К 80-летию разгрома фашистов на подступах к столице

29 ноября 1941 года командующий Западным фронтом генерал армии Георгий Жуков позвонил председателю Государственного комитета обороны Иосифу Сталину и доложил обстановку. Она было сложной — враг подошёл буквально к околицам Москвы и уже готовил пушки большой мощности для обстрела города.

Разведка донесла, что фашистские офицеры везут праздничное обмундирование для парада на Красной площади. Закончив невесёлый доклад, Георгий Константинович неожиданно попросил Верховного Главнокомандующего дать приказ о начале контрнаступления.

После его слов в трубке воцарилась тишина. Через некоторое время Сталин прервал молчание:

— А вы уверены, что противник подошёл к кризисному состоянию? Не имеет ли он возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?

Жуков развил свою мысль:

— Противник истощён, и самое время ударить по нему. Если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения в нашу оборону, то немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счёт северной и южной группировок, и тогда положение может серьёзно осложниться.

— Я посоветуюсь с Генеральным штабом, — коротко ответил Сталин и положил трубку.

Георгий Константинович повернулся к слушавшему этот разговор начальнику штаба фронта генерал-лейтенанту Василию Соколовскому, который полностью разделял его мнение о начале контрнаступления:

— Василий Данилович, ты в Генштабе свой человек. Свяжись с его руководством и убеди их в том, что настал час удара по фашистам.

Соколовский, который совсем недавно был вторым, а затем и первым заместителем начальника Генштаба, сел за телефон.

В тот же день пришло сообщение о том, что Ставка идею приняла и требует представить план контрнаступательной операции Западного фронта.

Утром 30 ноября в Ставку были отправлены соображения Военного совета фронта. Жуков вложил в пакет записку начальнику Оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанту Александру Василевскому. Александр Михайлович с 16 октября, когда Генштаб был эвакуирован в Арзамас, возглавлял в Москве так называемый «первый эшелон Генштаба». Сталину нравилась деятельность этой группы, он внимательно относился к мнению Василевского. Жуков написал: «Прошу срочно доложить народному комиссару обороны тов. Сталину план контрнаступления Западного фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой».

Сейчас мы можем рассмотреть этот выдающийся документ. План включал в себя карту масштаба 1:200 000, на которой красным карандашом нанесены полосы наступления и стрелы направлений ударов армий Западного фронта, проведённые на глубину до 60 км к северу от Москвы и около 100 км — к югу от неё. А также объяснительную записку, имеющую гриф «Особой важности». Она была написана Соколовским всего на полутора страницах, где указаны дни начала наступления обеих ударных группировок: 3—4 декабря для четырёх армий и 5—6 для 30-й армии. Также формулировалась ближайшая задача фронта и разъяснялось, что «главная группировка авиации (3/4) будет направлена на взаимодействие с правой ударной группировкой и остальная часть с левой — армией генерала Голикова». Под текстом три подписи — Жукова, Булганина и Соколовского. В левом верхнем углу карты синим карандашом резолюция «Согласен. И. Сталин. 30.11.41 г.».

Надо сказать, что Ставка творчески подошла к идее Жукова и развила её. Было решено нанести удар также войсками Юго-Западного, а потом и Калининского фронта. Естественно, основная роль при этом отводилась Западному фронту.

Правда, когда директива прибыла на Калининский фронт, его командующий генерал-полковник Иван Конев несколько растерянно доложил, что у него нет сил для наступления. В ситуацию вмешался Василевский, который подсказал, а потом и помог провести перегруппировку сил фронта.

Началось повсеместное выдвижение войск резервных армий, и к 6 декабря три фронта получили 27 расчётных дивизий. Таким образом, к контрнаступлению привлекалось около 1100 тыс. человек, 7652 орудия и миномёта, 774 танка и 1000 самолётов. У противостоящей группы армий «Центр» насчитывалось 1708 тыс. человек, около 13 500 орудий и миномётов, 1170 танков и 615 самолётов. Необязательно быть стратегом, чтобы увидеть: противник превосходил советские войска в личном составе — в 1,5, в артиллерии — в 1,8, в танках — в 1,5 раза, и только в боевых самолётах уступал в 1,6 раза.

Наше командование делало всё, чтобы скрыть от противника свои намерения. Планирование операции во фронтах осуществлял предельно узкий круг людей, а боевые документы к ней разрабатывал лично начальник штаба фронта. Командующих армиями предупредили, что с полученной ими директивой «О переходе в контрнаступление» можно «ознакомить только члена Военного совета и начальника штаба. Исполнителям давать распоряжения в части, их касающейся». Запрещались любые переговоры по техническим видам связи о предстоящей операции.

Резервы двигались к фронту пешим порядком. Все передвижения войск осуществлялись ночью или в сложных метеорологических условиях, когда авиация не летала. Конец ноября и начало декабря выдались необычно холодными и снежными, при этом категорически запрещалось разводить костры.

Тепло, по погоде, одетые резервные части спокойно и уверенно шли через Москву на запад. Находившаяся в те дни в городе десятилетняя девочка Алла Граблева, впоследствии заведующая кафедрой Историко-архивного института, вспоминала о том впечатлении, которое произвели на неё красноармейцы и их командиры. От них, одетых в меховые полушубки, шапки и валенки веяло уверенностью и… теплом. Войска шли в тишине, которую нарушали всхрапы лошадей, тянущих пушки. «Вот тогда мы, голодные и холодные московские дети, поняли, что мы победим!»

Для контратаки многого не хватало: личного состава, танков, горючего и даже стрелкового оружия. Но, уставшие от бесконечных отступлений и неудач, люди хотели наступать, громить и побеждать врага.

…На рассвете 5 декабря соединения левого крыла Калининского фронта, а с 14 часов — и правого фланга 5-й армии нанесли удары по врагу. Затем, подобно нарастающей снежной лавине, 6 декабря пошли вперёд 1-я ударная, 10-я, 13-я, 20-я и 30-я армии. 7 декабря состоялось соединение правого фланга и центра 16-й армии, а также оперативной группы генерала Фёдора Яковлевича Костенко, 8 декабря — левофланговых соединений 16-й армии, оперативной группы Павла Алексеевича Белова, 3-й и 50-й армий.

На калининском, клинском, солнечногорском, истринском, тульском и елецком направлениях развернулись ожесточённые сражения.

Сразу стал виден главный недостаток наших войск — они не умели наступать! Обороняться, сжав зубы, защищать позиции — этому за полгода войны они уже научились. А вот наступать — ещё нет.

Вместо того чтобы применять обхваты и обходы, наносить атаки на стыках частей, окружать посёлки, наши воины шли в атаки на укреплённые пункты. Засевшие в каменных зданиях фашисты вначале успешно отражали эти отчаянные броски красноармейцев.

В Очерках истории Великой Отечественной войны описан такой факт. Части 9-й гвардейской стрелковой дивизии 8 декабря трижды атаковали посёлок Снегири на Волоколамском шоссе и трижды откатывались назад со значительными потерями. Особенно большая убыль пришлась на командиров, которые, как требовал устав, шли впереди. Причин неуспехов было много, но главная была в том, что атаки наносились только с фронта. Комдив генерал-майор Афанасий Павлантьевич Белобородов, будущий генерал армии, дважды Герой Советского Союза, решил изменить тактику — совершить обходный манёвр и нанести удар с тыла. Чтобы ввести немцев в заблуждение, он приказал продолжать атаки с фронта. В состав обходящего отряда Афанасий Павлантьевич выделил усиленный стрелковый полк под командованием подполковника Михаила Афанасьевича Суханова, который по снежной целине стал обходить Снегири. И вдруг перед выходом на Волоколамское шоссе прогремели взрывы. Выяснилось — отряд попал на минное поле. Несколько человек погибли. Движение остановилось. Но и топтаться на месте нельзя: с рассветом полк мог стать мишенью для вражеской артиллерии.

Из строя вышел комиссар полка батальонный комиссар Даниил Сергеевич Кондратенко и зашагал вперёд. Он дошёл до опушки леса и фонариком дал сигнал движению. Шагая по его следам, полк без потерь пересёк минное поле. Внезапное появление полка Суханова вызвало среди немцев панику. Враг поспешно отступил. 9 декабря поселок Снегири был освобождён.

Проанализировав наши недостатки, Жуков в директиве от 9 декабря потребовал запретить фронтальные бои и приказал применять обходы, для чего необходимо было формировать сильные ударные группы, которые во вражеском тылу должны уничтожать склады горючего и артиллерийскую тягу. Здесь пригодились умения воинов московской милиции, которые выполняли свой долг в составе разведывательных и диверсионных отрядов. Только им известными тропами они проводили наши части по немецким тылам. Темпы нашего наступления стали возрастать.

К исходу 12 декабря линия фронта вплотную подошла к Истринскому водохранилищу. Немцы, стремясь помешать нашему наступлению, взорвали плотину — образовалась громадная волна, бурлящий поток унёс немало людей. Наступление притормозилось. Проявляя жертвенность и героизм, воины дивизии генерала Белобородова, москвичи-ополченцы 18-й стрелковой дивизии полковника Петра Николаевича Чернышова и бойцы 354-й стрелковой дивизии во главе с полковниками Дмитрием Фёдоровичем Алексеевым стали преодолевать ледяной поток. Им пришлось атаковать с фронта. С помощью других соединений фашисты были отброшены на запад.

К середине декабря противник был отодвинут на западе на 60 километров, а южнее — на 120 километров. 16 декабря начался второй этап контрнаступления Красной армии под Москвой. В этот период прекрасно зарекомендовали себя воины 39-й армии, возглавляемой генерал-лейтенантом Иваном Ивановичем Масленниковым, в состав которой входили представители правоохранительных структур.

Дух немецких войск пал настолько, что командующий 2-й армией генерал-полковник Рудольф Шмидт отдал приказ о немедленном расстреле лиц, ведущих пораженческие разговоры. Но немцам уже ничто не могло помочь. В результате боёв они потеряли огромное количество техники и вооружения и были отброшены на расстояние до 250 километров от Москвы.

Контрнаступление шло уже восьмой день, а о нём никто не знал. И вдруг в ночь на 13 декабря прекрасный голос Юрия Борисовича Левитана прочитал сообщение Совинформбюро: «В последний час. Провал немецкого плана окружения и занятия Москвы». Весь мир потрясло это известие!

…В январе 1942 года 16-летнаяя девочка Ганна Васильевна Карпенко (моя мама), проживавшая на юге оккупированной немцами Киевской области, пошла в лесопосадку собрать дров. Среди снежных перемётов она увидела лист бумаги. Это была листовка, сброшенная советским самолётом. Из неё она узнала, что немцы разбиты под Москвой. И в лесополосе она громко закричала: «Ура!»

Вечером она с подругами, в сотый раз перечитав текст, закрылась в хате и тихо, таясь от полицаев и немцев, пела советские песни. Все верили в нашу победу, до которой оставалось ещё много дней и ночей.

ИЗ ФРОНТОВЫХ ЧАСТУШЕК 1941 ГОДА

Гитлер фрицам говорил,

Что дотла Москву спалил,

Говорил разочков двести,

А Москва стоит на месте.

Лез к Москве фашист­насильник

Через надолбы и рвы,

Крепкий русский подзатыльник

Получил у стен Москвы.

Гитлер Геринга спросил:

«Что ж Москву не разбомбил?»,

Тот в ответ: «Ты больно прыток!

Знаешь, сколько там зениток?»

Понапрасну, Гитлер, ходишь,

Понапрасну танки бьёшь:

CCCР не завоюешь

И в Москву не попадёшь!

Как на улице туман,

Полное затмение:

Глянул Гитлер на Москву

И лишился зрения.

Владимир ГАЛАЙКО, иллюстрации из открытых источников