Народный артист РСФСР Владимир Яковлевич Шаинский был членом Общественного совета ГУВД Москвы и искренним другом столичной милиции. Регулярно принимал участие в концертных программах в подразделениях ГУВД. Композитор умер в декабре 2017 года в Сан-Диего (США), похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.

Публикуемый сегодня материал увидел свет в одном из номеров газеты «Петровка, 38» за 1996 год.

Всё начиналось с классики

— В моём сознании возникали мелодии чуть ли не с рождения. Это были какие-то первые сочинения, которые не записывались, потому что я не знал нот. В семье не было профессиональных музыкантов. Но в оперу меня взяли первый раз, когда мне было четыре года. Все говорили, что я был очень музыкальный ребёнок. Музыкой начал заниматься в девять с половиной лет в студии киевского Дворца пионеров. Буквально через месяц появились первые записанные сочинения. Это были небольшие инструментальные пьесы в стиле произведений тех композиторов, которых я играл. А воспитывался я на Бахе, Бетховене, Моцарте, в дальнейшем на Чайковском, то есть на классической музыке. Любовь к ней осталась у меня до сих пор.

Первая песня была написана в семнадцать лет — я уже служил в армии, и она сразу стала пользоваться успехом в нашей части. Она очень понравилась командиру. Её пели с утра до ночи.

После армии учился в консерватории. Первый раз окончил оркестровый факультет Московской консерватории имени Чайковского. Второй раз — композиторский факультет. Учился серьёзной музыке. И думал, что стану «серьёзным» композитором. Но как-то вот свернул в эстраду. Первый толчок к тому дало мне знакомство с юной и почти никому не известной Аллой Пугачёвой. Она тогда ешё училась в музыкальном училище и была участницей худсамодеятельности. Ну а дальше пошло.... Мою биографию можно мерить моими песнями, кинофильмами, последнее время ещё и мюзиклами.

Козни на пути к Парнасу

— Несмотря на молодость, я не был ранее более оптимистичен, чем сейчас. Тогда было даже больше всяких неурядиц и неприятностей. Многие коллеги писали на меня всякие пасквили, нехорошие вещи. Ругали в докладах. Хвалили очень редко. Большей частью прижимали. В последнее время более мягко, более хитро. Так, на съезде Союза композиторов СССР в 1976 году в Киеве делала доклад секретарь союза Александра Пахмутова, которая курировала песню. Первым секретарём был Хренников, потом он стал генеральным секретарём. В документах съезда среди песен сомнительных фигурировала песня В. Шаинского «Травы, травы». Одна из тех, которыми горжусь. Аргументировали ничем. Аргументировать не надо было. После того как Александра Николаевна прочитала доклад, я попросил слово. Что там поднялось! Композиторам, не облачённым властью, просить слово было вообще не принято. Я думал, что мне его и не дадут. И вдруг предоставили. «Только, пожалуйста, покороче», — сказал Хренников. Я не стал себя защищать и сказал: «Хочу выразить своё глубочайшее восхищение докладом и очаровательной докладчицей Александрой Николаевной Пахмутовой!» Это все было воспринято на полном серьёзе.

Уже после получения госпремии СССР, когда речь шла о присвоении звания народного артиста России, на одном из закрытых секретариатов выступил некто из приближённых первого секретаря (член союза, но не композитор, не музыковед — вообще ничто)... Перед получением мною «народного» этот человек задумал доклад. Когда-то это было системой: избирать людей для битья и бить их. Эта была одна из последних проработок под названием «О состоянии дел в детской песне».

Надо сказать, что я активно работал и во взрослой песне. Армейские песни до сих пор живут. Их тоже пытались запрещать. Например, «Не плачь, девчонка», «Идёт солдат по городу», «Через две зимы». Из доклада выяснилось, что всё благополучно в советской взрослой песне. (Шёл 1985 год — её, по сути, на самом деле уже не существовало, она выродилась в дешёвую эстраду.) А в детской — развал. Потому что она якобы вся пионерская.

На секретариате устроили шоу. Воспроизвели все оркестровые вступления моих детских песен. Они обычно были фанфарные. Маршеобразные. Я считаю, что детские песни, если они маршеобразные — это нормально. Дети должны быть бодры, спортивны, веселы. Разве дети должны грустить? Решили, что это плохо, это не соответствует современному моменту. Кто виноват? Шаинский. Сидели и потешались. Я не был членом партии, но на открытом партсобрании сказал, что это был бездарный доклад. Времена были другие, и меня «за ошибки в написании детских песен» арестовать уже не могли.

Наверное, режиссёром этого спектакля был сам Хренников. Он сидел, полузакрыв глаза, будто дремал. В этом спектакле бездари из эстетической комиссии по детской песне подняли головы. В недрах этой комиссии между тем не родилась ни одна запомнившаяся в народе песня. И действовали там никому не известные композиторы. Они потешались над вступлениями моих песен. Но мои детские песни пели взрослые, а взрослые песни пели дети. В Польше я сам был свидетелем, когда на концерте «Не плачь девчонка» исполнялась подряд четыре раза, и я этим горжусь.

Преступник перевоспитания
не заслуживает

— Сейчас никто тебя не ругает — пиши что хочешь. Но теперь всё решают деньги. Я не приспособился делать деньги так, как это делают некоторые другие молодые деятели. Да это и небольшая заслуга. Но чтобы «раскрутить» песню или собственную персону как исполнителя (а я ещё и исполняю свои песни), надо сначала вложить большие деньги. Тогда люди пойдут на концерты, будут большие сборы. Но я уверенно смотрю в будущее и думаю, что в любом деле, в том числе и здесь, будет наведён какой-то порядок. Всё придёт к единому знаменателю. Меня удивляла чуткость аудиторий. Народ неравнодушен к настоящему искусству. Ему нужно что-то подлинное. А «раскручивать» есть что. Гораздо больше, чем раньше.

«Золотой божок» попутал людей. На улице, в бизнесе, в культуре часто властвуют те, у кого есть сила и деньги. Стараюсь этому противостоять чем могу. Я член Общественного совета ГУВД, член президиума правления Российского детского фонда, надеюсь, примут в совет московского отделения Фонда мира. Эти объединения занимаются проблемами, волнующими простых людей. Преступность — одна из них.

Решить её непросто. Однако в первые годы после революции тоже было много проблем, но с преступностью довольно быстро расправились. Та преступность, которая была в СССР, не может сравниться с той, что есть сейчас в свободной России. Я не противник демократии. Наоборот! Но я понимаю, что возможности, предоставляемые демократией, есть в распоряжении преступников тоже.

Милицию очень люблю. Кроме хорошего ничего от неё не видел. Но понимаю: если что-то сопрут, надеяться сильно на неё не приходится. Более на себя. Нападений на меня не было, но если бы случилось и у меня была возможность применить оружие, я не задумываясь бы это сделал, независимо от ответственности. Преступник всегда имеет преимущества перед жертвой. Если нападают на мою собственность, я обязан её защитить всеми способами. Я не думаю о законах, я думаю о морали — справедливо поступает человек или нет.

Лес рубят — щепки летят. Такой принцип мне чужд. С каждой щепочкой надо считаться. Я за самое гуманное правосудие, но только в отношении честных людей. Надо ли преступника перевоспитывать? Он заслуживает своими делами, чтобы от него избавились раз и навсегда. И не правда, что это антихристианский взгляд. «Дурную траву с поля вон» — это сказал Иисус Христос.

«Из тысячи планет такой любимой нет»

— Не уважаю тех, которые раньше провозглашали марксизм-ленинизм, а теперь стали креститься. Если эти люди оказались плохими, нестойкими коммунистами, то я не уверен, что они не окажутся такими же христианами. Я не обращал внимания на христианство как на какой-то культ. Но я интересовался им, потому что хотел всё в жизни знать. Я всем интересовался, начиная от служебного собаководства и кончая производством гробов. И, конечно, проштудировал и Ветхий и Новый Завет.

Первый друг человека — книга. Священное Писание — та же книга, причём гениальная. Верующие люди называют Писания Богом продиктованные. Но я верю своим чувствам. Когда я слышу по телевидению лекции умных священников, говорящих, что есть нечто, что превыше разума, я не спорю. Но я не могу понять то, что выше разума. Я не могу понять даже того, что ниже его. Знаю, что величайшие люди науки не всегда были полными материалистами. Например, Эйнштейн. Знаю это, хотя не понимаю. Знаю, что великий Иван Петрович Павлов до конца своих дней, а жил он в советской России, в церковь ходил. Если религия несовместима с подлинной наукой, то как же Павлов это совмещал? Это все заставляет задуматься.

Прочитав эти книги, мировоззрения я не изменил. Но я восхищался тем, до какой мудрости, до каких справедливых мыслей дошли люди за три-четыре тысячи лет до нас. Например, «Добрая жена устроит свой дом, а глупая жена разрушит его своими руками», «Глупый сын — сокрушение отца своего, а сварливая жена — сточная труба». Это говорил царь Соломон.

Мир устроен чудесно, замечательно. Наш мир — это мельчайшая частица Вселенной, другой такой нет. Как поётся в моей песне на стихи Анатолия Поперечного, «Из тысячи планет такой зелёной нет, из тысячи планет такой любимой нет...» Это маленький клочок, где живут букашечки-люди. «Азъ есмъ червь!» — учит в «Недоросле» Митрофанушку Кутейкин. И действительно, кто мы такие? В мире много прелестей, но есть люди, которые из-за своих амбиций несут зло. Личных, национальных. Примеров сегодня достаточно. Я молю Всевышнего — не знаю, есть он или нет, — о том, чтобы не стало больше войн на нашей Земле.

В Париже хорошо, но нырнуть — лучше

— Летом был на Канарских островах — пляжи замечательные, но не такие красивые, как балтийские. В Латвии просторы из песка, а на Канарах — вулканические камни и песок чёрного цвета... Море хорошее, но не тропическое. Люблю тропическое, где плавают акулы-барракуды, всякая прочая гадость. Я ещё и подводный охотник. Пока жив — охотник. Легче всего было подстрелить осьминога. Но небольшого. Настоящих тропических там нет. А жаль. Вот в Израиле, на Красном море — там довольно большие осьминоги. Я за ними охотился. Правда, без ружья, потому что по закону нельзя. На дне нашёл металлическую палку и пытался ею его проткнуть. Он спрятался за скалу. Я был без акваланга. Пока выплывал на поверхность за воздухом, смотрю краем глаза (вода прозрачнейшая) — мой осьминог ушёл!

Всю жизнь здоровье не подводило. Позволяет брать глубину в 15—17 метров. Средний человек столько не возьмёт. Так что чувствую я себя, может, даже лучше, чем в 18 лет. Когда в армию брали, нашли недостатки в работе сердца. Сейчас у меня дыхалка, сердце работают хорошо. Армия вылечила, потому что самое лучшее лекарство — бег. Выйди на стадион, пробеги 10 кругов — и никакой хвори.

Путешествия и подводная охота — моя страсть. Все время в дорогах: концерты стараюсь совмещать с развлечениями. Как поётся в моей песне на стихи Харитонова: «Старость меня дома не застанет. Я в дороге, я в пути». Бывал во многих местах, но в Париже побывали с женой только в этом году. На Канарах были всей семьёй: с женой и двумя детьми. Дочке будет шесть лет, сынку исполнилось девять. С женой мы живём 10 лет. Юбилей брака в декабре. Знакомы же были ещё за три года до свадьбы. Брак оказался прочным, несмотря на большую разницу в возрасте.

В перспективе — только жизнь!

— Но идеального ничего не бывает. Разве что на небе — в раю. Но это надо ещё доказать. Я очень сомневаюсь в его существовании. Пока живём, надо жить весело. А потом, черт знает, что — потом. Что я должен думать, что потом? Почему я должен пойти в рай или в ад, а кошка, которая только что не разговаривает, но такая же умная, после смерти должна просто сгнить? У меня есть душа, а у неё нет? Это нескромно так думать. Не надо себя переоценивать, хотя недооценивать — тоже. Если есть сила, которая нами управляет — поживём или помрём — увидим.

Надежда? Я не задумывался об этом. Неблагородно делать добрые дела в расчёте на то, что тебя кто-то наградит, хотя бы на том свете. Я делаю доброе дело для себя, для собственного удовольствия. Мне от этого приятно.

Все должно закончиться. Умер — и нормально. Другой должен родиться. Я не тороплюсь уйти. Буду жить, пока есть силы. Не долго, чтобы не быть никому в тягость. Я не тот престарелый, за которым надо ухаживать. Кто верит в загробную жизнь, туда все же не торопится. Даже самый святой в рай не спешит. Ничто с земной жизнью не сравнится. Будет, как будет. А перед апостолом Петром предстать и дать отчёт о делах своих не боюсь.

Записал Алексей ГОЛОЛОБОВ,
фото Николая ГОРБИКОВА