(Продолжение. Начало в №№ 27—30)

«Банк разграблен и разорён»

Министр финансов М.Х. Рейтерн

А что же сам банк? Куда смотрело его руководство? Ведь буквально под носом у членов Правления и Совета из банка выводились огромные суммы!

Как выяснилось, Правление и Совет оказались к такому вызову не готовы. Они просто, что называется, не смогли увидеть за деревьями лес и не распознали мошеннические схемы в не очень сложных, как нам сейчас может показаться, финансовых операциях. Всё дело в том, что в банке не оказалось подготовленных для этого специалистов. Впрочем, не только в нём одном.

Когда афера Струсберга-Ландау-Полянского ещё не достигла своей кульминации, Совет банка осуществил аж две ревизии, которые ничего подозрительного не выявили. Но директор банка Дмитрий Юрьевич (Дмитрий Георгиевич) Милиоти, «грек и временно московский купец», который, по утверждениям современников, ничего не смыслил в банковском деле, тем не менее почувствовал неладное. Он организовал третью ревизию, которая пришла к однозначному выводу: «Банк разграблен и разорён».

5 октября 1875 года эта информация была доведена до членов Правления банка. Можно себе представить их состояние, ведь ничего подобного никогда прежде не было.

Газета «Ведомости московской городской полиции»

Генерал с супругой. Фрагмент картины В.Е. Маковского «Крах банка»

Городовой на Никольской улице у конторы Товарищества М. Бостанжогло с сыновьями

Первой и вполне естественной реакцией господ — членов Правления банка была идея о незамедлительном приостановлении деятельности банка впредь до прояснения ситуации с последующей его ликвидацией. Пожалуй, в сложившейся ситуации это был бы лучший и самый правильный вариант. Однако, преодолев первый ужас и трепет, Правление повело себя, как тогда говорили, как беременная гимназистка, которая надеется, что всё само собой рассосётся: было решено провести ещё одну ревизию, результаты которой решили заслушивать ежевечерне.

Ревизия установила, что источник всех проблем — иностранное отделение банка, делами коего ведал Ландау.

Сам Ландау сказался больным и на заседания ревизионной комиссии не приходил, а Полянского и вовсе в Москве не оказалось — как выяснилось, он был в Крыму, куда ему была послана срочная телеграмма. На хозяйстве в отделении оставался только бухгалтер по фамилии Ложечников. Но гораздо любопытнее и показательнее был другой факт, о котором пишет Е.И. Козлинина: «В делах иностранного отдела не оказалось ни записи, ни справки, ни журнала, из которых можно было бы уяснить расчёты банка с Струсбергом». Иначе говоря, Ландау и Полянский не только распоряжались средствами банка, как своими, вступив в преступный сговор со Струсбергом, но и не вели при этом никакой бухгалтерской отчётности. Можно предположить, что две первые ревизии, проведённые поверхностно и, вероятно, без должного знания бухгалтерского дела, не обнаружили ничего подозрительного, просто не получив в своё распоряжение соответствующих бухгалтерских книг. Хотя не менее вероятной выглядит и другая версия: подчинённые Ландау и Полянскому счетоводы умышленно изъяли и, возможно, уничтожили соответствующую документацию, дабы обрубить все возможные «хвосты» — приём для нас известный, широко применявшийся различными дельцами в «лихие девяностые» для противодействия работе сотрудников МВД и налоговой полиции.

Не добившись внятных показаний от приехавшего из Крыма Полянского, Правление направило в Санкт-Петербург депутацию, которая должна была испросить аудиенцию у министра финансов М.Х. Рейтерна, объяснить ему сложившуюся ситуацию и поинтересоваться, может ли банк рассчитывать на помощь со стороны государства. Михаил Христофорович благоволил частному предпринимательству вообще и коммерческим банкам в частности, но проводил в жизнь довольно-таки жёсткую финансовую политику, основанную на строгой экономии казённых средств. Короче, в помощи М.Х. Рейтерн отказал.

У Московского коммерческого ссудного банка оставалась последняя надежда на получение кредитов от других московских коммерческих банков. Но те, наведя справки о ценных бумагах, полученных Московским коммерческим ссудным банком от Струсберга (сделать это оказалось не так уж сложно), и убедившись в их ничтожности, помогать не стали.

Вариантов спасения больше не было. Банк окончательно шёл ко дну.

Собравшись на последнее заседание, Правление и Совет решили приостановить операции банка и известить об этом вкладчиков, опубликовав соответствующее сообщение в газете «Ведомости московской городской полиции» (прародительнице нынешней «Петровки, 38»).

11 октября 1875 года в свет вышел свежий номер московской полицейской газеты… У многих москвичей должно быть, мир перевернулся: случилось то, о чём никто даже помыслить не мог. Молодой российский капитализм преподал обществу один из своих первых жестоких уроков.

Событие, изображённое на картине В.Е. Маковского, происходило в тот достопамятный день. Оставшиеся ни с чем вкладчики устремились на Никольскую улицу, к дому Николая Михайловича Бостанжогло, совладельца крупной табачной фирмы «М. Бостанжогло с сыновьями» и члена Правления Московского коммерческого ссудного банка, в котором располагалась контора банка.

Талантливая кисть В.Е. Маковского мастерски представила нам целую галерею ярких образов разорившихся вкладчиков. Вот слева бессильно опустилась на стул пожилая барыня в чепце и поношенной шубе — явно вдова, живущая на скромную пенсию за почившего супруга; к ней участливо склонилась, должно быть, её компаньонка. Правее — немолодой генерал «в пальто на красной подкладке»; он снял фуражку и в недоумении разводит руками; вся фигура этого старого служаки вопрошает: «Да как же это возможно?!» К нему бросается генеральша, пытаясь успокоить мужа. За ними — седовласый горожанин, вероятно, средней руки купец, недоумённо чешет затылок. Спиной к нам — человек в кафтане и сапогах «гармошкой», видимо, извозчик; он в отчаянии бросил на пол картуз и свёрнутые в трубочку банковские документы; понуро опустив голову, он стоит, кажется, отрешившись от всего происходящего. Богатая дама в мехах с ридикюлем властно указует перстом в грудь старшего городового: «Вот вы! Скажите мне!» Но полицейский чин «при исполнении», на его лице никаких эмоций, все эмоции у него в душе; он поставлен следить за соблюдением порядка; он владеет собой, он спокоен и сдержан; заложив руки за спину, он стоит недвижим, как скала.

Но кто изображён у правого края картины? Слегка согнувшись, явно стараясь остаться незамеченным и поскорее улизнуть отсюда, лукаво скосив взгляд, этот господин прячет у себя за пазухой пачку купюр. Видно, что он единственный из всех персонажей картины, кто ничего ни потерял, а наоборот, приобрёл, кто отхватил солидный куш и погрел руки на крахе банка.

Были ли такие персонажи в действительности? Были. Установлено, что несколько человек, близких к руководству банка, в том числе и господин Ландау, зная о предстоящем крахе, продали свои акции, не дожидаясь, пока они упадут в цене и станут дешевле бумаги, на которой напечатаны. Что тут скажешь? Бизнес есть бизнес: кто-то теряет, кто-то находит.

Но это ещё не конец истории.

Через день, 13 октября 1875 года, когда страсти ещё бушевали, порог конторы лопнувшего банка переступил коллежский советник (чин VI класса, по Табели о рангах соответствовавший полковнику) Глоба-Михайленко — судебный следователь по особо важным делам. Он возбудил уголовное дело по факту краха Московского коммерческого ссудного банка и предшествовавших этому правонарушений. Судя по всему, это был ревностный служитель закона и неутомимый труженик — с утра и до вечера он допрашивал членов Правления, акционеров, сотрудников и вкладчиков банка.

15 октября 1875 года на московские события откликнулся Правительствующий Сенат — был опубликован сенатский указ «О прекращении приёма в казённые залоги вкладных билетов и акций Коммерческого Ссудного Банка в Москве», то есть дело дошло до самых «верхов». В столь знакомой нам протокольной традиции «слушали — постановили» Сенат довёл до сведения почтенной публики суть своего решения [орфография и пунктуация источника сохранена — А.Л.]:

«Правительствующий Сенат слушали: рапорт Министра Финансов, от 13 Октября сего года, следующего содержания: рапортом, от 17 Февраля 1871 года, Министр Финансов донёс Правительствующему Сенату, что он, на основании § 25 Высочайше утверждённого, 27 Мая / 8 Июня 1870 года /…/, Устава Коммерческого Ссудного Банка в Москве, разрешил приём в залог присутственными местами и казёнными управлениями билетов, выдаваемых сим Банком на вклады бессрочные, а также принятые на разные сроки, по ценам, в том же рапорте указанным.

Независимо от сего, при рапорте Исправлявшего должность Товарища [заместителя — А.Л.] Министра Финансов, от 30 Июня 1875 года, была предоставлена Правительствующему Сенату ведомость о ценах, назначенных Министерством Финансов для приёма процентных бумаг в залог по подрядам и поставкам, в течение 2-й половины 1875 года, в каковой ведомости залоговая цена акций Коммерческого Ссудного Банка в Москве была назначена 107 рублей за акцию в 200 рублей.

Ныне Министр Финансов донёс Правительствующему Сенату, что он, по настоящему положению дел Коммерческого Ссудного Банка в Москве, признал необходимым приём как вкладных билетов, так и акций сего Банка в залоги по обязательствам с казною прекратить.

П р и к а з а л и:  Означенный рапорт, для припечатания в установленном порядке, передать в Контору Сенатской Типографии».

Таким образом, Сенат, приняв к сведению распоряжение министра финансов М.Х. Рейтерна, признал ценные бумаги банка ничтожными и тем самым вынес ему смертный приговор.

(Продолжение следует)

Александр ЛОМКИН,

иллюстрации и фото из открытых источников