ПАРТИЯ ЭСЕРОВ: ТЕРРОР И ТОЛЬКО ТЕРРОР!
(Окончание. Начало в № 38.)
Убийцу министра внутренних дел Степана Балмашова приговорили к смертной казни.
«День перед казнью, — рассказывал в журнале «Былое» неизвестный автор, — Балмашов провёл в канцелярии Шлиссельбургской крепости. Был слаб и болезнен и весь день провёл, рассеянно просматривая «Ниву». О чём он, девятнадцатилетний юноша, думал в эти часы?
 |
| Министр внутренних дел В. К. Плеве |
«День перед казнью, — рассказывал в журнале «Былое» неизвестный автор, — Балмашов провёл в канцелярии Шлиссельбургской крепости. Был слаб и болезнен и весь день провёл, рассеянно просматривая «Ниву». О чём он, девятнадцатилетний юноша, думал в эти часы?
Может быть, о том, что зря участвовал в студенческих беспорядках, был арестован и сослан на год в солдаты? Сожалел, что судьба свела его с дьяволом по имени Гершуни? Нам неизвестно. К ночи он, измученный ожиданием конца дикой истории, в которую попал, был переведён в старую тюрьму и помещён в камеру. Крепко заснул. В четвёртом часу ночи был разбужен смотрителем тюрьмы. Объявление товарища прокурора об ожидающей его смерти, видимо, очень взволновало его, ибо он всё же не ожидал смерти. От исповеди и причастия отказался, подошёл к окну и несколько времени провёл молча, смотря на небо. Затем обернулся и сказал: «Я готов». На казнь шёл, предшествуемый священником, с завязанными назад руками. Казнь была совершена во дворе за старой тюрьмой. Эшафот возвышался возле забора, разделяющего этот двор на две части. Похоронен Балмашов тут же в десяти шагах от стены».
Так погибла очередная жертва начинающегося русского кровавого зарева.
Исполнителями убийства намеченных жертв в день похорон министра Сипягина Гершуни назначил слабохарактерного артиллерийского поручика Григорьева и его невесту Юрковскую, дочь польского шляхтича, участника восстания 1863 года. В день похорон Сипягина они должны были стрелять в свои жертвы, которые там явно будут. Григорьев и Юрковская пришли на похороны, но стрелять не отважились. Они потом попытались избавиться от Гершуни, который через своих агентов не давал им покоя даже из-за границы.
Убийство министра Сипягина придало Гершуни ещё больший авторитет среди рвущейся в революцию молодёжи. Народоволец Слетов вспоминал о Гершуни тех дней: «Он бодр и жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом». Да, Гершуни на подъёме: «Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни. Пора выступать молодёжи. Пусть она грешит против конспирации. Время не ждёт. Дана команда: все наверх!».
После убийства Сипягина «Боевая организация» признаётся партийным органом, и Григорий Гершуни её руководителем. «Боевая организация» строилась на началах строгой конспирации, её работа — дезорганизация и террор в России. Она получала из центра общие директивы об устранении неугодных лиц, в остальном же была совершенно самостоятельной.
При Гершуни «Боевая организация» состояла из 12—15 человек, которые жили и действовали согласно его приказам. За всё время существования в неё входило около 80 человек.
Под Киевом у Гершуни была конспиративная квартира, что-то вроде штаба. Туда переправлялась почта из-за границы. Здесь же под видом прислуги проживала «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская. Осенью 1901 года здесь же поселился, привезя с собой кучу революционной литературы, Мельников, помогавший Гершуни в организации покушения на министра Сипягина.
Михаил Мельников был недоучившимся студентом Горного института. По делу о «Петербургском кружке эсеров» он был отдан под гласный надзор полиции на три года, но скрылся. Другим помощников Гершуни был Павел Крафт. Получается, что здесь, действительно, образовался штаб террористов.
Летом 1902 года Гершуни стал готовить покушение на харьковского губернатора князя И. Оболенского. Чем же так не угодил ему губернатор? А тем, что князь Оболенский весной того же года был занят усмирением крестьянских волнений в Харьковской и Полтавской губерниях.
Под рукой у Гершуни хватало студентов, готовых к «высокому подвигу», но по исполнении экзекуции и возможном аресте террорист из иной сферы, иных социальных слоёв смотрелся бы выгоднее. Так Гершуни вышел на недалёкого, безграмотного столяра из крестьян Фому Качуру. Сначала его обрабатывал житомирский эсер Вейценфельд, но, не мечтавший ни о каком терроре, далёкий от революционного движения, Качура упирается. Но что ты поделаешь, если ему ни к чему смертные грехи. Тогда за дело берётся сам Григорий Гершуни. В том-то и заключается его редкий талант, уговорить хоть чёрта и вовлечь в свою паутину любого. Он изо дня в день вдалбливает Качуре убеждение о его великом назначении — убить Оболенского. И тот, наконец, соглашается. Гершуни учит его стрелять и не отходит от Качуры до последнего момента.
В летнем театре сада Тиволи в антракте князь остановился у дверей, разговаривая со знакомыми. Качура дважды выстрелил, но промахнулся. При аресте он ещё успел ранить харьковского полицмейстера. В кармане у Качуры нашли конверт с надписью «Приговор харьковскому губернатору князю Оболенскому». В «Приговоре» сообщалось следующее: «Лишённая в силу условий русского государственного режима возможности сместить и призвать к общественному суду князя Оболенского за все совершённые преступления, глубоко возмущённая наглым вызовом, брошенным всей мыслящей и трудящейся России Николаем II, выразившим князю Оболенскому за его расправу над крестьянами высочайшую благодарность, «Боевая организация» находит себя вынужденной выполнить лежащий на ней гражданский долг и сместить князя Оболенского, как поддерживаемого царём, единственным оставшимся в её распоряжении средством — смертью. Приведение в исполнение приговора поручается члену «Боевой организации».
Текст написан Качурой, но под диктовку Гершуни. Где уж было безграмотному столяру сочинять витиеватые публицистики. Но Гершуни понимал, что этот «приговор» будет цитироваться газетчиками, утверждая значимость партии, её глубокие корни в народе. Блеф, конечно. Но это же стиль Гершуни.
На допросах Качура сперва запирался, но вскоре покаялся в содеянном и рассказал то немногое, что знал.
Гершуни тем временем поехал в Москву, где на квартире инженера Зуева встретился с крупнейшим провокатором Евно Азефом (в предыдущих выпусках нашей рубрики мы рассказывали о нём). Они прожили там три дня, и поговорить двоим упырям, видимо, было о чём. Именно тогда Гершуни передал Азефу все явки и связи по «Боевой организации». Тогда же они наметили убийство уфимского губернатора Богдановича, которого либеральные круги осуждали за усмирение златоустовских беспорядков. Азеф тотчас уехал в Уфу и там нашёл исполнителя — местного железнодорожного рабочего Дулебова, который и застрелил вышедшего на прогулку Богдановича. Дулебову удалось скрыться, позже он примет участие в покушении на великого князя Сергея Александровича.
Гершуни уже был известен полиции, ну хотя бы с подачи арестованного Качуры. Да и не только. Министр внутренних дел Плеве не успел розыск довести до конца, но он однажды вызвал к себе начальника Московского охранного отделения Сергея Васильевича Зубатова (ранее мы рассказывали о нём) и показал ему фотографию Гершуни на своём письменном столе, сказал, что она будет украшать кабинет, пока террориста не найдут. Приметы были разосланы повсюду. На вокзалах то и дело задерживали похожих людей.
В Киеве полиция, с подачи московской полиции, засекла конспиративную квартиру фельдшерицы Розы Рабинович, где Гершуни уже бывал. Установили наблюдение.
И вот агент-провокатор Розенберг по кличке Конёк сообщил, что местным партийным комитетом получена какая-то телеграмма, после чего члены комитета пришли в необыкновенное волнение.
Полиция обратилась в почтовое ведомство. Телеграмма была послана на адрес Розы Рабинович. Добыли копию телеграммы: «Папа приедет завтра. Хочет повидать Фёдора. Дарнициенко». Полиция определила так: папа — это, возможно, Гершуни, Фёдор — один из эсеров, а Дарнициенко — место встречи, станция Дарницы.
За эсерами усилили наблюдение. На станциях Киев-1, Киев-2, Дарница и Боярка дежурили филёры с револьверами. Все они были решительные люди, из запасных унтер-офицеров.
Гершуни в этот раз ехал из Саратова в Смоленск, а оттуда за границу.
Вечером на станции Киев-2 филёры увидели вышедшего из поезда хорошо одетого господина в фуражке инженера, с портфелем. Вроде бы он! Но уверенности не было. Поезд ушёл, а господин нагнулся, будто бы поправляя шнурки на ботинках, а на самом деле оглядываясь по сторонам. «Наш, — сказал один из филёров, — глаза его, с косинкой».
Они были одеты по разному: и купцами, и богомольцами. Гершуни подошёл к ларьку с минеральными водами и стал пить. Рука дрожала.
Его скрутили и повезли в участок. Гершуни говорил, что это недоразумение, что полиция ошиблась.
Подготовил к печати
Эдуард ПОПОВ
Так погибла очередная жертва начинающегося русского кровавого зарева.
 |
| Нападение эсеров на карету инкассаторов на набережной Екатерининского канала в Петербурге в октябре 1906 г. |
Убийство министра Сипягина придало Гершуни ещё больший авторитет среди рвущейся в революцию молодёжи. Народоволец Слетов вспоминал о Гершуни тех дней: «Он бодр и жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом». Да, Гершуни на подъёме: «Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни. Пора выступать молодёжи. Пусть она грешит против конспирации. Время не ждёт. Дана команда: все наверх!».
После убийства Сипягина «Боевая организация» признаётся партийным органом, и Григорий Гершуни её руководителем. «Боевая организация» строилась на началах строгой конспирации, её работа — дезорганизация и террор в России. Она получала из центра общие директивы об устранении неугодных лиц, в остальном же была совершенно самостоятельной.
При Гершуни «Боевая организация» состояла из 12—15 человек, которые жили и действовали согласно его приказам. За всё время существования в неё входило около 80 человек.
Под Киевом у Гершуни была конспиративная квартира, что-то вроде штаба. Туда переправлялась почта из-за границы. Здесь же под видом прислуги проживала «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская. Осенью 1901 года здесь же поселился, привезя с собой кучу революционной литературы, Мельников, помогавший Гершуни в организации покушения на министра Сипягина.
Михаил Мельников был недоучившимся студентом Горного института. По делу о «Петербургском кружке эсеров» он был отдан под гласный надзор полиции на три года, но скрылся. Другим помощников Гершуни был Павел Крафт. Получается, что здесь, действительно, образовался штаб террористов.
Летом 1902 года Гершуни стал готовить покушение на харьковского губернатора князя И. Оболенского. Чем же так не угодил ему губернатор? А тем, что князь Оболенский весной того же года был занят усмирением крестьянских волнений в Харьковской и Полтавской губерниях.
Под рукой у Гершуни хватало студентов, готовых к «высокому подвигу», но по исполнении экзекуции и возможном аресте террорист из иной сферы, иных социальных слоёв смотрелся бы выгоднее. Так Гершуни вышел на недалёкого, безграмотного столяра из крестьян Фому Качуру. Сначала его обрабатывал житомирский эсер Вейценфельд, но, не мечтавший ни о каком терроре, далёкий от революционного движения, Качура упирается. Но что ты поделаешь, если ему ни к чему смертные грехи. Тогда за дело берётся сам Григорий Гершуни. В том-то и заключается его редкий талант, уговорить хоть чёрта и вовлечь в свою паутину любого. Он изо дня в день вдалбливает Качуре убеждение о его великом назначении — убить Оболенского. И тот, наконец, соглашается. Гершуни учит его стрелять и не отходит от Качуры до последнего момента.
В летнем театре сада Тиволи в антракте князь остановился у дверей, разговаривая со знакомыми. Качура дважды выстрелил, но промахнулся. При аресте он ещё успел ранить харьковского полицмейстера. В кармане у Качуры нашли конверт с надписью «Приговор харьковскому губернатору князю Оболенскому». В «Приговоре» сообщалось следующее: «Лишённая в силу условий русского государственного режима возможности сместить и призвать к общественному суду князя Оболенского за все совершённые преступления, глубоко возмущённая наглым вызовом, брошенным всей мыслящей и трудящейся России Николаем II, выразившим князю Оболенскому за его расправу над крестьянами высочайшую благодарность, «Боевая организация» находит себя вынужденной выполнить лежащий на ней гражданский долг и сместить князя Оболенского, как поддерживаемого царём, единственным оставшимся в её распоряжении средством — смертью. Приведение в исполнение приговора поручается члену «Боевой организации».
Текст написан Качурой, но под диктовку Гершуни. Где уж было безграмотному столяру сочинять витиеватые публицистики. Но Гершуни понимал, что этот «приговор» будет цитироваться газетчиками, утверждая значимость партии, её глубокие корни в народе. Блеф, конечно. Но это же стиль Гершуни.
На допросах Качура сперва запирался, но вскоре покаялся в содеянном и рассказал то немногое, что знал.
Гершуни тем временем поехал в Москву, где на квартире инженера Зуева встретился с крупнейшим провокатором Евно Азефом (в предыдущих выпусках нашей рубрики мы рассказывали о нём). Они прожили там три дня, и поговорить двоим упырям, видимо, было о чём. Именно тогда Гершуни передал Азефу все явки и связи по «Боевой организации». Тогда же они наметили убийство уфимского губернатора Богдановича, которого либеральные круги осуждали за усмирение златоустовских беспорядков. Азеф тотчас уехал в Уфу и там нашёл исполнителя — местного железнодорожного рабочего Дулебова, который и застрелил вышедшего на прогулку Богдановича. Дулебову удалось скрыться, позже он примет участие в покушении на великого князя Сергея Александровича.
Гершуни уже был известен полиции, ну хотя бы с подачи арестованного Качуры. Да и не только. Министр внутренних дел Плеве не успел розыск довести до конца, но он однажды вызвал к себе начальника Московского охранного отделения Сергея Васильевича Зубатова (ранее мы рассказывали о нём) и показал ему фотографию Гершуни на своём письменном столе, сказал, что она будет украшать кабинет, пока террориста не найдут. Приметы были разосланы повсюду. На вокзалах то и дело задерживали похожих людей.
В Киеве полиция, с подачи московской полиции, засекла конспиративную квартиру фельдшерицы Розы Рабинович, где Гершуни уже бывал. Установили наблюдение.
И вот агент-провокатор Розенберг по кличке Конёк сообщил, что местным партийным комитетом получена какая-то телеграмма, после чего члены комитета пришли в необыкновенное волнение.
Полиция обратилась в почтовое ведомство. Телеграмма была послана на адрес Розы Рабинович. Добыли копию телеграммы: «Папа приедет завтра. Хочет повидать Фёдора. Дарнициенко». Полиция определила так: папа — это, возможно, Гершуни, Фёдор — один из эсеров, а Дарнициенко — место встречи, станция Дарницы.
За эсерами усилили наблюдение. На станциях Киев-1, Киев-2, Дарница и Боярка дежурили филёры с револьверами. Все они были решительные люди, из запасных унтер-офицеров.
Гершуни в этот раз ехал из Саратова в Смоленск, а оттуда за границу.
Вечером на станции Киев-2 филёры увидели вышедшего из поезда хорошо одетого господина в фуражке инженера, с портфелем. Вроде бы он! Но уверенности не было. Поезд ушёл, а господин нагнулся, будто бы поправляя шнурки на ботинках, а на самом деле оглядываясь по сторонам. «Наш, — сказал один из филёров, — глаза его, с косинкой».
Они были одеты по разному: и купцами, и богомольцами. Гершуни подошёл к ларьку с минеральными водами и стал пить. Рука дрожала.
Его скрутили и повезли в участок. Гершуни говорил, что это недоразумение, что полиция ошиблась.
Подготовил к печати
Эдуард ПОПОВ