Алексей СУХАРЕВ

Время идёт медленно. Но проходит быстро. И с каждым годом его ход неумолимо ускоряется.

Часто задумываюсь: зачем взялся за эти записки, нужны ли кому-нибудь, интересны ли воспоминания муровского сыщика, отдавшего тридцать лет жизни нелёгкой, опасной, но, пожалуй, самой необходимой работе?

Зачем? Может быть, отдать должное боевым товарищам — уже ушедшим и павшим, или тем, кто ещё рядом… Может быть, есть необходимость осмыслить прошедшее и понять настоящее. Или убедиться, что выбрал для себя верный путь, правильную работу. Что все эти годы был на своём месте — по призванию, по уму и сердцу…

С годами многое забывается. Многое подёрнуто дымкой прошедших лет, ушедшего навсегда времени. А что-то остаётся в памяти навсегда. Будто случилось оно только вчера. Да что там — вчера! Сегодня, вот сейчас, только что…

И вновь оживает прошлое, возвращаются ушедшие друзья, соратники… Вновь вспоминаются враги — лютые, беспощадные. Встают в памяти нелёгкие оперативные будни МУРа.

Где-то в 80-х, наверное, годах, услышал я с большой трибуны — то ли это был День советской милиции, то ли очередная годовщина Октября, сейчас уже не вспомнится, — такие слова: «В безвозвратное прошлое канула в нашей стране профессиональная преступность».

Что ж, в то время эти слова у нас, профессионалов, могли вызвать — и вызывали — чувство законной гордости, удовлетворения тем, что и мы жили со всей созидающей страной в одном ритме. Сейчас такие слова могут вызвать лишь чувство горечи. И обиды.

Судьба моя сложилась так, будто не я сам профессию выбирал, а она меня выбрала. После службы в армии я учился в автодорожном техникуме, на третьем курсе. Состоял в комсомольском оперативном отряде, возглавлял в районе штаб народной дружины. И это дело мне нравилось, по характеру было — не любил я всякую шпану, ворьё и хулиганьё. И вот как-то мой товарищ вдруг посоветовал:

— Слушай, Лёша, а чего ты не идёшь в следователи? У тебя все задатки сыщика. Иди в школу милиции.

Задатки действительно, как вся дальнейшая жизнь показала, были.

— Так экзамены надо сдавать.

— Без экзаменов примут. Ты же уже учишься.

Долго не думая — бегом на Черкизовскую, в среднюю специальную школу милиции. Прибегаю, отдышался и говорю:

— Я бы хотел перевестись к вам из техникума.

— Пожалуйста, — отвечают мне. — Мы как раз отсеяли несколько человек. Переводитесь. Но только — на первый курс. Согласны?

Конечно согласен. Пишу заявление, собираю документы. Зачислили.

Учиться в школе милиции очень нравилось. Особенно юриспруденция полюбилась. Высшая математика — нет, плавал безбожно среди интегралов и дифференциалов, а юриспруденция — просто прелесть.

Проучился два месяца (первый курс, нетерпение охватило) и вместе с ещё двумя нахальными энтузиастами обратился к Романову, это наш зав. кафедрой:

— Разрешите нам экстерном сдать экзамены за первый курс.

Он не очень обрадовался, поморщился, предупредил:

— Вообще-то, у нас это не принято. Попробуйте, но имейте в виду: экзамен будет комиссия принимать, очень жёстко.

Мы согласны, подготовились хорошо, не боимся никакой комиссии.

Гоняли нас здорово. Но мы всё, что положено, сдали. Проучились ещё два месяца, уже на втором курсе. Опять, нахальные такие, к Романову идём:

— Можно досрочно сдать за второй курс?

— Да вы что! Вы уже в прошлый раз о себе плохое мнение составили. Выскочки. В нашей школе никогда такое не практиковалось. Изучать дисциплины надо глубоко и серьёзно. А вы — галопом по Европам?

Мы настаиваем.

Но Романов — очень хороший человек, мы его убедили. Зарубят нас, говорим, что ж делать, останемся на втором курсе доучиваться, а если нет — у нас есть возможность школу досрочно закончить.

Дали нам такую возможность. Опять комиссия. Все недовольные, злые. Прямо чуть не в лицо говорят: «Вы, ребята, выскочки. Вы прецедент создали. Очень вредный пример для других учащихся. Ни в одном юридическом учебном заведении не прописано, что можно досрочно сдавать такие серьёзные дисциплины».

Гоняли нас опять очень сильно и долго. Вопросы задавали порой совсем не по теме, явно хотели нас завалить. Но мы устояли. Перевели нас на третий курс.

Проучившись два месяца, мы опять за своё — запросились досрочно сдать экзамены уже на выпуск. Хотелось поскорее за работу взяться, а ещё — уж очень хорошие были науки, с удовольствием мы их изучали, потому они легко у нас шли и усваивались глубоко.

— Нет, — говорит Романов, — всё, ребята, погуляли. Меня из-за вас уже наказали, хватит. Сам Крылов — начальник Академии МВД — возмущался. Что, говорит, у вас такое в школе происходит?

А молва аж до академии докатилась, и студенты, с нас пример взяв, стали проситься досрочно экзамены сдавать. Непорядок. Материал учебный нужно в положенные сроки усваивать, чтобы глубину и качество обеспечить.

Высекли нас по полной программе, но всё-таки и третий курс мы досрочно закончили. Позже, учась на юрфаке МГУ, мы вместе с Валерой Зорькиным пытались экзамены сдавать экстерном. Не получилось. Пришлось учиться шесть лет.

Прихожу в управление кадров за назначением. Дают направление — следователем в Октябрьский район. Приезжаю, а мне сообщают:

— Опоздали, Сухарев. Мы уже нашли человека.

Ну ладно, что Бог ни делает — всё к лучшему. Возвращаюсь в отдел. Мне говорят: «В Дзержинском районе есть вакансия. Оперативником пойдёте?»

С удовольствием. Даже лучше, чем следователем в нарукавниках сидеть. Буду живой работой заниматься.

Определили меня в 77-е отделение. И началась эта живая работа. Пять участковых у меня было. Казалось бы, вот какая опора. Да ни хрена, никакой помощи. Утром их соберёшь, проинструктируешь, проинформируешь, они в блокнотики запишут, какие машины угнали, какие квартиры вскрыли, какие приметы преступников. И разошлись. Куда ушли? По своему участку, по своей территории угнанные машины искать? Сомнительных граждан проверять? Как же! У них другие дела найдутся, ещё поважнее.

А я, как на работу утром прихожу, у меня голова кругом. Каждый божий день человек десять потерпевших на моей территории. Кого ограбили, кого изнасиловали, у кого квартиру обчистили. Карманников тогда очень много было. Все заявления на мне замыкаются. Вся людская боль, горечь, слёзы — на мне.

А участковые… Поручения им даю, они их игнорируют. Да ещё с гонором: «Пришёл какой-то лейтенантик паршивый и нам — а мы все капитаны — поручения раздаёт. Да кто он такой, этот Сухарев? Знать мы его не знаем и знать не хотим».

Очень трудно приходилось. Три года верой и правдой на оперативной работе, «на земле», отпахал. Создал оперативный отряд из местных энтузиастов, агентуру сформировал. Очень сильную. Толковые ребята: не то что по району — они по всей Москве информацией владели.

Словом, начали мы местных воров и бандитов вразумлять потихонечку. На территории у меня ведь очень много гостиниц было, а значит, приезжий люд. Тогда в Москве такой наплыв был — за тряпками, за продуктами. Конечно, люди с деньгами приезжали, а тут им здорово карманы чистили.

Разогнали мы воров — кого в зону, а кого предупредили очень серьёзно. Так что затихли они, поспокойнее стало. Но сильная головная боль — карманники. Через них, через борьбу с ними я на муровцев вышел. Нашёл свою судьбу. Или она меня нашла…

Карманники — это воры высокой квалификации. Бороться с ними, ловить их, наказывать — очень сложная работа. Привлечь карманника можно, только взяв его с поличным, непосредственно на месте кражи, а точнее, в самый её момент. Причём так, чтобы он не успел и не сумел сбросить свою «добычу».

Многим, вероятно, памятен эпизод из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда Жеглов подбрасывает Кирпичу украденный им кошелёк.

Спорная, конечно, ситуация. Сам бы я так не поступил, никогда не поступал, но и сотрудника за такой поступок, может, и не осудил бы. Такие вещи делаются при острой необходимости. Когда нет другого выхода, а задержать преступника надо хоть на время.

Милиции часто ставили в укор, что в момент задержания преступнику могли подбросить ствол или наркотик. Может, бывало и такое, мне неизвестно. Но ведь и однозначно осудить опера за такой запрещённый приём язык не всегда повернётся.

Самая частая ситуация: попал в поле зрения опасный преступник. Конкретно, в данный момент, взять его не за что. Однако известно, что за ним — ряд совершённых преступлений. И нужно время, чтобы его раскрутить. Или оборвать его связи, или упредить новое преступление, готовящееся, если другим путём невозможно это сделать. Или получить от него ценную информацию. Да мало ли…

Вот и задумаешься, как тут поступить. Бандиты играют без правил. У них руки развязаны беззаконием. А у нас — связаны законом. Можно ли нарушить закон ради его торжества? Можно ли совершить несправедливость ради справедливости?

Нет на это однозначного ответа. И не будет никогда.

Я ни в коем случае не призываю к этому, не оправдываю такие действия. Но понять могу.

Мне за годы работы приходилось с такими отъявленными бандитами, с такими отъявленными мерзавцами схватываться, но сильнее всех ненавижу карманников. Где промышляет такой вор? Чаще всего — в общественном транспорте, которым пользуются в основном люди небольшого и малого достатка. Хорошо обеспеченные люди в трамваях не ездят. Там сидят те, кто живёт, как правило, от зарплаты до зарплаты, от пенсии до пенсии. У такого человека нередко всё его достояние в кармане. И лишить его последних рублей может только самая низкая душа. А ведь карманник никого не пощадит. Ни работягу, ни учителя, ни старушку-пенсионерку, ни ребёнка.

Крутой бандит ограбит крутого бизнесмена, крутого коррупционера — они друг друга стоят. Сегодня бандит у такого отберёт миллион, а завтра у него уже два миллиона будет, с голоду не умрёт. А вот когда кошелёк с жалкой зарплатой уйдёт или пенсия, вот тут у человека большая беда случается. И ведь ничем ему не поможешь, деньги не вернёшь. Когда квартирная кража, ограбление — тут есть надежда: разыскали преступника, потерпевшему его кровное вернули. А с карманника что возьмёшь, если его тут же за руку не схватишь?..

(Продолжение следует.)

Подготовил к печати

Эдуард ПОПОВ