Мой отец родом из крестьян, но крестьян образованных, поскольку дед его был священником, а отец — ветеринаром. А он стал писателем. Причем самостоятельно, не обучаясь в Литинституте. По-моему, у него даже диплома об окончании средней школы не было. Но он всю жизнь изучал языки: испанский, английский, китайский, японский...

1937 год стал для отца знаменательным. В печати появилась его первая повесть «Могусюмка и Гурьяныч».

Мама жила в Уфе, отец — в Чите, когда ему предложили стать завлитом в театре в Комсомольске-на-Амуре. В то время на отца посыпались доносы, поскольку, помимо театра, он работал еще журналистом… Как сказала мама: «Мы решили уехать сразу и подальше, чтобы на нас никто доносов не писал. Как бы сослали сами себя».

С Комсомольском-на-Амуре, городом первостроителей, у моей семьи связано 9 лет жизни. В Комсомольском театре игрались пьесы о дальневосточной границе. В 1939 году за исполнение роли японца в пьесе Н. Погодина «Падь серебряная» мой отец получил благодарность и грамоту от командования корпусом военно-строительных частей, а в 1940 году был премирован и получил благодарность дирекции за работу по подготовке пьесы «Человек с ружьем».

 

 

Думаю, мы недооцениваем советское время. Действительно, когда отец принес свой роман «Амур-батюшка» в издательство, редакторы, на уровне средних и нижних, ему отказали, заметив, что в тексте нет партийных руководителей и тому подобного... Но! Один из редакторов был, видимо, нерамочного мышления и передал роман главному редактору. А тот понял, что роман достоин публикации, но проблема партийности все же существовала. Обратились к тогдашнему руководителю советских писателей Александру Фадееву. Ему роман понравился, и он решил обратиться на самый верх, понимая, что иначе публикации не добиться. В конце концов одобрение было получено. Причем на самом высоком уровне. Мало того — одобрение означало и присуждение Сталинской премии.

Думаю, премия была дана за «показ» того, как Сибирь была освоена, а не завоевана. В романе описывается, какие замечательные отношения сложились у русских переселенцев с местными нанайцами, удэгейцами, нивхами... Возможно, именно это и понравилось Сталину. Ведь он приказал в свое время народам Советского Союза дружить. Нужен был пример.

А вообще к личности Сталина отец относился неоднозначно. Однажды сказал мне, когда начали клеймить Сталина во всех газетах 80­х годов: «Ты знаешь, твой дедушка погиб в сталинской тюрьме, но все не так просто, на смену Советской власти придут люди еще более лицемерные, они разворуют Россию, у них не будет никакой совести». Этот разговор произошел, когда начались первые съезды народных депутатов. И когда отец увидел их всех в лицо, то сказал мне по поводу Сталина, и мы поссорились. У меня тогда были очень демократические взгляды. Я верил: демократия — идеальное общество. Сейчас взгляды я совершенно поменял. И в основном благодаря влиянию отца.

 

 

После войны Александр Фадеев как руководитель советских писателей предложил моему отцу отправиться в Латвию. Фадеев рекомендовал его на место секретаря Союза писателей Латвии, что, по мнению Александра Александровича, должно было способствовать укреплению дружбы между писателями двух дружественных республик. Но для того чтобы стать секретарем Союза писателей, моему отцу было предложено вступить в партию. Он этого не сделал, а потому, как тогда говорили, оказанное доверие не оправдал.

Отношения у отца с латышскими писателями первое время были хорошими. Многие из них у нас часто бывали в гостях. Кроме того, в наш дом приходили Астафьев, Марков, Шолохов, Фадеев, Леонов... А Луговской, Луконин. Это были великие поэты, которые сегодня незаслуженно забыты из­за изменившихся в обществе политических взглядов. Я помню, как Луговской читал стихи у нас, а я, еще сидя на горшке, слушал его... Помимо писателей, у нас бывали такие гости, как первый секретарь ЦК Латвии Ян Эдуардович Калнберзин — очень честный человек. Впоследствии я женился на его дочери.

 

Находясь в Латвии, отец получил возможность по архивам изучать историю, дипломатию, морское дело — все, что было необходимо для написания задуманных романов. Ведь сердце писателя до последнего дня принадлежало Дальнему Востоку. Именно Дальний Восток стал для него неиссякаемым источником вдохновения, а также основным местом действия его исторических романов.

 

 

Отец считал, что многие русские ученые и путешественники, сделавшие в истории величайшие открытия, несправедливо забыты. Он высоко ценил тех людей, которые обладали державным мышлением, любовью к Отечеству и благородством поведения. К таким принадлежали адмирал Путятин, капитан Невельской, о котором никто ничего не знает, потому что о нем не любят вспоминать на Западе… Зачем им какие-то русские первооткрыватели? Они вот сейчас празднуют победу — захват Севастополя. Отец всегда говорил: нашли чем хвастать — три страны несколько месяцев не могли один город одолеть! Англичане в то же время хотели еще и Камчатку своей колонией сделать. Туда пришла их военная эскадра. Под руководством Завойко горстка бывших там казаков-камчадалов разгромила с утра, как я добавляю на сцене — с похмелья, всю английскую эскадру. С тех пор они на Дальний Восток не совались. Вот таким людям, как Завойко, считал отец, надо подражать.

Ему хотелось привлечь внимание своими романами к тем событиям в российской истории, о которых не любят теперь упоминать на Западе, где историки считают, что все главное в мире происходило по европейской указке.

 

В японском цикле романов «Цунами», «Симода», «Хэда» рассказано об истоках дружественных отношений Японии и России. О том, какие романтические истории между российскими моряками и японскими женщинами лежали в их основе. Эти романы в конце 70­х годов были изданы и в Японии.

Отец изображал происходившее на Дальнем Востоке реально, с любовью. Ведь в советское время было как? Если иностранец — то ядовитая ухмылка, а если русский — то добрая улыбка. Отец таких примитивов не любил.

 

Отец много путешествовал, но именно в Прибалтике прошли последние годы его жизни. Им был задуман цикл романов о Владивостоке. Были написаны и изданы его романы «Гонконг», «Владычица морей», «Ветер плодородия». Велась работа над романом «Богатая грива». В последнем завершенном романе «Ветер плодородия» он поднял историческую тему взаимоотношений России и Китая. С глубоким знанием он раскрыл дипломатические, торговые, экономические, культурные и бытовые.

С новым, попавшим под западное влияние, поколением латышских писателей, отношения у отца не сложились. В конце 80­х один из латышских журналистов назвал отца сумасшедшим, выжившим из ума. В этой атмосфере он стал ощущать себя подавленно. Вероятнее всего, это ускорило его уход из жизни.

За несколько дней до кончины он сказал мне интересную вещь. Я водил его по кабинету, он подошел к полкам со своими книжками, а память уже ослабла… Он сказал: «А героев этих романов я любил…»

 

 

Из того дома, в котором проживала наша семья, нас в конце концов выселили. Квартиру вернули прежнему владельцу, который, как выяснилось, оказался фальшивым. Но поделать ничего уже было нельзя — тот человек расселил весь дом и успел его перепродать.

Я забрал в Москву библиотеку отца. Купил для книг однокомнатную квартиру и устроил в ней его кабинет. Иногда прихожу туда работать, ощущая творческую энергию и его поддержку.

Не так давно среди отцовского архива я обнаружил старый чемодан, в котором случайно наткнулся на свои детские рисунки. Когда-то я любил рисовать, занимался этим часами. Однажды, когда мне было лет 12, отец пришел домой уставший и нервный. Я попался ему под горячую руку: он растоптал мои краски, мольберт, накричал на меня за то, что я разбросал вещи. Не знаю, что на него нашло. Я ответил: «Больше никогда не буду рисовать! Но это несправедливо!» И с тех пор действительно не брал в руки кисти. А отец, оказывается, собрал все мои рисунки в папку и хранил долгие годы...

Сейчас, когда отца нет, я все чаще вспоминаю наши ссоры. Прежде всего я благодарен ему за то, что он не был обывателем. Ни коммунисты, ни «демократы», ни журналисты, ни политики,
ни Запад, ни писательская тусовка не могли заставить его думать так, как принято. Он никогда не был коммунистом, но и под влияние диссидентов не под­падал.

Только мы, его самые близкие, знали, что он верит в Бога. Хотя в храм он не ходил, в тайнике у него была иконка, оставшаяся от его мамы. И ее крестик. Незадолго до смерти, понимая, что скоро уйдет из жизни, он перекрестил меня, некрещеного, давая этим понять, что когда-нибудь мне надо креститься.

Родители воспитывали нас с сестрой как бы исподтишка, чтобы мы не догадались, что нас воспитывают. Отец говорил, что хочет видеть меня инженером, а не писателем. Он считал, что наша интеллигенция — не подходящая для вызревания талантливого человека атмосфера. Может быть, отец хитрил — он же знал, что дети часто идут наперекор родителям.

Мне вообще кажется, что родители уходят из жизни для того, чтобы дети начали все-таки прислушиваться к их советам. Сколько моих знакомых и друзей вспоминают теперь советы своих родителей уже после их смерти.

После ухода отца из жизни я стал его послушным сыном. Как бы я хотел, чтобы сегодня отец слышал, что я все-таки начал прислушиваться к его словам.

Отец говорил мне: «Ты тогда сможешь стать настоящим писателем, когда поймешь, что простой народ умнее и мудрее и писателей, и режиссеров, и актеров». Не прошло и 60 лет, как я это понял.

На окраине Хабаровска, на самом берегу Амура отцу воздвигнут бронзовый памятник. Автором является художник и скульптор Владимир Бабуров. Ему удалось уловить духовную сущность и отобразить внутренний мир моего отца, возможно, потому, что в молодости он с ним был знаком лично.

Этот памятник стоит именно на том месте, где я в 16 лет, придя с отцом, впервые искупался в Амуре.

К юбилею отца издательство АСТ выпустило серию его книг и, к удивлению издателей, они стали хорошо расходиться. Думаю, люди устали от разного чтива и захотели честной литературы.

Кроме того, весной этого года я провел школьную олимпиаду на знание романов Николая Задорнова в трех городах: Пензе, где он родился, Хабаровске и во Владивостоке, где жил. Участники олимпиады писали сочинения на 13 конкурсных тем, касавшихся в основном творчества отца. Всего в олимпиаде приняло участие около 10 000 человек. Около 200 победителей получили призы. Шестерым жителям Пензы, победившим в конкурсе, я оплатил проезд и пребывание в Москве, где они посетили музеи и выставочные залы.

В его честь я собираюсь устроить большой концерт «Отцы и дети», который, возможно, покажут на Первом канале. Хочу собрать знаменитостей, которые дружны с родителями: Сережа Безруков, Лиза Боярская, семья Михалковых. У всех есть интересные рассказы о родне, все весьма неплохо поют, у всех преотличное чувство юмора. А осенью я поеду в большой тур по Сибири — по городам, о которых писал мой отец.