В ночь на 16 октября 1941 года Сталин выехал на ближнюю дачу, с началом войны он жил здесь постоянно. Освещая дорогу затемнёнными фарами, кортеж вырулил из Кремля, свернул на Арбат, но затем, вместо того чтобы привычно устремиться к Смоленской площади и далее на Можайку, неожиданно повернул в Серебряный переулок и остановился у дома № 4, в котором размещался Центральный военный госпиталь Наркомата обороны.

По требованию охраны, опасающейся засад и покушений, Сталин довольно часто менял свои маршруты. Но в этот раз он ушёл с «привычной колеи» совсем по иной причине. Накануне в госпиталь поступил тяжелораненый командующий войсками Брянского фронта генерал-лейтенант Андрей Иванович ЕРЁМЕНКО, которому полковник Мандрыка сделал сложную многочасовую операцию.

Сталин вышел из машины, пожал руку растерявшемуся дежурному врачу и попросил отвести к Ерёменко. Верховного сопровождали члены Государственного комитета обороны Вячеслав Молотов и Лаврентий Берия, кроме того присутствовал его секретарь Александр Поскрёбышев.

— И что увидел Верховный Главнокомандующий, зайдя в палату к раненому командующему? — этот вопрос я адресую Татьяне Ерёменко, дочери прославленного советского маршала, которая является его биографом.

— Папа приходил в себя после наркоза и, увидев Сталина, подумал, что это мираж. Сталин поздоровался с отцом, подошёл ближе, ощупал пылающий лоб и произнёс: «Температура высокая». Потом он прошёлся по комнате и начал было расспрашивать об обстоятельствах ранения. Но увидев, что отцу трудно говорить, Сталин поменял тему, стал его подбадривать, сказал даже, что тот хорошо выглядит. На вопрос отца: «Как там армии Брянского фронта?» — успокоил: всё, мол, в порядке, не волнуйтесь... Спросил дежурного врача, как медики будут лечить отца. Тот доложил, что есть решение начальника госпиталя Петра Васильевича Мандрыка о перемещении генерала в Куйбышев. Сталин одобрил решение, пожелал отцу скорее поправиться и оставил палату.

— Но в некоторых СМИ приходилось читать, что в палате также находилась и ваша мама, в качестве медсестры...

— Это журналисты напутали. Мама с папой действительно много времени провела в госпиталях, он был ранен неоднократно, но в октябре 1941-го они ещё не были даже знакомы...

Подпись на фото: «Лучшие минуты моей жизни я пережил в день посещения меня в госпитале Военкомом Сталиным 15 октября 1941 года, что в точности отражено на этом рисунке Герасимова. 29 июля 1942 года. Еременко.».

— А что предшествовало встрече Сталина и Ерёменко в госпитале?

— Отец встретил начало войны на Дальнем Востоке командующим 1-й Особой Краснознамённой армии. За три дня до нападения немцев, 19 июня, его вызвали в Москву. До Новосибирска добирался несколько суток поездом, там пересел на специально присланный самолёт.

Прямо с аэродрома отца доставили к руководству страны, и он сразу же был назначен командующим Западным фронтом. Когда в Генштабе нарком обороны Тимошенко показал на карте территорию, которую мы потеряли, отец не поверил своим глазам. 29 июня рано утром под Могилёвым в штабе фронта он принял дела у генерала Дмитрия Григорьевича Павлова. За допущенные ошибки тот был отстранён от должности и расстрелян. Вскоре группировка войск, сдерживающих продвижение агрессора, была преобразована в Западное направление, командование которым возглавил Тимошенко, но отец, ставший при этой реорганизации первым заместителем главнокомандующего по Западному направлению, фактически продолжал командовать войсками Западного фронта. А 19 июля Ерёменко снова назначают командующим Западным фронтом.

В кратчайшие сроки отец сумел восстановить управление частями Западного фронта и боеспособность личного состава. Об этом свидетельствует тот факт, что под Смоленском войска Западного фронта более месяца стояли насмерть и не пропустили гитлеровские части, прежде всего танковую группировку Гудериана, к столице. Без учёта итогов Смоленского сражения, наверное, нельзя понять, почему командование вермахта внесло существенные коррективы в план стратегической операции по захвату Москвы и вместо лобового удара нацелило войска на окружение Москвы с севера и юга. Для отражения удара с юга 13 августа создали Брянский фронт, командующим которого был назначен отец. Ставка предполагала, что Гудериан пойдёт на Москву южнее столицы. Однако Гудериан пошёл гораздо южнее. Брянский же фронт, несмотря на большое количество нестыковок в руководящих директивах Ставки, свои задачи выполнял успешно, насколько это было возможно в тех сложных условиях.

Отец рассказывал: «По плану Гитлера Московская операция под кодовым названием «Тайфун» началась 31 сентября 1941 года ударом по войскам Брянского фронта на два дня раньше общего наступления гитлеровцев. Использовалась вся авиация группы войск «Центр», огромное превосходство в живой силе и технике, а в танках десятикратное. Все это – для разгрома войск Брянского фронта, чтобы открыть себе дорогу через Орел и Тулу на Москву. Замысел коварный, что и говорить. Но не на тех напали. Правда, наши войска были окружены и оказались в тяжелом положении, но благодаря героизму, мужеству наших войск, правильному решению командиров, мобильному волевому и разумному руководству войсками со стороны командования фронтом войска своевременно были повернуты на 180 градусов и нанесли контрудар с перевернутым фронтом, прорвали кольцо окружения и вышли из немецкого котла. Эта наша классическая операция задержала врага на 17 суток. Потери с обеих сторон были немалые, но план врага был сорван, а наша 50-я армия отошла к Туле и сыграла решающую роль в защите Москвы на юго-западе. Враг так и не смог взять перевес».

Три месяца Брянский фронт не пропускал немцев на своём направлении к Москве, и даже будучи окружённым, его войска в середине октября сумели прорвать фронт противника и организовать непреодолимый оборонительный рубеж на Можайском направлении.

А ещё такой эпизод из его боевой жизни «Танки противника, оказавшись в большом лесу, не смогли разобраться в обстановке, и они, видимо, из-за плохого наблюдения в щели, не заметив штаба, быстро выходили на шоссейную дорогу. Но мотопехота на машинах, следовавших за танками, не могла не заметить развёрнутого штаба; она ясно увидела, что находится в районе какого-то штаба. Я лично наблюдал за движением противника и понял, что пехота разбирается в обстановке. Я сразу же начал бой, начал его первым, открыв огонь из автомата по первой машине, на которой сидело человек 35—40, и почти всех уничтожил. Одновременно со мной открыли огонь ещё человек 10—15 из шоферов и охраны...»

Командующий фронтом с автоматом в руках встал в одну шеренгу с рядовыми. Атака была отбита...

...После Смоленска на Брянском фронте немцы начали охоту за отцом. Их разведка работала неплохо, обо всех передвижениях командующего сообщалось куда надо, буквально через полчаса налетали пикировщики и в щепки разносили места, где отец с офицерами присаживался передохнуть после поездки по войскам. В конце концов отца достали на пути его следования в одну стрелковую дивизию. 13 октября — тяжёлое ранение в правую ногу и плечо разлетевшимися осколками авиационной бомбы. Пикировщик шёл точнёхонько на него и уложил бомбу в трёх шагах. Отец стоял возле сосны и наблюдал в бинокль за боем. Могучий ствол дерева принял основной удар на себя...

Ночью на утлом самолётике ПО-2 вдвоём с пилотом старшим лейтенантом Павлом Тарасовичем Кашуба они взлетели и взяли курс на Москву. Но после двух часов полёта мотор заглох, и они, как говорил отец, «плюхнулись» на землю. Это произошло в селе Иваньково, в 100 километрах от Москвы. Падение оказалось на редкость удачным — оба остались живы, и их вскоре увезли в Москву. Кстати, лётчик Кашуба за спасение командующего Брянским фронтом был удостоен звания Героя Советского Союза.

Вот что предшествовало встрече в госпитале отца с Верховным Главнокомандующим.

— У него были и другие встречи со Сталиным?

— Конечно, отцу неоднократно приходилось бывать и в Кремле, и в Ставке, докладывать Верховному о состоянии дел на руководимых им участках германо-советского фронта. Но вы, видимо, спрашиваете о таких вот неформальных встречах? Да, они были. Одна из них произошла во время поездки Сталина в действующую армию летом 1943 года. Сталин вначале посетил командование Западного фронта, а потом поехал поездом на Калининский фронт к генералу Ерёменко. Встреча состоялась 5 августа близ Ржева в деревне Хорошево, в доме мастера льночесальной фабрики Натальи Кондратьевой.

Три часа длилась встреча, разговаривали о многом. Отцу показалось, что товарищ Сталин даже извинился за Сталинград, когда не дал ему возможности победно завершить Сталинградскую битву. Иосиф Виссарионович сказал, что обижаться не следует, все и так знают, что отец там сыграл основную роль, а кто будет добивать Паулюса — большой роли не играет. Но это не было извинением. Эти слова означали совсем другое. Сталин, как я полагаю, давал понять отцу, что этим отстранением оберегает его. Наверное, было сказано ещё что-то очень важное для понимания сути происходящего. «Эта встреча со Сталиным осталась в моей памяти как яркое, неизгладимое впечатление», — записал отец в своём дневнике. В дальнейшем отец называл Сталина великим.

Обсуждали кадровые вопросы, подробный план Духовщино-Смоленской операции, причём Сталин звонил в Москву и давал указания об оказании помощи Калининскому фронту в предстоящем наступлении.

Вскоре пришла радостная весть: наши войска взяли Орёл и Белгород! Сталин высказал идею эту победу отметить артиллерийским салютом и спросил мнение отца. Папа горячо поддержал предложение. Так что в рождении знаменитой традиции есть и его частичка. После встречи Сталин пригласил папу в свой вагон. Встреча была неформальной. Не с каждым военачальником Сталин вкушал обед в интимной обстановке, много шутил, разрешил сообщить войскам о своём приезде. На прощанье подарил две бутылки «Цинандали».

— Тут налицо какая-то загадка. С одной стороны, Сталин высоко ценил генерала Ерёменко. Та же поездка в госпиталь — единственное посещение Сталиным раненого военачальника. О его доверии Ерёменко красноречиво говорит то, что за годы войны он назначал его командовать, в общей сложности, десятью фронтами. Но в то же время снял со Сталинградского фронта, не дал «дожать» Паулюса. Андрей Иванович был обойдён орденом Победы и был возведён в маршальское звание только в 1955 году.

— Меня всегда волновало: почему одни, парадные генералы, получали ордена, звёзды, славу, а другие — генералы-труженики войны, которые по-настоящему делали победу, оказывались за бортом? Почему отец не был человеком, приближенным к императору? Прошли годы, и по мере того, как я, выполняя духовные заветы отца, знакомилась с его литературным наследием (прочитала все его книги, статьи, дневники, письма и т.д.), беседовала со многими людьми — ветеранами, военными историками, журналистами, людьми науки, жёнами и вдовами военачальников, — то пришла к выводу, что отец в войну играл ключевую роль, поэтому был отвергнут завистниками. Объясняю. Хоть у него были перепады в настроении, что естественно для человеческой натуры, он думал о том, что и как делать, а не куда дует ветер, он не был искусным царедворцем. Мог поступить неадекватно, громко и прилюдно сказать, что думает о человеке, покритиковать за дело. Никому не позволял через голову вмешиваться в руководство своих фронтов, невзирая на авторитеты. Поэтому и был неугоден. По мнению многих вдумчивых исследователей, перелом в главном сражении Великой Отечественной войны обеспечил генерал Ерёменко как командующий Сталинградским фронтом. Отец относится к тем военным лидерам, которые изменили характер войны: сумели выдержать яростное наступление фашистов, навязать им свою волю и в конце концов победить!

Сталин, как я полагаю, прекрасно понимал, что выделять отца наградами — опасно, прежде всего для самого отца. Неприязнь могла перейти в ненависть, а война ещё не закончилась, и Ерёменко был нужен Сталину как труженик войны — умный, глубоко проникающий в суть дела профессионал, которому можно доверять.

— Генерала Ерёменко, к примеру, критикуют, что, дескать, обещал Сталину «поймать подлеца Гудериана», а сам чуть не попал к нему в плен.

— В 1941 году, когда были сказаны эти слова, Гудериан буквально терроризировал нашу армию, вокруг этого крупного теоретика и практика применения танков сложился некий ореол непобедимости. И отец произнёс вслух то, о чём мечтали все военачальники Красной Армии, — обуздать этого подлеца. К сожалению, в 1941 году не получилось это сделать по ряду причин. Но, по большому счёту, Гудериан своё получил. 10 мая 1945 года он был взят в плен американскими войсками, помещён в тюрьму и лишь в 1948 году вышел на свободу.

— Ещё один военачальник упрекает вашего отца в том, что под Сталинградом он очень неохотно переправлялся на правый берег Волги — туда, где шли бои. Дескать, предпочитал оставаться в тылу.

— Это вообще фальсификация. Они с членом Военного Совета фронта Никитой Сергеевичем Хрущёвым могли перейти на левый берег только по приказу Сталина.  К тому же от постоянных перегрузок раны на ноге воспалились, страшно болели, без палки он не мог и шага ступить. Несмотря на это, отец переправлялся на правый берег на бронекатерах, которые с лёгкостью пробивались любой пулей, под сплошным свинцовым дождём, с трудом передвигался несколько километров по раскуроченной воронками набережной, встречался с командармами, командирами дивизий, обороняющих Сталинград, настраивал на уверенность в победе не только словом, но и делом — мощной поддержкой созданных им фронтовых артиллерийских кулаков с противоположного берега.

Всё, связанное со Сталинградом, хорошо проявилось в том, что после смерти Сталина генерал-фельдмаршал Паулюс, находясь уже десять лет в плену, обратился к нашим властям с просьбой об организации его встречи с бывшим командующим Сталинградским фронтом генералом Ерёменко. Эта встреча двух полководцев состоялась летом 1953 года на подмосковной даче (посёлок Озёра).

Три часа они беседовали наедине. Прощаясь, Паулюс сказал, что понял, почему его победил именно такой советский полководец и такой человек, и ему теперь не стыдно за своё поражение.

Кстати, у отца есть «награда» за эту битву, которой нет ни у кого — некоторые личные вещи Паулюса, которые отцу передал командующий 64-й армией генерал Михаил Степанович Шумилов, а именно: личный пистолет, фотоаппарат и аккордеон генерал-фельдмаршала. Впоследствии мама оружие передала в Центральный музей Вооружённых сил, а фотоаппарат и аккордеон — вон в той комнате. Хотите посмотреть?

Действительно, в соседней комнате на столике стоял изумрудного цвета аккордеон — музыкальный инструмент, на котором Красная Армия сыграла «похоронный марш» Паулюсу. И в этом «концерте» Андрей Иванович Ерёменко выступил если не в качестве дирижёра, то уж точно — первой скрипки! И это неоспоримо!

Беседовал Владимир ГАЛАЙКО