(Окончание. Начало в №№ 10—14, 17, 18)

Часть 8. «СРЕДИ РАЗБРОСАННЫХ КОЛОД»

Итак, мы проследили историю того, как церковные и мирские власти в России пытались противостоять пагубной тяге общества к азартным играм — с древнейших времён и до пушкинской поры, ведь оттолкнулись мы в наших изысканиях от легендарной «Пиковой дамы».

Эта повесть была написана А.С. Пушкиным в 1833 году, то есть до принятия Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Однако, принимая во внимание рассмотренные нормативные акты, можно смело говорить о том, что пушкинские персонажи, увлечённые азартной игрой, находились если не за гранью закона, то у самой его грани.

Германн, молодой офицер, военный инженер, обрусевший немец, получил в наследство «маленький капитал» — 47 000 рублей. Судя по тексту, капитал этот был им помещён в банк под проценты, но «Германн не касался и процентов, жил одним жалованьем, не позволял себе малейшей прихоти». При этом «он имел сильные страсти и огненное воображение», но, «будучи в душе игрок, никогда не брал он карты в руки /…/ а между тем целые ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры». Лишь став обладателем тайны трёх карт, он возжелал большего — быстро приумножить имеющиеся средства: «Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны. Случай избавил его от хлопот».

«Пиковая дама». 1960. Герман — О. Стриженов

Первая страница повести А.С. Пушкина «Пиковая дама»

В.М. Васнецов. Преферанс

Другими словами, открыто, не таясь, играть в карты на деньги Германн в тогдашней России не мог — не было игорных домов. Уточним: легальных игорных домов. Азартная карточная игра велась подпольно или полуподпольно.

Именно в такой полуподпольный игорный дом (или некое общество) и попадает Германн. Пушкин сообщает нам об этом практически прямо: «В Москве составилось общество богатых игроков под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы /…/. Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей /…/. Он приехал в Петербург /…/». Другими словами, Чекалинский — глава общества азартных игроков. Известный пушкинист, доктор экономических наук, профессор А.В. Аникин допускал, что это могло быть некое товарищество на паях (См.: Аникин А.В. Муза и мамона. Социально-экономические мотивы у Пушкина. М., 1989, С. 104). Германн не сам приходит в петербургский дом Чекалинского, его туда приводит конногвардеец (офицер лейб-гвардии Конного полка) Нарумов — внук таинственной графини (У А.С. Пушкина: «Нарумов привёз к нему Германна»). Нарумов же знакомит Германна с Чекалинским: «Нарумов представил ему Германна». Надо полагать, что в данной ситуации Нарумов выступает и своеобразным поручителем, вводя скромного армейского офицера в круг богатых игроков. Игра идёт среди своих, все друг другу доверяют, иначе говоря, «чужие здесь не ходят».

Справедливости ради следует заметить, что игра здесь ведётся не ради прибыли организаторов: «Общество Чекалинского» — не казино, а сам Чекалинский выступает как обычный игрок, такой же, как и все; его доход от игры — это всего лишь его собственный выигрыш, не более того. То есть это одна из форм организации досуга для любителей запрещённых азартных игр.

Да и играют у Чекалинского скромно, видимо, не столько ради выигрыша, сколько ради удовольствия. Когда Германн заявляет, что собирается поставить на кон сорок семь тысяч рублей, он вызывает изумление у всех присутствующих: «При этих словах все головы обратились мгновенно, и все глаза устремились на Германна. «Он с ума сошёл!» — подумал Нарумов». Реакцию присутствующих разъяснил Чекалинский: «— Позвольте заметить вам /…/ что игра ваша сильна: никто более двухсот семидесяти пяти семпелем здесь не ставил».

В скобках надо пояснить тогдашнюю картёжную лексику. Семпель — одна простая ставка; мирандоль — последовательная игра с постоянной неменяющейся ставкой (у Пушкина — «играю мирандолем, никогда не горячусь»); играть паролями — увеличить ставку вдвое; пароли пе — увеличение ставки вчетверо; кензильва — увеличение в пятнадцать раз; септильва — в двадцать один раз; трантильва — в тридцать раз; выиграть соника, «сорвать банк» — выиграть игру на первой же карте.

То есть в обществе у Чекалинского 275 рублей — максимальная ставка. Для сравнения: одна ревизская (крепостная) душа стоила тогда около четырёхсот рублей. О том, что в то время карточная игра не всегда велась на столь крупные суммы, как те, что предлагал Германн, говорит и современник Пушкина — известный русский литератор М.Н. Загоскин (его роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» пытается приписать себе Хлестаков в комедии Н.В. Гоголя «Ревизор»). В очерке «Английский клуб» из цикла «Москва и москвичи» (1842—1850), описывая, как в разных комнатах клуба по-разному играют в карты, он свидетельствует: «Там обыкновенно играют в вист по полтине и никогда больше одного рубля, а здесь козыряют по два, по три и даже по пяти рублей. /…/ там пятьдесят рублей большой проигрыш, а здесь почти всегда рассчитываются сотенными ассигнациями». И далее: «Не подумайте, однако ж, что в этой комнате играют в азартные игры, Боже сохрани! /…/ Играют иногда и в преферанс, но это так — от нечего делать. Мне случилось однажды только видеть здесь партию в преферанс /…/: играли до десяти рублей серебром фишку».

Судя по пушкинскому тексту, в доме у Чекалинского играли и в незапрещённые игры и просто общались: «Несколько генералов и тайных советников играли в вист; молодые люди сидели, развалясь на штофных диванах, ели мороженое и курили трубки». А настоящая игра шла в гостиной: «В гостиной за длинным столом, около которого теснилось человек двадцать игроков, сидел хозяин и метал банк».

Играли в азартный фараон (банк, штосс). Пушкин говорит, что в фараон играла и таинственная графиня: «В то время дамы играли в фараон»). Это была игра на двоих. Игроки располагались друг против друга, каждый вскрывал свою колоду карт. Колоды продавались запечатанными в бумагу и заклеенными крест-накрест; чтобы вскрыть колоду, достаточно было сжать её в ладони. Колода использовалась один раз, и после окончания игры карты сметались на пол, а для следующей игры (тальи) брали новую колоду. Перед игрой каждый из игроков (понтёров) выбирал из колоды одну карту, на которую делал ставку, равную ставке банкомёта (того, кто «ведёт» игру, сдавая карты). На зелёном сукне, которым покрывался стол, мелом делались записи — сделанные ставки и образовавшиеся долги. Перетасовав колоду, банкомёт «метал банк» — открывал и раскладывал карты поочерёдно слева и справа от себя. Выигрывал тот, чья карта (без учёта масти) выпадала первой: слева от банкомёта — вы-игрыш понтёра, справа — банкомёта. Никакой работы мысли для этой игры не требовалось, всё решал случай. Потому и считалась такая игра азартной, потому она так привлекала игроков, желавших испытать острые ощущения и поспорить с судьбой.

Карточные колоды в ту пору были разными. Самыми распространёнными были так называемые «французские» — полная колода на 52 карты и малая — на 32 (без двоек, троек, четвёрок, пятёрок и шестёрок). Кроме того, были «испанские» колоды на 48 карт (без десяток) и особые «итальянские» — карты тарок (ныне известные как таро) на 78 листов в колоде.

И карты в пушкинские времена были разные. Для гаданий были специальные гадальные карты; в преферанс и другие неазартные игры обычно играли красиво оформленными и дорого стоившими картами, по этой причине их берегли и использовали многократно; карты для азартных игр были простыми и дешёвыми. Обратная сторона карт (сейчас мы называем её рубашкой, а тогда именовали спинкой) была белой. В конце XVIII века появились краплёные карты, то есть карты с крапом — рисунком на спинке. Понятие «краплёные карты» изменило смысл, когда нанесение рисунка на спинки карт стало традицией.

Однако и тогда карточная игра была раздольем для мошенников и шулеров всех мастей. Например, одним из способов мошенничества было использование так называемых порошковых карт: на обычную карту при помощи порошка чёрного или красного цвета и клея наносились дополнительные очки. При беглом взгляде такая карта не вызывала сомнений. Для того чтобы привести такую карту в первоначальный вид, шулеру достаточно было провести ею по сукну игрового стола.

Широко распространённым способом карточного мошенничества была подмена колоды во время игры. У Н.В. Гоголя в пьесе «Игроки» один из персонажей так и признаётся: «В азартной игре я всегда подменю колоду. Поверьте, вся штука в том, чтобы быть хладнокровну тогда, когда другой горячится. А средств отвлечь внимание других есть тысяча. Придеритесь тут же к кому-нибудь из понтёров, скажите, что у него не так записано. Глаза всех обратятся на него — а в это время колода уже и подменена».

Среди игроков, умевших ловко и вовремя извлечь из колоды нужную карту, были и отъявленные проходимцы, были и вполне солидные люди. Например, графа Ф.И. Толстого, носившего прозвище Американец, человека по-своему легендарного, современники, видимо, не без оснований, считали шулером. Пушкин в одной из эпиграмм назвал его «картёжным вором», а А.С. Грибоедов намекнул на него словами: «Ночной разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, И крепко на руку не чист».

Были и те, кто мог выигрывать за счёт внимательности и прочих врождённых способностей — как поэт Н.А. Некрасов или как сокурсник и друг Д.И. Менделеева, будущий министр финансов И.А. Вышнеградский. Но это уже, что называется, совсем другая история.

Александр ЛОМКИН,

кандидат экономических наук,
доцент экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова,
иллюстрация и фото из открытых источников