Год назад внимание интересующейся публики, моё в том числе, привлекла удивительная новость о том, как успехи генетической экспертизы позволили установить преступника спустя полтора десятка лет после совершённого им на севере Москвы жуткого преступления — группового убийства. Разумеется, я понимал, что за новостными строками стоял не просто труд экспертов-генетиков.

Ведь наивно было думать, чтобы на очередном этапе своего развития научно-технический прогресс взял, да и указал наконец на кого-то из заранее составленного списка потенциальных подозреваемых. Которые ждали все эти годы с заведомой обречённостью. Нет, конечно. Понятно, что реальный смысл новости состоял в другом: спустя многие годы сотрудники уголовного розыска вновь обратились к безнадёжному «висяку» и нашли в деле какие-то новые зацепки, которые уже вкупе с новыми методами генетических исследований дали сыщикам чёткий и однозначный след.

Но год назад я также понимал, что на этапе задержания подозреваемого, задолго до предъявления ему обвинительного заключения, до направления дела в суд, со мной на эту тему никто из исполнителей материала и разговаривать не станет. И мы в своём издании сможем лишь продублировать информацию, оставив возникающие вопросы читателей без ответов.

И вот наконец в дни, когда обвиняемый предстаёт перед судом, я смог встретиться с сыщиками и раскрыть для вас подробности этого дела. Правда, до вступления приговора в законную силу полных данных обвиняемого называть всё же не стану. Впрочем, невелика потеря для истории на фоне инкогнито, которое в данном случае просят сохранить подлинные герои расследования, сыщики МУРа.

Бойня на Клязьминской

Вначале, напомню, в январе 2005 года в квартире жилого дома по улице Клязьминской были обнаружены три трупа — женщины средних лет, её 17-летней дочери и дочериной подруги. Все три с множественными ножевыми ранениями. Преступник тогда скрылся, прихватив мобильник одной из жертв, её ежедневник и, казалось бы, успешно избежав правосудия. 

Обстоятельства расследования преступления мне помогли восстановить начальник отделения 3-го отдела МУРа Алексей П. и его коллега, старший оперуполномоченный по особо важным делам Александр Е.

В конце 2017 года тогда ещё молодые опера Алексей и Александр только перевелись в центральный аппарат МУРа из окружного подразделения. Помимо текущих дел, на их новом месте службы — в отделе, специализирующемся на ловле разного рода маньяков, периодически поднимали нераскрытые «висяки» прежних лет. Один из следователей, из числа тех, кто вёл дело о групповом убийстве на Клязьминской в далёком 2005-м, предложил оперативникам вернуться к нему, аргументировав тем, что в арсенале экспертов появились новые механизмы идентификации лиц.

— Главное, на чём могла строиться доказательственная база, — напоминает Алексей, — было обилие биоматериала на большом куске линолеума, вырезанном дотошным следователем совместно с выездным криминалистом на месте убийства одной из жертв. Дело в том, что в 2005 году генетические экспертизы практически не производились (они существовали, но были чрезвычайно редки), делали лишь биологические, позволявшие идентифицировать группу крови и ряд её прочих дискретных характеристик. Зато теперь криминалисты могли вернуться к исследованию следов и сделать то, чего не могли раньше, — выделить генотипы всех людей, чья кровь засохла на линолеуме.

Почему именно фрагмент напольного покрытия из прихожей? Выбор диктовался расположением трупов в момент их обнаружения: два девичьих были брошены в ванну, а женский лежал в прихожей. Причём лежал в одном ботинке, второй женщина успела снять. Очевидно, свалив тела убитых девушек в ванну, убийца выскочил навстречу внезапно пришедшей хозяйке квартиры и застал её в момент переобувания. На трупе женщины было около сорока ножевых ударов, поэтому крови было очень много. Когда же кровь исследовали эксперты, то помимо женской нашли и небольшое количество мужской. Можно было предположить, что при нанесении множественных ударов преступник сам порезался о лезвие.

Версии и фигуранты

Тогда, в 2005-м, по подозрению в совершении преступления оперативники САО задержали молодого человека, ухаживавшего за дочерью хозяйки. Важной уликой против него была кровь на его ботинке, обнаруженная при задержании. Однако кровь оказалась иной группы, чем та, что с места убийства. Парень был гражданином одной из южных стран СНГ и познакомился с девушкой, работая в столице барменом. Его арестовали, и он даже полгода провёл в СИЗО. Но отец подозреваемого, важный чиновник в собственной республике, подключил все возможные дипломатические контакты, и парня освободили из-под стражи. Причём освободили с такой результирующей формулировкой, которая полностью исключала проведение с ним каких-либо дальнейших следственных действий.

Это освобождение фигуранта из-под стражи некоторые оперативники, занятые в расследовании группового убийства, восприняли как личную обиду. Ну да на обиженных у нас, как известно, «воду возят», а сыщики МУРа позволить себе этого не могли.

Итак, Алексей и его коллеги, придерживаясь версии, что убийцей был знакомый девушек (либо одной из них, поскольку те, видимо, сами впустили его в квартиру), стали отрабатывать круг их знакомых. Сначала — ближайший, затем всё более и более дальние, концентрически захватывая в орбиту следствия новых и новых людей.

Версии отрабатывались самые невероятные, лица привлекались самые разные, стоило им в жизни лишь краешком своего общения хотя бы фрагментарно, хотя бы разок пересечься с убитыми. Как только кто-то из опрошенных вспоминал другого, этого «другого» тут же привлекали в качестве свидетеля, и тут же брали у него образец буккального эпителия (материала с внутренний стороны щеки для выявления генотипа носителя).

Одной из версий, отпавшей на промежуточном этапе, была версия оставления убийцей пальцевых отпечатков на пустой банке пива, забытой в прихожей. Но и этот след оказался ложным: молодой человек был соседом, часто бывавшим в гостях у покойных. Зато на допросе он вспомнил другого соседа, Евгения М., жившего двумя этажами выше и переехавшего с Клязьминской, 17 за пару лет до убийства.

Сосед сверху

Прежде чем рассказать об этом втором соседе, стоит со слов моих собеседников заметить одно немаловажное обстоятельство. Практически весь район домов на Клязьминской более-менее пребывал в курсе того, как полиция мелким гребнем проходится по его жителям, выбирая возможных свидетелей преступления. В составе неимоверно разросшегося массива опрошенных лиц (их количество давно перевалило за сотню) была определённая группа, которая от встречи с сыщиками уклонялась. Делала она это подчас не по заведомому умыслу, а просто в силу своего маргинального происхождения. Район, где было совершено убийство, — не самый зажиточный и благополучный, в нём среди добропорядочных горожан проживает много людей пьющих, опустившихся, люмпенизированных. И вот таким людям ничего не стоило «пообещать и забыть», уйти в запой или в иные «тёмные» уголки асоциального бытия. Укрывающегося от встречи со следствием Евгения М. поначалу отнесли было к этой категории лиц. Таких в общей массе было процентов 10. С адреса матери Евгения тоже приглашали повестками в Отдел полиции Дмитровский, но молодой человек так и не появлялся. До поры до времени на фоне общего гигантского объёма производимой работы факт уклонения Евгения М. от встречи с полицией острого внимания не привлекал.

Но постепенно действия «уклониста» приковывали к нему всё большее и большее внимание сыщиков. В частности, после установления принадлежащего ему телефонного номера Евгений ответил на звонок лишь однажды в стиле «да, приду», но затем отвечать перестал.

Реальное же местонахождение гражданина М. установили довольно нетипичным способом. Сначала нашли двух его детей, обучающихся в начальных классах одной из школ в соседнем районе Отрадное. Установили маму детей — супругу Евгения, которая до этого ни в каких учётах не фигурировала. Навестили маму супруги. Женщина подтвердила факт наличия родственных связей, пожаловавшись при этом, что «Женя спаивает её дочь». Но самое главное — она дала сыщикам отрадненский адрес четы М.

Когда сыщики (Алексей и Александр) приехали на адрес в Отрадном впервые, то дверь нужной квартиры им не открыли, а женский голос из-за двери ответил, что никакая Евгения здесь не проживает. Впрочем, мать жены М. о подобном предупреждала. Молодая семья жила, словно в боксёрской стойке по отношению к окружающему миру. Зато открывшие двери соседи по лестничной клетке факт проживания М. подтвердили и пожаловались муровцам, что квартира служит источником постоянных проблем, громкого шума и прочих неприятностей.

Страсти вокруг дверей

Сыщики решили навестить квартиру в понедельник утром. Следующий фрагмент рассказа Алексея приведу дословно:

— Рано утром (примерно в полседьмого) приехали в Отрадное с Александром в расчёте на то, что так или иначе детей поведут в школу и дверь откроют. Стоим на лестничной площадке вне зоны видимости дверного глазка, слушаем. Пока тихо. Решили ждать на лестничном пролёте выше, надеясь, что в случае чего подскочить к вышедшему за дверь человеку успеем прежде, чем он решит вернуться назад.

Наконец через пару часов слышим — дверь стали открывать, по крайней мере, заработал замок. И ровно в эти секунды, как назло, предательское солнце бьёт в окно подъезда, на фоне которого мы стоим, отбрасывая наши тени на площадку перед квартирной дверью. Мы вжались в стенку, стоим не шелохнувшись. А поскольку от солнца сместились, то самой двери уже не видим, вынуждены ориентироваться лишь на слух.

Слышим: отодвигается засов, приоткрывается дверь, звенят ключи. Причём звенят, имитируя закрытие двери как бы уже снаружи, в то время как, очевидно, человек намеренно трясёт ими. В общем, ведёт себя, как обложенный врагами разведчик, уже долгое время живущий в постоянном страхе и опасении. Осторожно ступает на придверный коврик.

И тут мы стремглав несёмся вниз и… не успеваем! М. захлопывает дверь перед нашим носом. Закрывает задвижку, и вновь из-за двери — ни гу-гу. Затаилась вся семья. Звоним, стучим, взываем к благоразумию, показываем удостоверения. Наконец, выкручиваем снаружи глазок и просовываем в отверстие выписанную повестку. Без толку.

Вновь на время беру нить рассказа в свои руки. Сыщики вызывают ещё одного сотрудника. Алексей решает ехать к матери жены М. в надежде взять у той аналогичные ключи от квартиры. Двое остаются караулить квартирного «затворника».

Оперативник рассчитывал взять ключи и быстро — назад. Но быстро не получилось. Мать попросила его пройти на кухню. Видя, что женщина решилась на какое-то тяжелое для неё признание, Алексей спорить не стал.

И действительно. «Думаю, убил мой зять», — решилась сказать женщина. И пояснила двумя памятными для неё эпизодами. Первый был, когда тёща в очередной раз выговаривала зятю и дочери за беспутный, вредный для внуков образ жизни и увещевала родителей одуматься. В какой-то момент, сказала женщина, она заметила устремлённый на нож бешеный взгляд зятя. Буквально физически, говорит, предугадала его порыв и замолкла на полуслове, испугавшись за свою жизнь.

Второй случай был куда более зримый. Однажды, тоже во времена, когда молодая семья жила ещё с нею вместе, на звонок перепутавшего квартиру случайного гостя выскочил Евгений, причём зачем-то с ножом. И принялся размахивать им в попытке ударить случайного человека. Того, постороннего мужчину, спасли сама тёща и жена разбушевавшегося Евгения М..

Сыщик привёз женщину с ключами в Отрадное. Когда ключи стали вставлять, в «осаждённой» квартире уже всё поняли. И поспешили сами открыть дверь навстречу. Да не тут-то было. Замочный механизм был уже настолько покорёжен, что пришлось вызывать из ДЭЗа слесаря с болгаркой.

Евгения М. из квартиры извлекли и доставили в кабинет следователя, где ему был сделан забор эпителия, тут же отправленный на экспертизу. Было бы очень хорошо моментально установить причастность либо непричастность М., да вот беда, химия — наука точная, её процессы никак не ускорить. Результат мог быть известен только утром. Поэтому всё отрицающего М. пришлось отпустить. Объективных оснований для задержания осторожный (а скорее просто скурпулёзно следующий нормам УПК) следователь не увидел.

В бегах, но недолгих

Все понимали: если Евгений, после того как его временно отпустили, побежит, то он именно тот, кого так долго искали. Оставалось полагаться на то, что бегать Евгению особо некуда, а главное, и не на что — чай не Аль Капоне. Снова слово Алексею.

— Утром рабочее начальство дало мне отоспаться за все предыдущие бдения. Разбудил меня звонок следователя: пришли результаты экспертизы. «Совпало!» Я чуть не до потолка подлетел. Едем!

Однако на адресе гражданина М. уже не было. Из ЦОРИ (центра оперативно-розыскной информации) получили данные видеонаблюдения, как подозреваемый вернулся вечером после допроса домой. А затем — как вся семья, уже глубокой ночью выйдя из подъезда, села в неустановленную машину и уехала в неизвестном направлении.

Из возможных направлений бегства оперативным путём установили основное — в Подольский район, к отцу подозреваемого. К нему и поехали. По квартирному адресу отца не оказалось. Но ещё ранее в ходе расследования от налоговиков сыщики получили информацию о даче отца М. в Подольском районе. Ни о номере дома, ни о его точном местоположении данных не было — лишь более-менее понятно, где искать само садово-огородное товарищество. Отправились искать практически иголку в стоге сена, монотонно объезжая посёлок за посёлком, квартал за кварталом, улицу за улицей. Слава богу, в марте ни обширной зелени, укрывающей от глаз, ни обилия дачников. Тем не менее нужный дом с участком искали очень долго. Нашли, только когда обнаружили главу дачного поселка, и тот сориентировал, где обитает нужный сыщикам дачник.

К дому подходили с двух сторон. За огораживающей участок редкой рабицей видно всех, идущих со стороны улицы, поэтому готовились к тому, что Евгений побежит. Двое зашли с тыла, двое — с фасадной стороны дома. Знакомые лица М. увидел из окна. И как от него и ожидали, рванул от выхода с обратной стороны — через огород. Но убегая от одних, попал в руки к другим.

«Колоть» начали прямо там, на месте — по канонам жанра, неоднократно воспроизведённым на большом экране. Впрочем, слово «колоть» подходит не вполне, потому сколько-нибудь давить на М. не пришлось, долго копившееся психологическое напряжение наконец дало выход, и Евгений начал рассказывать. Абсолютно всё и в деталях.

Признание, отказ и снова — признание

Чуть позже, в кабинете следователя, всё это с мельчайшими подробностями он неоднократно повторял под запись. Ровно так же, как и в ходе последующего следственного эксперимента на месте убийства.

Картина вырисовывалась такая. Молодой человек Евгений М. в пору своего проживания на Клязьминской хотел близкого общения с соседкой — девочкой Катей, жившей парой этажей ниже. Но был ею отвергнут. Во время последнего решительного разговора на эту тему в квартире помимо Кати присутствовала её подруга Люба. В минуты, когда подруга вышла на пару минут из квартиры, Евгений как раз и услышал от Кати решительное «нет». Он метнулся на кухню, схватил там кухонный нож и ударил им девушку. Да не просто ударил, а начал кромсать тело жертвы. Когда в квартиру вернулась Люба, её ждала та же ужасная участь.

Потом убийца начал шарить по комнате, зачем-то забрал ежедневник убитой, её мобильник. Оба тела он перетащил в ванную комнату и свалил их там. В этот момент в квартиру пришла мать девушки Светлана Геннадьевна. Её поджидал столь же трагичный конец.

Садист с автоматизмом мясника нанёс женщинам суммарно около сотни ножевых ударов. Естественно, что в какой-то момент рука убийцы соскользнула с мокрой от крови рукоятки ножа. Именно так на полу появилась и его собственная кровь.

Чистосердечные показания гражданина М. настолько безоговорочно изобличали его, что муровцы с трудом могли предположить ту метаморфозу, которая произошла в поведении обвиняемого после нескольких недель его пребывания в следственном изоляторе.

Наслушавшись в общей камере чужих рекомендаций, начитавшись одному ему ведомой литературы, а скорее вняв неумным советам адвоката, которого наняла ему мать, Евгений неожиданно изменил показания.

Дескать, признание вынудили его сделать следователь с оперативниками, оказывавшие на него сильное моральное давление. И убивать-то он никого не убивал, и ни к какому преступлению не причастен. А что до крови на полу, то да, она — его. Но получена была совсем при иных обстоятельствах.

Якобы вернуться в памятный ему дом (из которого в момент убийства, напомню, он уже успел переехать) его заставило желание навестить другую девушку — старую знакомую. А та якобы гуляла во дворе с собакой. И вот эту рану, цапнув за палец, ему нанесла собака. А вовсе не лезвие ножа.

Версию эту следователь (имя которого я без его разрешения называть не вправе), будучи профессионалом с высокой буквы, развеял в пух и прах. Во-первых, характер реальной травмы (пореза) не соответствовал характеру повреждения от возможного укуса, во-вторых, отказалась врать и подтверждать лживую версию Евгения девушка. Более того, были собраны свидетельства многочисленных подтасовок и попыток обмана со стороны пакостливого адвоката Евгения М. и другого его не в меру усердного приятеля.

Ещё одним небезынтересным обстоятельством и возможной причиной игры разыгравшегося воображения убийцы был факт его пребывания (пусть и совсем недолгого) в должности… дознавателя территориального отдела полиции. Вдумайтесь только: М. ухитрился пройти все возможные проверки (включая полиграф) и устроиться на эту работу, имея за спиной тройное убийство.

Но малограмотному «дознавателю» Евгению М. сложно было тягаться с профессионализмом настоящего следователя, который даже многие годы спустя с момента совершения преступления продолжал добавлять в дело доказательства виновности М. Например, фантастическим образом следователь сумел извлечь из огромного и при этом практически несистематизированного многолетнего хранилища вещдоков куртку погибшей женщины, на которой тоже совершенно однозначно была идентифицирована кровь её убийцы.

Под воздействием череды старых и новых улик и на фоне разочарования от распада собственных фантастических версий накануне суда Евгений вновь полностью признал вину.

С момента убийства и до изобличения преступника прошло более 15 лет. Трактовку срока давности уголовно-процессуальный кодекс в данном случае считает прерогативой суда. Сам по себе процесс вряд ли окажется «громким» общественным явлением, тем более что слушание, видимо, будет происходить в здании районного суда. Зато его приговор наверняка будет воспроизведён во множестве источников — как первый по делам, раскрытым столь необычным способом.

Алим ДЖИГАНШИН, фото из оперативных материалов и открытых источников