НАДЕЖДА — МОЙ КАПИТАН...
Своими воспоминаниями славная долгожительница Надежда Никоноровна ПОДКИДЫШЕВА поделилась с читателями газеты «Петровка, 38».Маленькая девочка с пухленькими ручками, бантиками и рюшечками только окончила восьмилетку и шестигодичные курсы Гнесинского училища, но война нарушила все её ближайший планы. Про Надежду Подкидышеву говорили: «Эта, что лучше всех одета из девчонок». А всё потому, что мама Анна Александровна работала в правительственном ателье старшей закройщицей, у неё шили свои наряды жёны высших советских чиновников: Громыко, Молотова…
От рояля к токарному станку
В четыре утра 22 июня 1941 года мирный покой нашей семьи, как и миллионов других семей, был нарушен.
Обычная московская квартира, в полдень мы прильнули к радио и слушали его со слезами на глазах, так как узнали о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.
Всем пришлось перестраиваться, сменяя мирную жизнь на военную. Папа ушёл в народное ополчение, сформированное в нашем районе… А меня всё ещё тянуло к любимому Гнесинскому училищу, но намертво закрытая дверь «развернула» на 180 градусов: мне пришлось найти применение своим ещё не остывшим от игры на рояле пальцам в работе на токарном станке...
Пошла в ФЗО (фабрично-заводское обучение) на завод «Компрессор», где собирали первые «Катюши». Машины стояли на балках с отверстиями, которые необходимо было заклепать. Шесть месяцев клепала эти балки. Работала столько, сколько было нужно, иногда не замечая, как день сменяла ночь. Работали за еду, которой не хватало. Через какое-то время перевелась на литейный завод «Станколит», встала за токарно-винторезный станок ДИП-200, освоила. Пришлось подставлять под ноги стеллаж, маленькая была, но очень прыткая, папа по-доброму звал меня «клопом».
В течение трёх с половиной лет освоила шлифовальный станок и практически всё слесарное дело. Отливали мины. Для того чтобы отлить образцы, требовалось изготовить апоку (форма для литья алюминия), потом её следовало отшабрить (снять алюминиевую стружку), чтобы был эластичный материал и не карябался. Мне нравилось работать на станке, вытачивала пробы для взрыва мин — это такая чугунная чушка в 16 килограммов. Мне надо было поднять, зажать патрон у токарного стана, подвинуть, зацентровать, включить станок с резцом. Было дело, чуть не затянуло в работающий агрегат, халат длинный, мешком висел на мне, маленькой.
Хотелось освоить другие рабочие специальности в цеху. Перешла на контрольную плиту, работала в модельном цеху. Оказалось, бездарная работа, не по моему характеру. В горячем цеху, где производилось литьё, проверяла апоки. Работа была сносной, хоть и кругом пыль, грязь, чугун. Все карманы халата всегда были битком набиты тряпками, инструментами, в их числе — штангель, микрометр, который как-то незаметно вытащили у меня заключённые узбеки, работавшие на предприятии. Пришлось выменять его на продовольственный талончик у них же. Все тогда сильно голодали. А наша зарплата была настолько мизерной, что мы её даже не спрашивали, довольствовались талончиками на обеды, на хлеб.
Моя первая запись в трудовой книжке — токарь пятого разряда. Я бы вновь встала за тот токарный станок, и весь путь прошла бы от начала до конца, ничего не меняя. Кроме слёз, которые пришлось пролить…
Дети войны
Периодически посылали нас копать рвы под Волоколамском. Часто вечерами с подружкой ходили в госпиталь помогать раненым. Бинты стирали, раны перебинтовывали, письма писали, книги читали… Там я сполна почувствовала свою стихию: наверное, в мирное время стала бы врачом.
Иногда мне с приятелями удавалось ездить за мороженной картошкой. Украдкой, без денег, ехали до Каланчёвки, там не было контроля. Тащила 25-килограммовый мешок, который был больше меня. Мама делала из этой картошки наивкуснейшие котлеты — это была самая лучшая еда. В нашей квартире были отопительные печи конструкции Быкова. Дрова получали по ордерам в домоуправлении, но ещё была возможность притаскивать неликвидные чурочки с работы. Случалось, только ими и обогревались.
Помогала маме, она брала дополнительную работу на дом — шила для солдат нижнее бельё. Я обрабатывала ткань от ниток, складывала бельё стопками. Настолько полюбила это занятие, что позже, работая в милиции, окончила трёхгодичные курсы кройки и шитья. Сама себе всё шила до самого последнего момента, пока рука не перестала работать. В моём платяном шкафу висит всё сшитое собственными руками, кроме пальто, конечно.
Тогда время было суровое, работали круглосуточно в одной и той же одежде. В чём работали, в том и ходили. Трамвай № 2, курсировавший от «Станколита», был полностью забит людьми с грязными закопчёнными лицами, замасленными одеждами, но никто не обращал на это внимания. Все с участием смотрели друг на друга, народ был почтенный, грубого слова в этой давке ни от кого не услышишь, сейчас молодёжи поучиться бы такой культуре…
Так война прошла, «похоронки» принесла в каждый дом. Погиб мой двоюродный брат, с которым вместе выросли, он был мне как родной…
Из пианистки в машинистки
В Министерстве госконтроля освоила пишущую машинку, до 160 ударов в минуту набивала. Я же пианистка. Работала секретарём у заместителя министра госконтроля СССР Аблякима Гафарова. Для меня это была мёртвая работа, опять же не по моему характеру. Вступила в комсомол. Однажды вызвали и предложили работу в органах госбезопасности. Я согласилась. Проработала пару лет в КГБ, а затем товарищ Берия закрыл наш отдел, и нас собрали на бирже труда в зелёном домике на площади Дзержинского, в Клубе КГБ. Кто вязал, кто штопал, кто в шашки играл… Приходили к девяти утра каждый день в течение трёх месяцев, высиживали по восемь часов. Однажды получила предложение от кадровика Министерства внутренних дел для работы машинисткой на улице Огарёва, 6. Согласилась.
Спустя какое-то время перешла в милицию на работу, которая считалась опасной, в то же время льготной — год за полтора. И так 29 лет и 16 дней. Об этой работе не каждому говорят...
Проверяя «приюты»
«Приют для опьяневших» — так назывался первый вытрезвитель в России…
Мне в связи с возрастом захотелось сменить работу. Помню, отгуляли свадьбу моей подруги Маргариты, которая работала в кадрах, и она стала слёзно умолять — занять вакантное место в медвытрезвителе № 10, что был на Пресне. Так я в 1974 году прошла практику в дежурке вытрезвителя. Потом трудилась в самом отделе медвытрезвителей УООП, была старшим инспектором по проверке работы вытрезвителей. В 1977 году закончила службу.
Сегодня
До сих пор стоит моё вековое немецкое пианино с подсвечниками на даче у сына. Сыграла бы я на нём? Уже нет, у меня полтора месяца назад отнялась рука. Как не моя стала, железная. Делаю зарядку, стараюсь вернуть подвижность, ведь сама ещё стираю, убираю, готовлю… и сыну помогаю, не могу иначе. Живёт в другом городе, у него штырь в ноге алюминиевый и порок сердца… Внуку Максиму 36 лет — он моя отрада. Привёз хризантемы ко дню рождения 2 июля — не забывает свою любимую бабушку. Со мной прожил свои отроческие годы становления. Напутствовала его быть военным, окончил Московскую специальную среднюю школу милиции МВД России. Служил в Чечне, ветеран боевых действий. Специалист по военным машинам, часто ездит в командировки, туда, где аварии, где нужны специалисты такого рода. Посоветовала ему продолжить учёбу в аспирантуре. «Ты меня замучила», — прозвучал ответ. Знаю, он бесконечно благодарен за то, что я, как капитан, направила его на нужный курс, помогла встать на нужную стезю.
***
…Вот и отметили 91-й день рождения капитана милиции Надежды Никоноровны Подкидышевой, родившейся 2 июля 1925 года. В очередной раз от Совета ветеранов и от себя лично Пётр Слипченко преподнёс ей восхитительный букет. Она говорит, что характером в маму. И для её мужа, подполковника милиции Бориса Петровича, работавшего первым заместителем начальника «Бутырки» (СИЗО-2), её слово было последним, но палку никогда не перегибала, так и прожили полвека душа в душу.
На дорожку она угостила нас ароматным и очень вкусным печеньем «Муравейник» собственной выпечки. Пригласила в гости на запечённую курочку с солянкой. «Оказывается, капуста с курицей — очень даже сочетается!» — промолвила Надежда Никоноровна напоследок, после чего мы крепко обнялись и трижды поцеловались...
Айрин ДАШКОВА, фото автора и из архива Н.Н. ПОДКИДЫШЕВОЙ
От рояля к токарному станку
В четыре утра 22 июня 1941 года мирный покой нашей семьи, как и миллионов других семей, был нарушен.
Обычная московская квартира, в полдень мы прильнули к радио и слушали его со слезами на глазах, так как узнали о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.Всем пришлось перестраиваться, сменяя мирную жизнь на военную. Папа ушёл в народное ополчение, сформированное в нашем районе… А меня всё ещё тянуло к любимому Гнесинскому училищу, но намертво закрытая дверь «развернула» на 180 градусов: мне пришлось найти применение своим ещё не остывшим от игры на рояле пальцам в работе на токарном станке...
Пошла в ФЗО (фабрично-заводское обучение) на завод «Компрессор», где собирали первые «Катюши». Машины стояли на балках с отверстиями, которые необходимо было заклепать. Шесть месяцев клепала эти балки. Работала столько, сколько было нужно, иногда не замечая, как день сменяла ночь. Работали за еду, которой не хватало. Через какое-то время перевелась на литейный завод «Станколит», встала за токарно-винторезный станок ДИП-200, освоила. Пришлось подставлять под ноги стеллаж, маленькая была, но очень прыткая, папа по-доброму звал меня «клопом».
В течение трёх с половиной лет освоила шлифовальный станок и практически всё слесарное дело. Отливали мины. Для того чтобы отлить образцы, требовалось изготовить апоку (форма для литья алюминия), потом её следовало отшабрить (снять алюминиевую стружку), чтобы был эластичный материал и не карябался. Мне нравилось работать на станке, вытачивала пробы для взрыва мин — это такая чугунная чушка в 16 килограммов. Мне надо было поднять, зажать патрон у токарного стана, подвинуть, зацентровать, включить станок с резцом. Было дело, чуть не затянуло в работающий агрегат, халат длинный, мешком висел на мне, маленькой.
Хотелось освоить другие рабочие специальности в цеху. Перешла на контрольную плиту, работала в модельном цеху. Оказалось, бездарная работа, не по моему характеру. В горячем цеху, где производилось литьё, проверяла апоки. Работа была сносной, хоть и кругом пыль, грязь, чугун. Все карманы халата всегда были битком набиты тряпками, инструментами, в их числе — штангель, микрометр, который как-то незаметно вытащили у меня заключённые узбеки, работавшие на предприятии. Пришлось выменять его на продовольственный талончик у них же. Все тогда сильно голодали. А наша зарплата была настолько мизерной, что мы её даже не спрашивали, довольствовались талончиками на обеды, на хлеб. Моя первая запись в трудовой книжке — токарь пятого разряда. Я бы вновь встала за тот токарный станок, и весь путь прошла бы от начала до конца, ничего не меняя. Кроме слёз, которые пришлось пролить…
Дети войны
Периодически посылали нас копать рвы под Волоколамском. Часто вечерами с подружкой ходили в госпиталь помогать раненым. Бинты стирали, раны перебинтовывали, письма писали, книги читали… Там я сполна почувствовала свою стихию: наверное, в мирное время стала бы врачом.
Иногда мне с приятелями удавалось ездить за мороженной картошкой. Украдкой, без денег, ехали до Каланчёвки, там не было контроля. Тащила 25-килограммовый мешок, который был больше меня. Мама делала из этой картошки наивкуснейшие котлеты — это была самая лучшая еда. В нашей квартире были отопительные печи конструкции Быкова. Дрова получали по ордерам в домоуправлении, но ещё была возможность притаскивать неликвидные чурочки с работы. Случалось, только ими и обогревались.
Помогала маме, она брала дополнительную работу на дом — шила для солдат нижнее бельё. Я обрабатывала ткань от ниток, складывала бельё стопками. Настолько полюбила это занятие, что позже, работая в милиции, окончила трёхгодичные курсы кройки и шитья. Сама себе всё шила до самого последнего момента, пока рука не перестала работать. В моём платяном шкафу висит всё сшитое собственными руками, кроме пальто, конечно.
Тогда время было суровое, работали круглосуточно в одной и той же одежде. В чём работали, в том и ходили. Трамвай № 2, курсировавший от «Станколита», был полностью забит людьми с грязными закопчёнными лицами, замасленными одеждами, но никто не обращал на это внимания. Все с участием смотрели друг на друга, народ был почтенный, грубого слова в этой давке ни от кого не услышишь, сейчас молодёжи поучиться бы такой культуре…
Так война прошла, «похоронки» принесла в каждый дом. Погиб мой двоюродный брат, с которым вместе выросли, он был мне как родной…
Из пианистки в машинистки
В Министерстве госконтроля освоила пишущую машинку, до 160 ударов в минуту набивала. Я же пианистка. Работала секретарём у заместителя министра госконтроля СССР Аблякима Гафарова. Для меня это была мёртвая работа, опять же не по моему характеру. Вступила в комсомол. Однажды вызвали и предложили работу в органах госбезопасности. Я согласилась. Проработала пару лет в КГБ, а затем товарищ Берия закрыл наш отдел, и нас собрали на бирже труда в зелёном домике на площади Дзержинского, в Клубе КГБ. Кто вязал, кто штопал, кто в шашки играл… Приходили к девяти утра каждый день в течение трёх месяцев, высиживали по восемь часов. Однажды получила предложение от кадровика Министерства внутренних дел для работы машинисткой на улице Огарёва, 6. Согласилась.
Спустя какое-то время перешла в милицию на работу, которая считалась опасной, в то же время льготной — год за полтора. И так 29 лет и 16 дней. Об этой работе не каждому говорят...
Проверяя «приюты»
«Приют для опьяневших» — так назывался первый вытрезвитель в России…
Мне в связи с возрастом захотелось сменить работу. Помню, отгуляли свадьбу моей подруги Маргариты, которая работала в кадрах, и она стала слёзно умолять — занять вакантное место в медвытрезвителе № 10, что был на Пресне. Так я в 1974 году прошла практику в дежурке вытрезвителя. Потом трудилась в самом отделе медвытрезвителей УООП, была старшим инспектором по проверке работы вытрезвителей. В 1977 году закончила службу.
Сегодня
До сих пор стоит моё вековое немецкое пианино с подсвечниками на даче у сына. Сыграла бы я на нём? Уже нет, у меня полтора месяца назад отнялась рука. Как не моя стала, железная. Делаю зарядку, стараюсь вернуть подвижность, ведь сама ещё стираю, убираю, готовлю… и сыну помогаю, не могу иначе. Живёт в другом городе, у него штырь в ноге алюминиевый и порок сердца… Внуку Максиму 36 лет — он моя отрада. Привёз хризантемы ко дню рождения 2 июля — не забывает свою любимую бабушку. Со мной прожил свои отроческие годы становления. Напутствовала его быть военным, окончил Московскую специальную среднюю школу милиции МВД России. Служил в Чечне, ветеран боевых действий. Специалист по военным машинам, часто ездит в командировки, туда, где аварии, где нужны специалисты такого рода. Посоветовала ему продолжить учёбу в аспирантуре. «Ты меня замучила», — прозвучал ответ. Знаю, он бесконечно благодарен за то, что я, как капитан, направила его на нужный курс, помогла встать на нужную стезю.
***
…Вот и отметили 91-й день рождения капитана милиции Надежды Никоноровны Подкидышевой, родившейся 2 июля 1925 года. В очередной раз от Совета ветеранов и от себя лично Пётр Слипченко преподнёс ей восхитительный букет. Она говорит, что характером в маму. И для её мужа, подполковника милиции Бориса Петровича, работавшего первым заместителем начальника «Бутырки» (СИЗО-2), её слово было последним, но палку никогда не перегибала, так и прожили полвека душа в душу.
На дорожку она угостила нас ароматным и очень вкусным печеньем «Муравейник» собственной выпечки. Пригласила в гости на запечённую курочку с солянкой. «Оказывается, капуста с курицей — очень даже сочетается!» — промолвила Надежда Никоноровна напоследок, после чего мы крепко обнялись и трижды поцеловались...
Айрин ДАШКОВА, фото автора и из архива Н.Н. ПОДКИДЫШЕВОЙ