и других заведениях и об их образовании. По тем временам документ очень прогрессивный, значимый, касающийся и работы полиции, поскольку именно полицию обязывали контролировать выполнение указа. В указе устанавливались следующие правила: «1) дети, не достигшие двенадцати лет от роду, к работам не допускаются; 2) малолетние в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет не могут быть занимаемы работою более восьми часов в сутки, не включая времени, потребного на завтрак, обед, ужин, посещение школы и на отдых. При этом работа не должна продолжаться долее четырёх часов сряду; 3) малолетние, имеющие менее пятнадцати лет от роду, не могут быть занимаемы работою между девятью часами вечера и пятью часами утра, а также в воскресные и высокоторжественные дни; 4) упомянутых в статье 3-й малолетних воспрещается допускать к таким производствам или входящим в состав оных отдельным работам, которые по своим свойствам вредны для здоровья малолетних или должны быть признаваемы для них изнурительными».

Указом предусматривалось, что для работающих подростков должно выделяться время на обучение хотя бы в начальной школе. Кроме полиции контролировать порядок выполнения требований указа должна была также специально созданная инспекция. Это решение должно было положить конец нещадной эксплуатации детей на производстве, а значит, и оздоровить атмосферу в обществе. А в здоровом обществе и дисциплина, и порядок, и спокойствие полиции только на руку.

Долго обсуждали москвичи императорский указ, судили-рядили: как будет? Фабрики и заводы в Москве в те времена росли как грибы, а аппетит у нарождающегося капитализма был зверский.

И ЖИЗНЬ, И СЛЁЗЫ, И ЛЮБОВЬ

Борьба с террористами и бунтовщиками — всё это, конечно, чрезвычайно важно, но от борьбы с обычным криминалом полицию и в то время никто не освобождал. Словом, и жизнь, и слёзы, и любовь — всё шло своим чередом. И «Ведомости московской городской полиции» обо всех перипетиях регулярно повествовали, благо сюжетов хватало. Нынче, читая давние заметки, иной раз поражаешься: надо же, всё как сегодня!

Вот вам история о мошеннике тех времён, опубликованная в номере от 29 мая: «26 мая крестьянин Шорин заявил в управлении 2 участка Пресненской части, что крестьянин Оглоблин продавал ему под видом фальшивых кредитных билетов пять пачек свёрнутых в трубку простой бумаги, обложенных каждая кредитным билетом (на современном жаргоне — «кукла», а мошеннический способ, оказывается, старинный — Прим. авт.). Задержанный в трактире купца Пузина в доме Либершан, крестьянин Оглоблин, не сознаваясь в этом, объяснил, что пачки простой бумаги, завёрнутые в кредитные билеты, имелись им будто бы для того, чтобы посторонние видели, что он имеет много денег. Произведённое дознание передано мировому судье».

Другая история — про любовь, с которой читатели «Ведомостей московской городской полиции» познакомились, открывая газету от 9 сентября 1882 года. Случай претендует на шекспировский сюжет: «6 сентября запасно-отпускной рядовой Козлов, 37 лет, придя к жене своей Анне Козловой, живущей в доме Давыдовой, во 2 участке Арбатской части и целуясь с ней, откусил ей средину нижней губы и затем нанёс ей побои. Пострадавшая, по подании ей первоначального медицинского пособия, отправлена в городскую больницу. При дознании Козлов, сознаваясь в нанесении раны и побоев, объяснил, что он это сделал потому будто бы, что подозревал Козлову в неверности. Дознание передано судебному следователю».

Александр ДАНИЛКИН,

фото автора