Часть 1. ЗЕРНЬ И ШАХМАТЫ

Кости. Античность. Древняя Греция

Азартная карточная игра в нашем сознании прочно ассоциируется с повестью А.С. Пушкина «Пиковая дама» и образом её главного героя — Германна. Однако если внимательно присмотреться к деталям, которые присутствуют в пушкинском сочинении, то можно заметить, что «общество богатых игроков под председательством славного Чекалинского» собирается и играет, по сути, полуподпольно.

Да и сам Пушкин находился на примете у полиции как любитель карточной игры. Недаром он писал:

[Но мне] досталася на часть

Игры губительная страсть <…>

Страсть к банку! ни любовь свободы,

Ни Феб, ни дружба, ни пиры

Не отвлекли б в минувши годы

Меня от карточной игры —

Задумчивый, всю ночь, до света

Бывал готов я в эти лета

Допрашивать судьбы завет,

Налево ль выпадет валет.

Уж раздавался звон обеден,

Среди разбросанных колод

Дремал усталый банкомёт,

А я [нахмурен], бодр и бледен

Надежды полн, закрыв глаза,

Гнул угол третьего туза.

А почему так? Попробуем разобраться.

Кости и фишки. Древний Рим

Шестой Вселенский собор. Фреска

М. Караваджо. Игроки

Святой Бернар Клервоский

Новгородская Кормчая книга

Человечество играло всегда. Тяга к азарту, по-видимому, присуща людям вне зависимости от времени, места и общества, в котором они живут. Различно лишь отношение к играм социума и властей — как духовных, так и мирских.

Азартные игры были известны ещё с Античности. Древние греки играли в игру, весьма напоминающую известные нам кости. Её переняли римляне. В те времена игра не считалась занятием предосудительным, более того, греки считали её угодной богам.

С приходом христианства ситуация изменилась принципиально. Шестой Вселенский (Третий Константинопольский) собор, проходивший с ноября 680 по сентябрь 681 года, в своих решениях, кроме всего прочего, определил отношение Церкви к играм, отныне и до веку их запретив. Так, правило 24 запрещало священникам и монашествующим даже присутствовать при «позорящих игрищах». В качестве наказания за нарушение полагалось отлучение от Церкви — ни больше ни меньше. Правило 50 вводило запрет для мирян на занятие «предосудительной игрой». Следующее, 51-е, правило расширяло толкование: «Святой Вселенский собор сей совершенно возбраняет быти смехотворцам и их зрелищам, такожде и зрелища звериныя творити и плясания на позорищи. Аще же кто настоящее правило презрит, и предастся которому либо из сих возбраненных увеселений, то клирик да будет извержен из клира, а мирянин да будет отлучен от общения церковного».

Такие решения иерархов Церкви вполне характерны для раннего Средневековья — христианство, будучи ещё молодой религией, находилось в состоянии жёсткой конфронтации с язычеством и вело бескомпромиссную борьбу со всеми обычаями и обрядами, характерными для языческих верований, и в том числе с увеселениями и играми, отвлекающими человека от мыслей о спасении души.

Поначалу речь шла в основном о шумных массовых мероприятиях. Игры же, требовавшие тишины и некоего уединения, оставались вне поля зрения. Со временем вспомнили и о них. Священники обратили свой гнев не только на игру в кости, но и на шахматы, причём в этом были едины и правоверные католики, сторонники Святого престола, и борцы за духовные преобразования. Так, в 1061 году кардинал Дамиани писал: «Я останавливаю своё перо, ибо краснею от стыда, что должен упоминать о ещё более презренных видах баловства, нежели охота и ловля птиц, а именно о страсти к играм в кости и шахматы…» Активными противниками шахмат были живший в XII веке католический богослов святой Бернар Клервоский (он с восторгом писал о рыцарях-тамплиерах, что те «презирают шахматы и кости»), и лидер чешской Реформации Ян Гус (1369—1415), и многие другие.

Сейчас мы воспринимаем шахматы как безобидную интеллектуальную игру, но в Средние века на шахматы смотрели иначе: в любой игре, имитировавшей противостояние двух соперников и включавшей в себя элемент состязательности, легко угадывалось присутствие третьего персонажа, незримо участвовавшего в игре, — того, чьё имя доброму христианину произносить не рекомендуется.

Русь, крестившаяся в X веке, в этом плане ничуть не отличалась от Европы. Русские Кормчие книги (своды церковных и мирских узаконений, восходившие к византийскому Номоканону, сборнику государственных и духовных правовых актов) уже включали в себя положения, направленные на борьбу с играми, в частности с шахматами. Например, русско-сербская Иловицкая Кормчая книга 1262 года (известная также как «Законник» и «Номоканон, или Законоправило») напрямую запрещала игру в шахматы под страхом отлучения от Церкви: «Епископом и клириком всем утешение всех и добродетели быти подобает /…/ шахматы или зернию играть или упиватися, повелевает правило престати, или отлучатися таковым /…/ и аще не престанут, изверзатися; не убо и мирским человекам шахмати и пианстве упражняющеся, отлучатися». Ей вторила Новгородская Кормчая книга 1280 года, обращаясь к клирикам со «Святительским поучением новопоставленному священнику»: «Ни почитай возбраненных книг, или доселе чему научился еси, неведомые словеса, чары и лечьбы, коби или игры, дивы творя баснии звягомых, лекы и шахматы имети да ся останеши, ни коньнаго уристания не зри». Другими словами, священник должен был избегать чтения запрещённых книг, колдовства и не должен был смотреть конные состязания и играть в шахматы. В дальнейшем эта установка не менялась — Софийский сборник XIV века предупреждал церковнослужителей: «Аще поп играет в шахы да извержется сана своего». Паисиевский сборник (конец XIV — начало XV века) полагал за такую игру церковное наказание: «епитемью 2 лета 10 хлебе и 10 воде /…/ а поклона на день 200, понеже игра та /…/ есть прельщение сатанино».

В XVI веке появляется удивительный памятник русской экономической мысли — «Книга, называемая «Домострой», содержащая в себе полезные сведения, поученья и наставления всякому христианину — мужу и жене, и детям, и слугам, и служанкам». Заботясь о нравах соотечественников, безвестный автор «Домостроя» (возможно, им был протопоп Сильвестр) внушал: «Возрадаются беси и вся угодная творится им да тако же безчиньствуют и зернью и шахматы, и всякими играми бесовскими тешатся».

Зернью на Руси именовали кости. «Энциклопедический словарь» Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона (1894) даёт такое пояснение этого слова: «Так называемые небольшие косточки с белою и чёрною сторонами, служившие предметом игры, особенно распространённой в XVI и XVII вв. Выигрыш определялся тем, какою стороною упадут брошенные косточки; искусники умели всегда бросать так, что они падали тою стороною, какою им хотелось. Эта игра считалась предосудительной».

Предосудительность этой игры (равно как и других) официально подтвердил «Стоглав» («Стоглавник») — сборник постановлений Собора 1551 года. Это один из первых русских кодексов, содержащий в себе декларации и комментарии по широкому кругу вопросов — о церковной жизни, о государственном строительстве, об экономике, об уголовном и судебном праве и т. п.

Глава 92 «Стоглава» называлась «Ответ о игрищах еллинского бесования» и содержала подробное разъяснение позиции Церкви и Государя относительно различного рода игрищ. В центре внимания в первую очередь оказались пережитки и отголоски языческих времён — «игры и плескания против праздника рождества великого Иоанна Предтечи в нощи и на самый праздник в весь день и нощь», когда люди православные «по водам глумы творят всякими игры и всякими скомрашествы, и песньми сатанинскими, и плясками, и гусльми, и иными многими виды /…/ еще же пьянством». Сюда же относились колядки и прочие массовые нецерковные мероприятия. Глава однозначно указывала православным христианам, чтобы они «на таковое бесование еллинское впредь не сходилися и чтобы то еллинское бесование отныне и впредь божию благодатию /…/ попрано было до конца».

Любопытно, что данная глава «Стоглава» давала прямую отсылку к решениям Шестого Вселенского собора: «Пятидесятое убо правило собора сего возбраняет играти всем — и причетником, и мирским человеком зернью и шахматы, и тавлеями [тавлеи — игральные доски, шашки — А.Л.], и влириями, рекше костьми, и прочими таковыми играми».

Буквально через запятую после возбранённых игр «Стоглав» указывал ещё на один грех: «Тако же и упивание в пьянство». Справедливости ради надо сказать, что «Стоглав» признавал за человеком право на употребление алкоголя, но в чётко определённых случаях: «Не предаде Господь Бог пити вина в пьянство, но в веселие, иже в печали сущим и в жестоких скорбех пребывающим, и многим попечением утомляющимся или во многих болезнех, на здравие сущим или на мало отдохновение в великих недузех изнемогающим». Однако вывод всё-таки делался жёсткий: «Люто бо есть пьянство, сего ради отречено бысть».

На столетия вперёд «Стоглав» определил три источника и три составные части грехопадения — это праздность, игра и пьянство: «праздность бо и пьянство и играние всему злу начало есть и погубление велие», из-за них «отрицают вся Божественныя писания и священныя правила всякое играние, и зерни, и шахматы, и тавлеи, и гусли, и смыки, и сопели, и всякое гудение, и глумление, и позорище, лясание».

Наказанием для священников, павших жертвами губительной страсти к игре, определялось отречение от службы с обязательным покаянием. При повторном нарушении данных заповедей священник «совершенно изгоняется от причта» — «на три лета тем от службы отлучитися и покаянием очищатися».

Таким образом, «Стоглав» рассматривает игрища (как массовые гуляния, так и индивидуальные азартные игры) именно в качестве отступления от церковных порядков, и наказания за это полагает тоже церковные. Но распространялись запреты на игры отнюдь не на всех. Известно, что Иоанн IV Грозный, в царствование которого был принят «Стоглав», отошёл ко Господу, как раз играя в запрещённые Церковью шахматы. Многогрешный был Государь. Не зря он самокритично писал о себе: «А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати, и чем просветити? Сам бо всегда в пианьстве, в блуде /…/ в скверне /…/ во всяком злодействе…»

Иоанн Васильевич, скончавшийся в 1584 году, чуть-чуть не дожил до появления на Руси новой игрецкой забавы — карт. Они вошли в обиход русского человека на рубеже XVI и XVII веков, добавив головной боли мирским и духовным властям…

Александр ЛОМКИН,

кандидат экономических наук, доцент экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

(Продолжение следует)