«У победы много отцов»
Сегодня мы акцентируем внимание на одном таком деле. Рассказывает о нём человек, под непосредственным руководством которого и было раскрыто преступление. Слово — бывшему начальнику Московского уголовного розыска, полковнику милиции Евгению МАКСИМОВУ. Но вначале мы попросили нашего собеседника рассказать читателю о фактах собственной биографии.
—Свой путь в милиции я начал в Дзержинском РОВД, куда в августе 1978 года был зачислен в 58-е отделение милиции оперуполномоченным уголовного розыска. По сути я представлял звено милицейской династии, что и привело меня в органы. И мой отец, Максимов Тимофей Фёдорович, и старший брат, Максимов Виктор Тимофеевич, да и другие мужчины в семье — все служили в столичном розыске. Романтика этой профессии передалась мне с детства, и другого пути для себя я не представлял.
Уже на первых порах работы в милиции мне повезло с наставниками. На всю жизнь я сохранил благодарность таким людям, как Валерий Фёдорович Бондаренко и Николай Алексеевич Климов, у которых учился нюансам профессии и закреплял навыки оперативно-розыскной деятельности.
Возможно, номерные обозначения территориальных отделений мало что говорят современному читателю, поэтому уточню, что теперь 58-е отделение — это ОМВД России по району Алексеевский. Там я работал, продвигался по службе, стал старшим опером. Затем меня перевели в Кировский район на должность начальника 2-го отделения ОУР. Именно там я после привычных расследований квартирных краж да грабежей впервые столкнулся с групповым убийством. Циничный вызов, брошенный обществу преступниками, меня глубоко задел. Захотелось непременно доказать, что умею работать «по-крупному», раскрывать серьёзные убийства. Расследование такого рода преступлений и стало впоследствии моим «коньком».
Позже, в 89-м, я перешёл во 2-й отдел МУРа, на «убойную» линию работы. На практике приёма в центральный аппарат МУРа остановлюсь подробнее. Сам я попал туда уже взрослым, сложившимся розыскником, много лет проработавшим «на земле». Окружавшие меня люди тоже имели за плечами по 10—15 лет «земельного» стажа. Все они с успехом могли заниматься как личным сыском, так и коллективной работой, результаты которой в итоге находили отражение в громкой судебной хронике тех лет.
Если продолжать характеризовать этих людей, то в типовом портрете муровца из моего окружения к таким эпитетам как «крепкий» и «мужественный» я бы добавил несколько неожиданные «добрый» и «дружественный». Настолько сильными были желание помочь пострадавшим с одной стороны и товарищеская взаимовыручка в самом коллективе — с другой.
В эту среду я попал, сознательно «спустившись» с руководящей работы, но формальное «понижение» меня нисколько не тяготило. Настолько притягательным был ореол муровца с Петровки, 38. На этом новом для себя месте я и рос, становясь старшим опером, начальником отдела, начальником МУРа…
Убийство, о расследовании которого меня попросили рассказать, произошло буквально накануне известных летних событий в Москве 1991 года. В квартире столичного адвоката Лебедева были обнаружены трупы хозяина квартиры и неизвестного мужчины. Чуть позже мы идентифицировали второго как г-на Пандина, мажордома американского посла в СССР Джека Мэтлока. Погибшие были задушены и добиты ножами «для верности».
По раскрытию преступления был создан штаб, руководить которым назначили меня. Буквально сразу к нам приехали представители партийного руководства, КГБ, Генеральной прокуратуры и даже… ФБР США. Формально — для оказания помощи, фактически же — для тотального контроля всех наших действий.
Когда работа только началась, из Италии приехала вдова мажордома и обратилась к нам, рабочей группе, с провокационными просьбой и предложением. Просьба состояла в неразглашении информации о личной жизни покойного, взамен вдова предлагала вояж в Италию для каждого сотрудника (а нас было порядка десяти человек), большие деньги и т.д. Разумеется, всерьёз мы подобные подкаты не рассматривали, тем более что СМИ уже успели раззвонить, что убитые являлись представителями нетрадиционной сексуальной ориентации.
Первичные действия к практическим результатам не привели. Казалось бы, закрытая территория, охрана, консьержи — посторонних быть не может… Но нужных свидетельств не появлялось. Изучили все связи погибших — ничего! Должен заметить, что при всей напряжённости отношений между оперативниками и прокурорскими работниками молодой деятельный прокурор Владимир Владиленович Тарасов, который вёл дело, действовал с нами сообща. И вот мы с ним обратили внимание, что по горячим следам милиционеры отработали лишь один дом, а соседний, окна которого как раз выходили на нужный подъезд, вниманием обошли. Мы направили людей на отработку этого жилого сектора и нашли нужных свидетелей. Те рассказали, как ранним утром видели двух солдат-срочников, выходящих из нужного нам подъезда с какими-то вещами.
Что-то начинало проясняться, но рождались и новые проблемы. Социальная подоплёка того, что двое немолодых людей залучили к себе в гости двух парней, а те, оказалось, имели собственные планы на ночь, нас волновала мало. Куда хуже было другое. Мало того, что в связи с большим расстоянием свидетель не смог составить фотороботов подозреваемых, так ещё и представьте себе статус воинских частей в городе и вокруг него — и наши скромные возможности по их отработке. Командиры подразделений со скрипом допускали на свою территорию, да и кого опознавать-то? Сведений о самоволках бойцов нам не предоставляли, личный состав прикрывали как могли.
Тогда мы прикинули, что разыскиваемые нами военнослужащие не могли не догадываться, какое внимание привлекли бы ранней порой на улицах города с объёмными баулами, и скорее всего воспользовались услугами транспорта, такси, либо частника. Мы стали проверять таксомоторные парки. Распространили по ним текст с объявлением. И тут нам улыбнулась удача — буквально через два дня позвонил один таксист. В разговоре на Петровке шофёр поведал, как рано утром в том районе ему просигналили двое военнослужащих и попросили отвезти их на площадь трёх вокзалов. В дороге они дали понять, что возвращаются в подмосковную часть, сами — из западной группы войск, которую тогда выводили из ГДР. Это уже было серьёзной зацепкой.
Стали отрабатывать воинские части, куда передислоцировались подразделения ЗГВ. Повторяю, никакой поддержки со стороны командования, дежурных офицеров. А демобилизуемые солдаты (в числе которых могли быть и наши подозреваемые) уже благополучно разъезжались по домам.
Потому параллельно мы развивали и другие направления поиска. В частности, проверили список всех телефонных переговоров из квартиры Лебедева. Оказалось, что в ночь убийства с его домашнего аппарата звонили по межгороду. Насколько помню, в Сыктывкар и Пензу. Устанавливаем адреса, высылаем на оба адреса оперативников. Там и задерживаем подозреваемых, которые к тому времени уже отпраздновали своё возвращение. При задержании у обоих обнаруживаем вещи, принадлежавшие Пандину и Лебедеву.
В ряду сотрудников, раскрывших преступление, прежде всего назову начальника УР Краснопресненского РОВД Андрея Евгеньевича Йодко, оперативника этого подразделения Кирилла Евгеньевича Лобачёва, руководившего сыщиками 83-го отделения Евгения Ярославовича Якимовича, оперативников 2-го отдела МУРа Алексея Николаевича Базанова и Андрея Викторовича Пылаева.
Замечу, что если к расследованию убийства поначалу было привлечено внимание всех возможных государственных и партийных инстанций, то в разгар раскрытия преступления на фоне социальных катаклизмов в стране о нас практически все забыли. В чём-то это было удобно — по крайней мере не мешали.
Но руку на пульсе наших поисков кураторы держали крепко. И в этом мы убедились буквально наутро, когда после задержания составляли сводку. Не успели мы отрапортовать руководству о выполненной работе, как в 10 утра уже прозвучала информация: КГБ успешно раскрыл убийство Пандина и Лебедева. И ни слова о милиции. Впрочем, на овации мы и не претендовали. Главное, что МУР в очередной раз не оставил преступникам шансов уйти от возмездия.
Записал Артём КИРПИЧЁВ,
фото из архива Комнаты истории МУРа