(Продолжение. Начало в №№ 27—31)

Устав о торговой несостоятельности, Устав о векселях  и др.

Ликвидация

Официально этот приговор был оформлен через пятнадцать дней, 30 сентября 1875 года, когда император Александр II подписал именной указ Сенату «О ликвидации дел Коммерческого Ссудного Банка в Москве».

В нём, в частности, говорилось: «В видах наиболее правильного и согласного с интересами кредиторов окончания дел Коммерческого Ссудного Банка в Москве, объявленного несостоятельным, и снисходя на просьбу Московского Биржевого Общества, Мы, по рассмотрении совокупного доклада Министров Финансов и Юстиции, признали нужным ликвидацию дел Коммерческого Ссудного Банка в Москве возложить на особую Ликвидационную Комиссию».

Ликвидационную комиссию составляли шесть членов и председатель. Персоны четырёх членов комиссии и председателя согласовывались с министром юстиции и официально утверждались министром финансов, оставшиеся два члена комиссии избирались Московским биржевым комитетом «из почтеннейших торгующих при Бирже купцов». Московская биржа располагалась на улице Ильинка, здание это сохранилось и поныне, сейчас его занимает Торгово-промышленная палата Российской Федерации.

Данным указом Ликвидационной комиссии передавались обязанности и права «по розысканию имущества и управления оным, предоставленные Конкурсным Управлениям по Уставу о торговой несостоятельности».

Коммерческий суд. Собрание законов

Здание московской биржи. 1876 г.

Москва. Кремль. Здание окружного суда. Конец XIX в.

Все возможные претензии к банку принимала Ликвидационная комиссия; ей же было поручено, «не ожидая заявления сих претензий», на основании бухгалтерской документации произвести «примерный расчёт» объёма возможных требований кредиторов и вкладчиков. Все выявленные долги комиссия должна была распределить «на роды и разряды», «причём долги, основанные на законных операциях ссудного Банка, ни в каком случае» не могли быть «причислены к 4-му разряду».

Что это означает? Устав о торговой несостоятельности 1832 года определял три рода долгов и четыре их разряда. К первому роду относились «долги бесспорные», а именно «основанные на документах, очевидных и неопровергаемых» — векселя; заёмные письма; «казённые недоимки в податях, пошлинах и всякого рода казённых сборах»; церковные деньги, «когда оне несостоятельным издержаны на собственные его надобности и числятся по книгам церковным в начёте на нём». Ко второму роду относились долги, «коих документы требуют подробнейшего рассмотрения». К третьему роду принадлежали долги, «основанные на документах недействительных».

100-й параграф Устава о торговой несостоятельности конкретизировал: «При составлении расчёта долгов к удовлетворению, те из них, кои по документам их признаны недействительными, в расчёт не принимаются; затем все прочие долги разделяются на следующие четыре разряда: «1) Долги, подлежащие удовлетворению сполна. 2) Долги, подлежащие удовлетворению по соразмерности. 3) Долги сомнительные или спорные, подлежащие Судебному рассмотрению. 4) Долги, подлежащие удовлетворению в случае остатков от полного удовлетворения трёх предыдущих разрядов».

То есть Ликвидационной комиссии предписывалось распределять долги таким образом, чтобы те из них, что возникли в результате законных сделок, не оплачивались по «остаточному принципу».

Согласно Указу, Ликвидационная комиссия заменяла собой конкурсное управление и формально являлась «нижней степенью» Коммерческого суда.

После окончания работы и распределения всех долгов по родам и разрядам Ликвидационная комиссия обязана была представить министру финансов на утверждение следующие документы: отчёт о своей работе; «общий счёт имущества и долгов»; примерную оценку предстоящих платежей. Сам же Правительствующий сенат заявлял по этому поводу, что «не оставит сделать к исполнению сего надлежащие распоряжения»…

«На чёрной скамье, на скамье подсудимых…»

Следствие по делу Коммерческого ссудного банка длилось без малого пять месяцев. Его материалы были изложены в четырёх томах дела общим объёмом две тысячи листов.

В ходе следствия были арестованы несколько бывших членов Правления и работников банка, включая счетовода Ложечникова. Правда, через некоторое время их выпустили под залоги, и размеры этих залогов поразили современников своей грандиозностью — от 25 тысяч рублей за Ложечникова до 500 тысяч рублей за некоторых из членов Правления. Те, кто не был арестован, как Д.Ю. Милиоти и Н.М. Бостанжогло, попали под гласный надзор полиции, а на их имущество был наложен арест.

Почти через год после краха банка, 3 октября 1876 года, в Московском окружном суде началось судебное разбирательство по данному делу. Сторону обвинения в суде поддерживал прокурор Обнинский. В качестве обвиняемых на суде предстали Полянский, Ландау и Струсберг. Дело вызвало невиданный доселе общественный резонанс. В России не было газеты или журнала, которые так или иначе не откликнулись бы на него.

То, что за спиной Струсберга незримо стояли влиятельные и совсем не бедные люди, подтверждает хотя бы тот факт, что в суде его, формально практически банкрота, защищали самые знаменитые и высокооплачиваемые адвокаты (присяжные поверенные) того времени — Л.А. Куперник и Ф.Н. Плевако.

Линия защиты была построена таким образом, что обвиняемые на суде ничего особенно не отрицали. Вероятно, это объясняется тем, что следователь Глобо-Михайловский собрал мощную доказательную базу, с которой было трудно спорить и невозможно опровергнуть.

Так, обвиняемые покорно признали, что получали от Струсберга крупные взятки, за которые организовывали для него «персональные» ссуды. Струсберг заявил, а Ландау признал взятки на сумму 500 тысяч рублей. Столько же получил и Полянский. Подчинённые Полянского и Ландау как технические исполнители получали за труды единовременные выплаты, исчислявшиеся сотнями рублей — этого было достаточно, чтобы они делали, что поручено, и помалкивали.

Не совпадали только взгляды обвиняемых на природу взяток. Струсберг пытался убедить суд, что Полянский и Ландау эти деньги у него вымогали, а те в свою очередь представляли дело таким образом, будто получали от Струсберга добровольные подношения за уже проведённые сделки, которые вынуждены были оформлять, став жертвами шантажа и угроз с его стороны. Однако среди других материалов в деле была переписка между обвиняемыми, содержание которой позволило опровергнуть их версию событий. Не в пользу обвиняемых были и показания свидетелей. Суд доказал факт наличия преступного сговора между обвиняемыми.

Решения своей судьбы судебным присутствием Струсберг дожидался в не очень уютных помещениях Московской долговой тюрьмы, располагавшейся напротив Исторического музея, в здании между Иверскими воротами и Казанским собором. На досуге, которого у постояльцев подобных заведений обычно бывает много, Генри Бетель предавался литературной деятельности. Результатом её стал обширный мемуар, для которого быстро нашёлся издатель в Берлине. Предназначенные для публикации воспоминания редко кто пишет, только чтобы рассказать читателям о том, где был, что делал, участником каких событий довелось стать. Чаще за перо берутся с другой целью — поведать потомкам, каким выдающимся человеком был автор, и какие ничтожества встречались ему на жизненном пути. В этом смысле Струсберг исключением не был. В книге «Доктор Ст. и его работа» объёмом полтысячи страниц он изложил своё понимание того, что произошло с ним в России. Продажные столоначальники, сами ни к чему не способные, как могли препятствовали его творческим исканиям и в результате усадили его на скамью подсудимых; мздоимцы в полиции состряпали дело, лихоимцы в суде хотят выдать ему робу с «бубновым тузом» и отправить в кандалах в заснеженную Сибирь на каторгу. Книги, создающие «чёрную легенду» и формирующие образ России как дикой и варварской страны, в которой царят произвол и бесправие, были востребованы на Западе — впрочем, как и сейчас.

Между тем судебное заседание шло своим чередом. Судьёй по делу был сам председатель Московского окружного суда Пётр Антонович Дейер, выпускник Императорского училища правоведения, сын офицера Отдельного корпуса жандармов, в скором будущем — сенатор. Это был человек суровый и непримиримый, он позволял себе быть несогласным с властями, но не мог допустить отступления от буквы Закона. Ему доводилось вести процессы по делам народовольцев, смертные приговоры врагам трона он подписывал не дрожавшей рукой, но только когда это было в рамках действовавшего законодательства.

«Дело Струсберга» было по-своему сложным для Дейера. Действовавшее на тот момент Уложение о наказаниях уголовных и исправительных было утверждено императором Николаем I в 1845 году и включало в себя различные виды правонарушений, но в экономической части предусматривало наказания только за преступления против доходов и имущества казны, никакие другие экономические преступления в Уложении не рассматривались. Оно явно отставало от реалий текущего дня и не давало ответов на вызовы стремительно развивавшегося в России капитализма.

Во многом именно этим объясняется удивительная мягкость вынесенных приговоров. Председатель Правления банка Шумахер и член Правления Борисовский были лишены «всех особых прав и преимуществ»; Шумахер был приговорён к тюремному заключению сроком на один месяц, а Борисовский был сослан в Олонецкую губернию на один год. Правда, Шумахер вдобавок потерял пост московского городского головы. Этим двоим вменялось в вину лишь недостаточное внимание к порученным им обязанностям. Ещё пять членов Правления по суду были оправданы и вместе с другими коллегами понесли лишь репутационные потери.

Ландау и Полянский были приговорены к ссылке в Томскую губернию, причём Ландау до Томской губернии так и не доехал и из-под домашнего ареста бежал за границу.

Что касается Струсберга, то он очень легко отделался. Поскольку Генри Бетель не являлся подданным Российской Империи, приговорили его к высылке из пределов России на вечные времена. Он вернулся в Германию, где и умер в 1884 году, говорят, в бедности.

(Окончание следует)

Александр ЛОМКИН,

иллюстрации и фото из открытых источников