ЕМЕЛЬЯНОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (1890—1950 гг.) Начальник МУРа в 1924—1927 гг.
Газета «Петровка, 38» продолжает публикацию специальных выпусков, посвящённых 100-летней истории Московского уголовного розыска. Они формируются из материалов книги об истории Московского уголовного розыска, создаваемой Советом ветеранов МУРа под общей редакцией Юрия Григорьевича Федосеева — начальника МУРа в 1991—1994 годах.ЕМЕЛЬЯНОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
(1890—1950 гг.)
Начальник МУРа в 1924—1927 гг.
Мемуаров после себя Василий Васильевич не оставил, как и наследников, которые могли бы что-то рассказать о человеке, стоявшем у истоков формирования московской милиции и Московского уголовного розыска. Оба его сына погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Да и писатели, к сожалению, в те времена особо не баловали своим вниманием милиционеров. Тогда воспевали преимущественно старых большевиков и красных кавалеристов. Не пощадило время и ведомственные архивы, в них нет ни строчки о человеке, награждённом за работу в московской милиции двумя высшими знаками отличия: орденом Красного Знамени и орденом Трудового Красного Знамени.
Но кто ищет, тот всегда найдёт. Вот строки (орфография сохранена) из представления Комиссии партвзаимопомощи при Московском областном комитете ВКП(б) о назначении В.В. Емельянову персональной пенсии: «В 1917 г., находясь на фронте, принимал участие в революционном движении Февральских и Октябрьских дней. В 1918 г. по демобилизации старой армии и прибытия на родину вступил в партию и был назначен в Моск. Рабоч. Крестьян. Милицию, сначала на должность помначадмотдела 2-го Лефортовского Комиссариата, затем заведующим этим комиссариатом. В 1919 году исполнял обязанности Заведующего Адмотделом Лефортовского Совета и начальника 5-го Района Милиции. С 1920 по 1924 г. занимал должность Пом. нач. Мосгубмилиции. С 1924 по 1927 г. Нач. МУУРа. За время работы в Мосмилиции и МУУРе проявлял исключительное мужество на фронте борьбы с бандитизмом, лично вступал в вооружённое столкновение с бандитами. За доблестное несение опасной и ответственной службы, за ликвидацию бандитских вооружённых шаек и за организацию Мосмилиции награждён…»
Об орденах мы уже знаем, но там были ещё две грамоты ВЦИК, а также серебряные и золотые часы. Кое о чём говорит ещё и тот факт, что Емельянов был членом Московского Совета шести созывов подряд (1919—1925 гг.).
Вступление Емельянова в должность начальника МУРа совпало по времени с первой генеральной кадровой чисткой, которая была напрямую связана с передачей в оперативное подчинение ОГПУ милиции и уголовного розыска. Соответствующее постановление ЦИК СССР принял 9 мая 1924 года. О том, как поработала чекистская метла, можно судить по публикации в № 12 ведомственного журнала «На посту». Приведём выдержки из неё: «Авторитетная комиссия в 1924 году освободила МУР от чуждого элемента, причём почти 50% личного состава было уволено. Среди уволенных был и непролетарский элемент, и преступники, и бывшие полицейские, и просто никуда не годные люди… В МУРе почти не осталось бывших полицейских, которые занимали наиболее ответственные посты до 1924 года… Работа проделана администрацией МУРа с исключительной энергией и любовью…»
Возможно, что именно за это Емельянов в 1925 году и получил орден Трудового Красного Знамени. Впрочем, не исключается и другое объяснение. Если при Николаеве, возглавлявшем МУР в 1922 и в 1923 годах, в Москве было зарегистрировано соответственно 15 719 и 14 054 преступлений, то при Емельянове их число резко пошло на убыль: в 1924 году — 10 206, в
1925-м — 7 198. Причём этот процесс сопровождался улучшением раскрываемости: с 52 до 59 и 68 % соответственно. Нет слов, это был результат работы милиции и уголовного розыска. Но какой работы и какими методами? С конца 1923 года по инициативе Ф.Э. Дзержинского началась кампания по очистке Москвы от «подонков… и той накипи…, которая взяла на себя паразитическое использование и разложение НЭПа». В административном порядке из столицы стали выселять контрабандистов, шулеров, мошенников, торговцев спиртом, ростовщиков, карманных воров, нищих, беспризорников. Только на Соловки было выслано более тысячи человек. Но этого показалось мало, и в августе 1926 года «Железный Феликс» высказал предложение о том, что, по его мнению, из Москвы следовало бы «выгнать не менее ста тысяч паразитов», а издержки по этим мероприятиям возложить на высылаемых и репрессируемых.
Неизвестно, с чем был связан уход Василия Васильевича в «народное хозяйство», но, видимо, не с недостатками по службе, иначе ни о какой персональной пенсии впоследствии и речи быть не могло. Причиной, вероятнее всего, было состояние здоровья, не на пустом же месте он стал получать эту пенсию, лишь перешагнув сорокалетний рубеж. А может быть, он и ушёл-то вовремя, благодаря чему ему удалось избежать молоха репрессий 30-х годов? Кто знает.
И вот что ещё небезынтересно. Какими природными данными должен обладать человек, чтобы, уволившись из милиции и имея лишь низшее образование, руководить планово-экономическим отделом крупной строительной организации? Не иначе как в МУРе освоил все премудрости хозяйственной деятельности, ведь отделение по борьбе с хищением социалистической собственности (ОБХСС) в то время входило в состав Московского уголовного розыска.
Из песни слова не выкинешь, или кое-что об оперативной работе в 20-е годы
Так уж произошло, но агентурная работа оперативных служб органов внутренних дел, в том числе и уголовного розыска, до середины 50-х годов регламентировалась нормативными документами ВЧК-МГБ, которые до сих пор имеют гриф «совершенно секретно» и разглашению не подлежат. Не писали об этой работе и ветераны, воспитанные на законах того сурового времени, поэтому как подарок из далёкого прошлого оказалось обнаруженное в одном из архивов личное дело, то ли негласного сотрудника, то ли официального работника уголовного розыска. Ознакомление с ним дало возможность приоткрыть завесу таинственности над некоторыми особенностями работы оперативных служб рабоче-крестьянской милиции в те далекие 20-е годы. Сохраняя секретность, опустим фамилию фигуранта, будем именовать его просто товарищ Х.
Начнём с того, что до революции у товарища Х. были некоторые проблемы с законом. За кражу со взломом он в 1915 году был осуждён к одному году лишения свободы, однако тюремное заключение ему, в связи с нехваткой «пушечного мяса», заменили зачислением в одну из пехотных дружин народного ополчения.
Что было дальше, изложено в его автобиографии. Так вот, в ней он указал, что после Февральской революции он стал комиссаром той самой дружины и членом Петросовета, а с января 1919 года судьба, якобы,привела его на оперативную работу. И где он, по его словам, только ни работал: в Ленинградском уголовном розыске, в Центророзыске НКВД и даже в ОГПУ Западного края, занимая должности от агента до помощника начальника оперативной группы. Причём все это он подтверждал документами, правда, не подлинниками, а им же заверенными копиями.
И вот, в апреле 1927 года, оказавшись в Москве, тов. Х. подписывает следующий документ:
«Обязательство.
Я, нижеподписавшийся…, вступая… на службу в секретную часть подотдела уголовного розыска Адмотдела в качестве секретного разведчика под псевдонимом «Красный», даю настоящее обязательство в нижеследующем:
1) Хранить в строгой тайне всю работу секретной части и свой псевдоним.
2) Добросовестно и честно исполнять все возложенные на меня секретные поручения…, проявлять личную инициативу по выявлению преступного элемента и его притонов.
3) При выявлении мною политических преступников о них также доносить.
4) Не проявлять никаких провокационных действий для искусственного создания преступлений, как-то: всякого рода подводов на преступление и этим самым создавать недоверие к секретной части…, помня, что подобные действия строго наказуемы по законам СССР.
5) Не сообщать ложных сведений.
6) Все добытые мною сведения, по возможности, должны быть строго проверены и подробно, до мелочей, изложены в рапорте, который я буду подписывать своим псевдонимом…
В случаях нарушения данного обязательства я несу ответственность, о чём мне объявлено и разъяснено.
Подпись…
Обязательство отобрал…».
По содержанию этот документ мало чем отличается от подписки агента или, если угодно, негласного сотрудника, официально не числящегося в штатах оперативных служб органов внутренних дел, в которую отбирали до 90-х годов прошлого века.
Следующим документом в личном деле идёт распоряжение о том, что денежное содержание младшего информатора СОЧ (секретно-оперативной части) … обеспечивается за счёт сумм госучреждений. Ну а дальше — что-то плохо укладывающееся в сознании агентуриста, а именно, официальное письмо заведующему Московским государственным ипподромом о том, что за вверенным ему учреждением закрепляется сотрудник СОЧ тов. Х., и излагается просьба оказывать ему всяческое содействие. Если же судить по содержанию последующих рапортов тов. Х, то он не просто доносил о подозрительных лицах, но и самостоятельно занимался приобретением негласных источников информации с последующей их постановкой на учёт в качестве таковых.
Весьма скоро тов. Х перестало удовлетворять его положение сексота или младшего информатора, и он запросился на официальную работу в Московский уголовный розыск, однако к этому времени всплыла его дореволюционная судимость за кражу, что стало причиной отказа в приёме на работу. Это не остановило тов. Х., и он обратился с жалобой в Президиум Моссовета, откуда в Административный отдел Моссовета (Управление РКМ) в сентябре 1927 года последовало указание о «необходимости пересмотра вопроса о приёме на работу тов. Х. в сторону удовлетворения его просьбы». Если это не административный пресс, то что? Как ни странно, но этот пресс возымел действие. Судя по материалам личного дела, тов. Х. зачислили в состав 6-й группы СОЧ МУРа и посадили на работу с негласными источниками. Вот как это было оформлено:
«Подписка
Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку Секретной части МУРа в том, что я обязуюсь в строжайшей тайне хранить адрес конспиративной квартиры, клички товарищей, работающих совместно со мной, характер работы, возложенной на меня. За несохранение изложенного выше, буду подвергнут наказанию, как за разглашение государственной тайны.
18 марта 1928 года
Подпись…»
Очень интересный документ, раскрывающий причины того, почему о работе уголовного розыска вплоть до конца 50-х годов не было ни кинофильмов, ни книг, ни газетных публикаций. Оказывается, сам характер работы сотрудника уголовного розыска являлся государственной тайной!
Однако, выполнив указание Президиума Моссовета о зачисление тов. Х в штат МУРа, кадровики решили проверить его по прежним местам работы. Руководителям соответствующих подразделений пошли запросы с просьбой подтвердить сам факт работы тов. Х. и сообщить характеризующие его сведения. Полученные ответы подтвердили подозрения муровских кадровиков. Новоиспечённый сотрудник оказался самозванцем, авантюристом и мошенником, пытавшимся решать свои личные проблемы с помощью служебного положения. К тому же за то время, что ему удалось поработать в МУРе, он успел столько «наследить», что информация о его «художествах» дошла до начальника отдела уголовного розыска НКВД РСФСР Николаевского, который потребовал его увольнения.
Так появился приказ № 45 от 2 ноября 1928 года, подписанный начальником МУРаЭ.К. Синатом, об исключении из списков сотрудников 6-й группы СОЧ младшего информатора «Красный» за дискредитацию звания агента.
Так что в МУРе работали и такие проходимцы. Но, как говорится, слова из песни не выкинешь.
Интересны и формы, в которые облекалась это работа: секретно-оперативная часть, сексот, информатор, младший информатор, разведчик. Обобщался ли опыт такой работы нашей ведомственной наукой? Вряд ли. По крайней мере, читать что-то подобное не приходилось.
(1890—1950 гг.)
Начальник МУРа в 1924—1927 гг.
Мемуаров после себя Василий Васильевич не оставил, как и наследников, которые могли бы что-то рассказать о человеке, стоявшем у истоков формирования московской милиции и Московского уголовного розыска. Оба его сына погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Да и писатели, к сожалению, в те времена особо не баловали своим вниманием милиционеров. Тогда воспевали преимущественно старых большевиков и красных кавалеристов. Не пощадило время и ведомственные архивы, в них нет ни строчки о человеке, награждённом за работу в московской милиции двумя высшими знаками отличия: орденом Красного Знамени и орденом Трудового Красного Знамени.
Но кто ищет, тот всегда найдёт. Вот строки (орфография сохранена) из представления Комиссии партвзаимопомощи при Московском областном комитете ВКП(б) о назначении В.В. Емельянову персональной пенсии: «В 1917 г., находясь на фронте, принимал участие в революционном движении Февральских и Октябрьских дней. В 1918 г. по демобилизации старой армии и прибытия на родину вступил в партию и был назначен в Моск. Рабоч. Крестьян. Милицию, сначала на должность помначадмотдела 2-го Лефортовского Комиссариата, затем заведующим этим комиссариатом. В 1919 году исполнял обязанности Заведующего Адмотделом Лефортовского Совета и начальника 5-го Района Милиции. С 1920 по 1924 г. занимал должность Пом. нач. Мосгубмилиции. С 1924 по 1927 г. Нач. МУУРа. За время работы в Мосмилиции и МУУРе проявлял исключительное мужество на фронте борьбы с бандитизмом, лично вступал в вооружённое столкновение с бандитами. За доблестное несение опасной и ответственной службы, за ликвидацию бандитских вооружённых шаек и за организацию Мосмилиции награждён…»
Об орденах мы уже знаем, но там были ещё две грамоты ВЦИК, а также серебряные и золотые часы. Кое о чём говорит ещё и тот факт, что Емельянов был членом Московского Совета шести созывов подряд (1919—1925 гг.).
Вступление Емельянова в должность начальника МУРа совпало по времени с первой генеральной кадровой чисткой, которая была напрямую связана с передачей в оперативное подчинение ОГПУ милиции и уголовного розыска. Соответствующее постановление ЦИК СССР принял 9 мая 1924 года. О том, как поработала чекистская метла, можно судить по публикации в № 12 ведомственного журнала «На посту». Приведём выдержки из неё: «Авторитетная комиссия в 1924 году освободила МУР от чуждого элемента, причём почти 50% личного состава было уволено. Среди уволенных был и непролетарский элемент, и преступники, и бывшие полицейские, и просто никуда не годные люди… В МУРе почти не осталось бывших полицейских, которые занимали наиболее ответственные посты до 1924 года… Работа проделана администрацией МУРа с исключительной энергией и любовью…»
Возможно, что именно за это Емельянов в 1925 году и получил орден Трудового Красного Знамени. Впрочем, не исключается и другое объяснение. Если при Николаеве, возглавлявшем МУР в 1922 и в 1923 годах, в Москве было зарегистрировано соответственно 15 719 и 14 054 преступлений, то при Емельянове их число резко пошло на убыль: в 1924 году — 10 206, в
1925-м — 7 198. Причём этот процесс сопровождался улучшением раскрываемости: с 52 до 59 и 68 % соответственно. Нет слов, это был результат работы милиции и уголовного розыска. Но какой работы и какими методами? С конца 1923 года по инициативе Ф.Э. Дзержинского началась кампания по очистке Москвы от «подонков… и той накипи…, которая взяла на себя паразитическое использование и разложение НЭПа». В административном порядке из столицы стали выселять контрабандистов, шулеров, мошенников, торговцев спиртом, ростовщиков, карманных воров, нищих, беспризорников. Только на Соловки было выслано более тысячи человек. Но этого показалось мало, и в августе 1926 года «Железный Феликс» высказал предложение о том, что, по его мнению, из Москвы следовало бы «выгнать не менее ста тысяч паразитов», а издержки по этим мероприятиям возложить на высылаемых и репрессируемых.
Неизвестно, с чем был связан уход Василия Васильевича в «народное хозяйство», но, видимо, не с недостатками по службе, иначе ни о какой персональной пенсии впоследствии и речи быть не могло. Причиной, вероятнее всего, было состояние здоровья, не на пустом же месте он стал получать эту пенсию, лишь перешагнув сорокалетний рубеж. А может быть, он и ушёл-то вовремя, благодаря чему ему удалось избежать молоха репрессий 30-х годов? Кто знает.
И вот что ещё небезынтересно. Какими природными данными должен обладать человек, чтобы, уволившись из милиции и имея лишь низшее образование, руководить планово-экономическим отделом крупной строительной организации? Не иначе как в МУРе освоил все премудрости хозяйственной деятельности, ведь отделение по борьбе с хищением социалистической собственности (ОБХСС) в то время входило в состав Московского уголовного розыска.
Из песни слова не выкинешь, или кое-что об оперативной работе в 20-е годы
Так уж произошло, но агентурная работа оперативных служб органов внутренних дел, в том числе и уголовного розыска, до середины 50-х годов регламентировалась нормативными документами ВЧК-МГБ, которые до сих пор имеют гриф «совершенно секретно» и разглашению не подлежат. Не писали об этой работе и ветераны, воспитанные на законах того сурового времени, поэтому как подарок из далёкого прошлого оказалось обнаруженное в одном из архивов личное дело, то ли негласного сотрудника, то ли официального работника уголовного розыска. Ознакомление с ним дало возможность приоткрыть завесу таинственности над некоторыми особенностями работы оперативных служб рабоче-крестьянской милиции в те далекие 20-е годы. Сохраняя секретность, опустим фамилию фигуранта, будем именовать его просто товарищ Х.
Начнём с того, что до революции у товарища Х. были некоторые проблемы с законом. За кражу со взломом он в 1915 году был осуждён к одному году лишения свободы, однако тюремное заключение ему, в связи с нехваткой «пушечного мяса», заменили зачислением в одну из пехотных дружин народного ополчения.
Что было дальше, изложено в его автобиографии. Так вот, в ней он указал, что после Февральской революции он стал комиссаром той самой дружины и членом Петросовета, а с января 1919 года судьба, якобы,привела его на оперативную работу. И где он, по его словам, только ни работал: в Ленинградском уголовном розыске, в Центророзыске НКВД и даже в ОГПУ Западного края, занимая должности от агента до помощника начальника оперативной группы. Причём все это он подтверждал документами, правда, не подлинниками, а им же заверенными копиями.
И вот, в апреле 1927 года, оказавшись в Москве, тов. Х. подписывает следующий документ:
«Обязательство.
Я, нижеподписавшийся…, вступая… на службу в секретную часть подотдела уголовного розыска Адмотдела в качестве секретного разведчика под псевдонимом «Красный», даю настоящее обязательство в нижеследующем:
1) Хранить в строгой тайне всю работу секретной части и свой псевдоним.
2) Добросовестно и честно исполнять все возложенные на меня секретные поручения…, проявлять личную инициативу по выявлению преступного элемента и его притонов.
3) При выявлении мною политических преступников о них также доносить.
4) Не проявлять никаких провокационных действий для искусственного создания преступлений, как-то: всякого рода подводов на преступление и этим самым создавать недоверие к секретной части…, помня, что подобные действия строго наказуемы по законам СССР.
5) Не сообщать ложных сведений.
6) Все добытые мною сведения, по возможности, должны быть строго проверены и подробно, до мелочей, изложены в рапорте, который я буду подписывать своим псевдонимом…
В случаях нарушения данного обязательства я несу ответственность, о чём мне объявлено и разъяснено.
Подпись…
Обязательство отобрал…».
По содержанию этот документ мало чем отличается от подписки агента или, если угодно, негласного сотрудника, официально не числящегося в штатах оперативных служб органов внутренних дел, в которую отбирали до 90-х годов прошлого века.
Следующим документом в личном деле идёт распоряжение о том, что денежное содержание младшего информатора СОЧ (секретно-оперативной части) … обеспечивается за счёт сумм госучреждений. Ну а дальше — что-то плохо укладывающееся в сознании агентуриста, а именно, официальное письмо заведующему Московским государственным ипподромом о том, что за вверенным ему учреждением закрепляется сотрудник СОЧ тов. Х., и излагается просьба оказывать ему всяческое содействие. Если же судить по содержанию последующих рапортов тов. Х, то он не просто доносил о подозрительных лицах, но и самостоятельно занимался приобретением негласных источников информации с последующей их постановкой на учёт в качестве таковых.
Весьма скоро тов. Х перестало удовлетворять его положение сексота или младшего информатора, и он запросился на официальную работу в Московский уголовный розыск, однако к этому времени всплыла его дореволюционная судимость за кражу, что стало причиной отказа в приёме на работу. Это не остановило тов. Х., и он обратился с жалобой в Президиум Моссовета, откуда в Административный отдел Моссовета (Управление РКМ) в сентябре 1927 года последовало указание о «необходимости пересмотра вопроса о приёме на работу тов. Х. в сторону удовлетворения его просьбы». Если это не административный пресс, то что? Как ни странно, но этот пресс возымел действие. Судя по материалам личного дела, тов. Х. зачислили в состав 6-й группы СОЧ МУРа и посадили на работу с негласными источниками. Вот как это было оформлено:
«Подписка
Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку Секретной части МУРа в том, что я обязуюсь в строжайшей тайне хранить адрес конспиративной квартиры, клички товарищей, работающих совместно со мной, характер работы, возложенной на меня. За несохранение изложенного выше, буду подвергнут наказанию, как за разглашение государственной тайны.
18 марта 1928 года
Подпись…»
Очень интересный документ, раскрывающий причины того, почему о работе уголовного розыска вплоть до конца 50-х годов не было ни кинофильмов, ни книг, ни газетных публикаций. Оказывается, сам характер работы сотрудника уголовного розыска являлся государственной тайной!
Однако, выполнив указание Президиума Моссовета о зачисление тов. Х в штат МУРа, кадровики решили проверить его по прежним местам работы. Руководителям соответствующих подразделений пошли запросы с просьбой подтвердить сам факт работы тов. Х. и сообщить характеризующие его сведения. Полученные ответы подтвердили подозрения муровских кадровиков. Новоиспечённый сотрудник оказался самозванцем, авантюристом и мошенником, пытавшимся решать свои личные проблемы с помощью служебного положения. К тому же за то время, что ему удалось поработать в МУРе, он успел столько «наследить», что информация о его «художествах» дошла до начальника отдела уголовного розыска НКВД РСФСР Николаевского, который потребовал его увольнения.
Так появился приказ № 45 от 2 ноября 1928 года, подписанный начальником МУРаЭ.К. Синатом, об исключении из списков сотрудников 6-й группы СОЧ младшего информатора «Красный» за дискредитацию звания агента.
Так что в МУРе работали и такие проходимцы. Но, как говорится, слова из песни не выкинешь.
Интересны и формы, в которые облекалась это работа: секретно-оперативная часть, сексот, информатор, младший информатор, разведчик. Обобщался ли опыт такой работы нашей ведомственной наукой? Вряд ли. По крайней мере, читать что-то подобное не приходилось.