Разные бывали состояния и перемены в московской полиции, были удачи и неудачи в её 300-летнем состоянии, удачные и не совсем удачные её руководители. Не обойдём вниманием ни тех, ни других. С 1848 по 1857 год Москвою и её правопорядком управлял военный генерал-губернатор граф Арсений Андреевич ЗАКРЕВСКИЙ, почти неограниченный паша московский. В великосветских кругах, где его не боялись, его так и называли Арсений-паша.

Это был человек очень ординарный, по уму уровня невысокого, к тому же дурно воспитанный и не только малообразованный, но и малограмотный. Обхождение его с подчинёнными отличалось грубостью: он им говорил «ты», бывал с ними крайне несдержан на язык и нередко опускался до площадной брани. Вот тут мне как автору надо сделать остановку и самому послушать, как он официально характеризовался, что и было изложено в «Энциклопедическом словаре», издававшимся с 1890 года под контролем царского правительства. Это чтобы не было кривотолков о том, что автор публикации понижает роль и достоинство графа, который оставил заметный след в истории правоохранительных органов.

Итак, Энциклопедический словарь: «Закревский (Арсений Андреевич, 1783—1865) — граф, государственный деятель, сын недостаточного дворянина Тверской губернии, воспитывался в отделении гродненского кадетского корпуса, откуда в 1802 году выпущен был в Архангелогородский пехотный полк, командиром которого состоял почти столь же молодой граф Н.М. Каменский. Сближение с графом Каменским положило начало карьере Закревского, человека смышлёного, хотя и совершенно необразованного, плохо знавшего даже русскую грамоту. В качестве адъютанта Каменского, Закревский участвовал в войнах финляндской (1806) и турецкой (1810). Вначале 1811 года граф Каменский умер. Закревский, как ближайший свидетель загадочной смерти молодого полководца, явился к государю с его бумагами и был назначен адъютантом к военному министру Барклай-де-Толли, а потом директором особой при нём канцелярии. В 1812 году Закревский состоял при главнокомандующем, а во время походов 1813 — 1814 годов неотлучно находился при императоре Александре I, как один из ближайших к нему генерал-адъютантов. С 1816 года исполнял обязанности дежурного генерала главного штаба.

В 1823 году, Закревский, у которого бывали размолвки с Аракчеевым, послан был генерал-губернатором в Финляндию. В 1828 году Закревский был назначен министром внутренних дел (Опаньки! Это безграмотного, нигде ничем себя не проявившего? — Э.П.) с оставлением в должности генерал-губернатора Финляндии.

Для борьбы с появившейся в России, в 1830 году, холерой Закревский отправился в юго-восточные губернии, на границах которых были им учреждены карантины. Но вместо того чтобы пресекать эпидемию, они способствовали её распространению, а на население наводили ужас даже больший, чем сама болезнь. Неудача санитарных мер, принятых Закревским, послужила причиною выхода его в 1831 году в отставку. Не у дел находился он до 1848 года, когда назначен был на пост военного генерал-губернатора Москвы. В этой влиятельной должности Закревский отличался склонностью ко всевластию и стремлением во всё вмешиваться (не исключая семейных отношений), превышавшими даже обычную в то время меру.

Уже после того, как дворянство северо-западных губерний изъявило готовность идти навстречу желаниям правительства по вопросу об освобождении крестьян, Закревский не только не дозволил созвать в Москве с тою же целью дворянское собрание, но даже запретить говорить о реформе, утверждая, что в Санкт-Петербурге одумаются и всё останется по-старому».

Как случилось, что у московской власти оказался такой вот Закревский? Да и в министерстве внутренних дел он был не просто балластом — сколько вреда причинил! Он был уверен, что будучи призван воплощать в себе высшую государственную власть, он стоит выше всяких законов, писаных только для людей незначительных, и ответствен во всех своих поступках только перед личностью самого государя. А государь, напуганный возрастающей напряжённостью в Европе, усиливающимся народным недовольством, сказал, назначив твердолобого Закревского военным генерал-губернатором Москвы: «Я знаю, что буду за ним, как за каменной стеной».

Очевидно, репутация этого правителя была уже твёрдо установлена. На него смотрели как на какого-то цербера, главное назначение которого заключалось в том, чтобы наводить страх. О работе судебной системы, о работе московской полиции говорить просто не приходится. Всё остановилось. Закревский был закон и суд, и «правопорядок» в Москве. Ещё будучи министром внутренних дел, он отличился тем, что подверг телесному наказанию городского главу какого-то южного городка. Этот «подвиг» даже в то время показался до такой степени выходящим из ряда вон, что никакие протекции не помогли, и Закревскому пришлось выйти в отставку. О том, чтобы судить его, не было и речи.

Следует вспомнить, что в то время — да долго ещё и впоследствии — обращение к административному вмешательству, а в случаях щекотливых — особенно, входило в московские нравы и обычаи. Суду вообще мало доверяли, потому что знали, что он почти всегда зависит от взятки. К тому же судебная машина действовала крайне медлительно. В случаях экстренных, требовавших неотложных распоряжений, было выгоднее обратиться к генерал-губернатору, который имел возможность принимать быстрые меры. Так как Закревский ни полиции, ни судебным инстанциям не придавал никакого значения, то стоило принести ему жалобу, правильную или неправильную, по какому-нибудь служебному или личному делу, как он весьма охотно принимал на себя роль дознавателя, следователя и судьи. В таких случаях не требовалось участия даже полиции. К обвиняемому или ответчику посылался казак верхом со словесным приказанием явиться к генерал-губернатору. По какому поводу, зачем, никогда не объяснялось вперёд. В этом был своеобразный устрашающий приём, нечто вроде душевной пытки, так что вызываемый мог всего опасаться, нередко не имел возможности даже догадаться, в чём он провинился. Но сам факт вызова уже не предвещал ничего доброго. Чем объяснение могло кончиться, не мог знать даже полицейский. Но прежде чем дойти до личного объяснения с графом, надо было прождать в приёмной несколько тревожных часов — это тоже была излюбленная манера графа, пытка особого рода.

Но вот вызванного москвича приглашают в кабинет. Процедура разбирательства заключалась в том, что Закревский сразу набрасывался на вызванного, считая обвинение доказанным, и, иногда не давши высказаться, выносил тут же и приговор, который отличался грубостью и несдержанностью выражений. Эти манеры при площадном ругательстве свидетельствовали об отсутствии у самодура надлежащего ума и нередко ставили самого Закревского в неловкое положение, о чём он либо заботился, либо…

Хорошо было ещё, если, протерзавшись в приёмной целый день, без вины виноватый получал выговор, но мог оказаться в бессрочной высылке, например, в Колу (селение в Мурманском крае).

Немудрено поэтому, что один ветхозаветный купец, востребованный к Закревскому по какому-то ничтожному делу, так перепугался, что, не доехавши до генерал-губернаторского дома, умер от апоплексического удара у себя в экипаже. Как работала полиция в годы губернаторского правления Закревского? Тише воды, ниже травы, главное — так, чтобы не вырос на полицейском дворе зловещий казак на коне с жутким приглашением.

С самого начала своей деятельности в Москве граф Закревский поставил себя к купечеству в очень определённые отношения. В заседании шестигласной думы 15 ноября 1848 года городской голова Семён Логинович Лепёшкин объявил о словесном поручении генерал-губернатора купечеству представить двенадцать троек лошадей со всей упряжью и телегами и пожертвовать военным полкам, проходящим через Москву. Московское купечество с готовностью исполнило устное указание его сиятельства. Далее всевозможные пожертвования по устному распоряжению графа (например, на угощение бессрочно-отпускных, призванных вновь на службу) имели не только определённо указанную сумму, но даже поимённое указание (список) кому и сколько вносить денег.

В 1850 году Московскому пехотному полку были высочайше пожалованы новые знамёна. Закревский требует угощение солдатам, и Купеческое общество ассигнует 700 рублей. Потом в Москву поочерёдно вступают Владимирский полк и егерский. И граф приказывает Купеческому обществу собрать сначала 800 рублей, затем ещё 700 рублей. Угощения — любимое занятие графа, правда, за чужой счёт.

В Москву однажды приехал француз Сулье, содержатель цирка, имевший громкий титул «шталмейстера его величества турецкого султана». Чтобы получить разрешение на устройство представлений с участием наездников, гимнастов и акробатов, Сулье посоветовали обратиться к графу Закревскому. Ну разве могло что-либо произойти в Москве без ведома и разрешения графа? Случилось так, что в день, когда иностранные консулы считали своей обязанностью делать визит генерал-губернатору, приехал и греческий консул в полной форме. Увидев консула, поднимавшегося по парадной лестнице, в парадном мундире и при наградах и знаках различия, Закревский решил, что это как раз и есть француз Сулье, и мимоходом крикнул ему: «Пляшите, скачите, прыгайте! Разрешаю!» Конфуз, конечно. Консул изумлён и растерян. А что же губернатор? Он даже не обратил внимания на осмеянного консула. Для него все люди были — просто трава.

А что же полиция и её руководство? Как работалось при самодуре?

Эдуард ПОПОВ

(Продолжение следует.)