Успенский собор. Вид с южной стороны. 1883 год

Весной 1910 года Москва была потрясена преступлением, которое произошло на территории Кремля. Дерзкая кража была совершена из Успенского собора, основанного в августе 1326-го и построенного в 1475—1479 годах под руководством итальянского зодчего Аристотеля Фиораванти.

В ту пору, когда случилось указанное святотатственное лиходейство, этот православный храм являлся главным кафедральным собором в Российской империи.

По прошествии более полутора десятков лет после криминального происшествия в Первопрестольной статский советник Аркадий Францевич Кошко, русский сыщик и криминалист, поведал о подробностях этой исключительно неординарной криминальной истории. В 1926 году в Париже вышла в свет книга Аркадия Кошко «Очерки уголовного мира царской России. Воспоминания бывшего начальника Московской сыскной полиции и заведывающего всем уголовным розыском Империи». В этом прижизненном издании сыщика-мемуариста, в числе двадцати рассказов о раскрытии разнообразных «громких» преступлений царского времени, опубликован очерк «Кража в Успенском соборе».

На снимке из газеты «Московский листок»: пожарные приступили к выполнению задачи — поиску преступника на крыше собора

Осмотр наружных поверхностей стен храма с целью обнаружения следов преступления (фото из газеты «Московский листок»)

Чины Городского участка Московской сыскной полиции — участники раскрытия кражи

Аркадий Кошко

Следует напомнить, что в феврале 1908 года Аркадий Кошко в чине надворного советника стал начальником Московской сыскной полиции, а в январе 1915-го был переведён на службу в Санкт-Петербург и назначен руководителем 8-го делопроизводства Департамента полиции, то есть возглавил всероссийский уголовный розыск. С последней должности, делопроизводителя Департамента полиции Российский империи, Аркадий Францевич и вышел в отставку.

***

Из воспоминаний Аркадия Кошко:

«Среди сладкого сна, часа этак в 4 утра, я был разбужен телефоном.

Дежурный чиновник мне сообщил об известии, только что переданном ему квартальным надзирателем из Кремля. Сообщение было весьма тревожное, а именно: часовой, дежуривший у кремлевской стены, близ Успенского собора, услышал звон разбиваемого стекла и в одном из окон собора заметил силуэт человека, по которому и выстрелил, но, видимо, безрезультатно. Духовные власти уже оповещены и сейчас приступят к открытию и осмотру собора.

Я в минуту оделся и на автомобиле помчался в Кремль. К собору я успел как раз к открытию дверей. С несколькими чинами полиции вошел я в храм и, приступив сначала к беглому, поверхностному осмотру, обнаружил сразу кощунственное злодеяние: слева от царских ворот на солее, вплотную к иконостасу, находилась икона Владимирской Божьей [Божией] Матери в огромном киоте, вернее божнице. <…> Икона Владимирской Божьей [Божией] Матери была древней святыней Руси и любимейшей [у] царской семьи, так как иконой этой был благословен на царство первый из дома Романовых — царь Михаил Федорович. Золотая риза образа была богато изукрашена драгоценными камнями, но особую <…> [ценность] представлял собою огромный квадратный изумруд, величиной чуть ли не со спичечную коробку, зеленевший среди сверкающих бриллиантов.

При осмотре иконы оказалось, что камни эти вместе с кусками золотой ризы были грубо вырезаны каким-то острым инструментом и исчезли бесследно. Живопись самой иконы не была повреждена. На дне киота виднелись золотые обрезки и пыль, тут же валялся окурок.

Вор, видимо, свершил свое дело в самой божнице, прикрыв за собой дверцу для уменьшения шума.

Едва я кончил этот осмотр, как храм стал наполняться представителями властей предержащих…».

На место происшествия прибыли, наряду с митрополитом Владимиром, градоначальник, прокурор, представитель дворцового ведомства и другие важные лица.

Чтобы выяснить, не спрятался ли преступник в самом храме и не скрыл ли здесь похищенное, начальник Московской сыскной полиции Кошко принял решение тщательно осмотреть весь Успенский собор. Для этой цели Аркадий Францевич затребовал до пятидесяти агентов, поскольку предстояло обследовать всё строение. По существовавшей практике, осмотр проводился во главе со следователем по особо важным делам.

К поискам преступника на крыше собора привлекли пожарных, которые использовали лестницы и своё профессиональное оборудование. С целью обнаружения следов преступления тщательно были осмотрены наружные поверхности стен храма.

***

В очерке «Кража в Успенском соборе» отмечено:

«…Осмотр этот оказался нелегким и занял весь день. Трон Бориса Годунова, гробницы патриархов, купол, крыша, равно как и самые потаенные уголки собора, были нами обследованы, но, увы, безрезультатно.

Особенно много времени занял иконостас, строго говоря, не иконостас, а та сплошная масса икон, что тянется во много рядов вдоль южных и северных стен собора. Иконы эти прочно скреплены друг с другом и стоят сплошными щитами, причем между задними сторонами икон и стенами храма находится пустое пространство, с пол-аршина (аршин — 0,71 метра. — А.Т.) шириною. Пространство это внизу шире, так как перед нижними иконами проходит сплошная полка, или, скорее, широкая и высокая ступень, высотою, примерно, в аршин и шириною — вершков (вершок — 4,45 сантиметра. — А.Т.) в десять. Все это пустое пространство сверху донизу и вдоль всех стен было тщательно обшарено нами с помощью длинных шестов, но тщетно.

На правом подоконнике узкого окна, расположенного над иконами, а следовательно, на значительной высоте от пола, были обнаружены следы потревоженной вековой пыли, но весьма неясные и мало говорящие.

Стекло левого окна было разбито, несмотря на полувершковую толщину. Окно это, впрочем, как и все окна собора, было до того длинно, но узко, что напоминало собой скорее бойницу, и вряд ли человек мог из него вылезти…».

Тем не менее, чтобы удостовериться в этом, Кошко провёл эксперимент. Начальник Московской сыскной полиции «самого тощего и маленького агента, с чисто детским телосложением», послал проверить, можно ли влезть в окно. Но по комплекции даже этот тщедушный служивый оказался вдвое шире узенького окошка.

Митрополит повторно появился в Успенском соборе вечером и спросил у следственного работника, завершён ли осмотр и можно ли открыть храм для обычных богослужений. Не поинтересовавшись мнением начальника сыскной полиции, следователь по особо важным делам дал утвердительный ответ Владыке. При этом следственный работник сказал, что вор уже наверняка покинул собор. А вот Аркадий Кошко считал совершенно иначе, ведь из окон храма невозможно выбраться наружу, а его двери были заперты пудовыми замками как в момент выстрела часового, так и вплоть до прибытия светских властей и митрополита.

Высказав свои соображения, глава сыскной полиции настоятельно попросил Владыку временно отменить богослужения и объяснил, что в противном случае снимет с себя ответственность за «исход дела». Согласившись с доводами Кошко, митрополит уважил его просьбу.

***

Из Санкт-Петербурга, куда телеграфировали о произошедшей краже, поступил ответ от министра внутренних дел. Высокопоставленный чиновник уведомил, что Государь Император «приказывает приложить все силы и средства как к разысканию похищенного, так и обнаружению виновного».

Увы, оставленная в храме засада, в которую входили по двое надзирателей и городовых, трое суток провела безрезультатно. С большим-пребольшим трудом Кошко выпросил, так сказать, на сыскное бдение ещё одни сутки у митрополита, который по их прошествии категорично стал настаивать на снятии засады и необходимости открытия храма. При этом начальнику Московской сыскной полиции вежливо напомнили, что фактически не он, а следователь по особо важным делам возглавляет работу — то есть само следствие, и он засаду считает излишней.

В интересах сыска, как последняя ему уступка, Владыкой были выделены ещё лишь несколько часов. А на тот момент совершенно бесплодными оказались обыски, проведённые на Хитровке, Сухаревке и в «прочих обычных местах сбыта краденого». Ничего полезного не принесли и допросы так называемых «профессиональных, зарегистрированных воров». Надо упомянуть, что в то же самое время силами Московской сыскной полиции проводилась полноценная работа и по раскрытию нескольких других серьёзных преступлений, в том числе выяснялись обстоятельства убийства 9 человек в Ипатьевском переулке и получения 300 тысяч рублей по подложной ассигновке из губернского казначейства.

Словом, ввиду безрадостных перспектив работы по делу Аркадий Францевич был мрачнее тучи, когда в его кабинете зазвонил телефон. Стоявший на наружной охране собора надзиратель известил, что в храме раздалась стрельба…

***

Взяв с собой своего помощника В.Е. Андреева, Кошко на автомобиле помчался в Кремль. Их в дверях храма встретил один из дежуривших надзирателей — Михайлов, который рассказал о поимке вора, не оказавшего при задержании даже малейшего сопротивления.

По поводу же стрельбы в соборе участник засады Михайлов конфузливо пояснил Аркадию Францевичу:

«— Видите ли, господин начальник, сменили мы наших ночных товарищей, и те тут же, под троном царя Бориса, завалились спать.

Они спят, а мы с Дементьевым караулим. Как приказано, сидим смирно, не разговариваем. <…>

Сидим мы и молчим, а в голове проносится былая жизнь на Руси, протекшая в этом храме. <…>

В таком напряжении прошел час-другой, как вдруг ясно послышался стук, и еще, и еще. Мы встрепенулись, растолкали спящих товарищей и вчетвером принялись слушать. Непонятный шум продолжался: не то кто-то скребет, не то бьет в стену. Смотрим кругом, а никого не видно, и понять не можем, откуда эти звуки. А они все сильнее и сильнее. Я перекрестился. Дементьев стал шептать молитву. Мы прижались друг к другу и впились в иконостас глазами. Но вдруг случилось нечто ужасное: с самого верхнего ряда икон сорвался образ и с грохотом упал на плиты каменного пола. От этого грохота пошел гул по всему собору и замер где-то в куполе. Шум временно затих, и наступила гробовая тишина. Наши сердца стучат, горло сжимается, во рту пересохло. Как вдруг на том месте, откуда упала икона, появилось нечто. Что это было — разобрать мы не могли, но нечто ужасное, какой-то серый ком, по форме вроде человека, но без глаз, носа, рта и ушей. Мы дико вскрикнули и, не целясь, открыли беспорядочную стрельбу из маузеров по страшному призраку. При первом же выстреле он, цепляясь и хватаясь за иконы, соскользнул на пол и на нем растянулся. Тут мы только разглядели, что перед нами человек.

Наши пули его не задели, да только грех большой приключился: одна пуля пробила икону святителя Пантелеймона. Но тут мы упавшего схватили, а вы и подъехали…».

Кошко, подойдя в храме к вору, поразился его внешнему виду: «некто в сером», окутанный толстым, почти что воздушным слоем вековой пыли, еле стоял на ногах и в самом деле походил на призрака-страшилище.

Поразительно, но факт: новость о задержании алчного лихоимца невероятно быстро облетела Первопрестольную, и у собора собралась негодующая толпа. Чтобы не допустить её самосуда над вором-святотатцем, Кошко и Андреев преступника вывели через тыльный выход из собора и, миновав Тайницкие ворота, на извозчике доставили в Малый Гнездниковский переулок.

Там преступника хорошенько вымыли и переодели в принесённые по распоряжению Кошко бельё и платье его старшего сына. Вор назвался Сергеем Сёминым, ювелирным учеником.

***

Накормив досыта оголодавшего вора принесёнными из ближайшего ресторана двумя порциями щей, тремя отбивными котлетами и огромными булками хлеба и выпив с задержанным стаканчик чая. Аркадий Францевич в присутствии товарища (заместителя) прокурора приступил к допросу Сёмина. Тот поначалу попытался схитрить, заявив на чистом глазу, что камни будто бы передал некоему Мишке с Хитрова рынка. Однако Кошко застыдил допрашиваемого: мол, к тебе же в сыскной полиции по-человечески отнеслись, а ты в благодарность за то, что тебя одели, накормили и напоили, врёшь бессовестно.

Потупив голову, Сёмин попросил, чтобы представитель прокуратуры покинул кабинет, и с глазу на глаз поведал Аркадию Францевичу обо всём без утайки. Как признался преступник, все трое с лишним суток он укрывался за иконами. Когда агенты прощупывали шестами пустое пространство за образами, вору «удалось забиться в нижнюю выступающую часть сплошной иконной стены», поэтому его и не удалось в буквальном смысле зацепить агентам.

Любопытно, что подвёл злоумышленника глазомер: когда Сёмин при выработке плана преступления разглядывал собор, то снизу, с земли, ошибся в размере окна, а уже после совершения кражи тщетно пытался просунуть в него голову.

После выстрела часового преступник спустился с разбитого левого окна и, углядев толстый шнур вентилятора, по этому проводу поднялся вверх и влез на правое окно. Оттуда Сёмин спустился за иконную стену на пол, а затем подыскал себе убежище в её нише. За время пребывания в своём укрытии осквернитель святыни съел лишь одну просфору и выпил бутылку кагора, которые нашёл в алтаре.

Мучимый голодом и жаждой, преступник при новой попытке выбраться наружу полез вверх по иконной стенке и по неосторожности выдавил один из образов…

А вот если бы вору удалось скрыться, то он явился бы в храм через месяц или два, чтобы незаметно забрать из тайника украденное. Как оказалось, он ловко был устроен Сёминым в пустоте между правой железной гробницей и общим мраморным чехлом для двух сарко-
фагов.

Доставленный в храм, худющий Сёмин, по его словечку, умеючи пробрался к тайнику, откуда и достал завёрнутые в пиджак драгоценности Успенского собора.

По настоянию начальника Московской сыскной полиции, дальнейшее производство по делу осуществлял уже другой следственный работник.

***

Суд приговорил преступника к восьми годам каторжных работ.

В своём последнем слове подсудимый Сёмин, обращаясь к «господам правосудию», прямодушно произнёс, что «ежели бы не господин Кошкин, то не видать бы вам бруллиантов». Очерк «Кража в Успенском соборе» завершается признанием автора о том, что «эти слова были для меня, конечно, лучшей наградой».

В одном из выпусков газеты «Московский листок» за 1910 год напечатан снимок, на котором запечатлены шестеро участников раскрытия преступления из числа чинов Городского участка Московской сыскной полиции. На данной фотографии порядковые номера проставлены согласно должностному положению этих лиц: 1 — пристав Городского участка Горностаев, 2 — его помощник Бернштейн, 3 — околоточный надзиратель Лебедев, 4 — городовой Казимиров, 5 — городовой Лякишев, 6 — ночной сторож Карнюшкин. К слову, последние двое вместе с несколькими другими блюстителями порядка сидели в засаде внутри храма.

По приказанию начальника Московской сыскной полиции Аркадия Кошко из осколков разбитого окна храма были сделаны овальные стёклышки, которые прикрывали крошечные фотографии Успенского собора. Аркадий Францевич эти поистине уникальные брелки подарил на память каждому участнику раскрытия данного дела.

Позднее, в 1914 году, начальника Московской сыскной полиции за блестящую работу по этой уголовной истории представили к ордену Святого Владимира 4-й степени. Но Аркадий Кошко в Белокаменной эту награду не получил, поскольку он, как уже упоминалось, был переведён в Санкт-Петербург и взял под своё руководство 8-е делопроизводство Департамента полиции. Впрочем, в марте 1916 года Аркадий Францевич Кошко «за труды по мобилизации» всё-таки стал кавалером ордена Святого Владимира 4-й степени.

Александр ТАРАСОВ, фото из фондов Музея истории МУРа и из открытых источников