В екатерининское время московское великосветское общество было далеко не на высокой ступени умственного и нравственного развития — под золотом расшитыми кафтанами таились старинные замшелые нравы.

Что управляло светским обществом? Мода, одна только мода. Роскошь в костюмах доходила до крайности: бархат, кружева, золотые позументы, пряжки с золотыми камнями (для особо избранных) считались верхом шика. Кафтаны с золотым шитьём и золотым галуном были обязательны при выходе в свет, отсутствие таковых — повод к всесветскому осмеянию. Щёголь, повеса высшего света должен был иметь дорогих кафтанов как можно больше и как можно чаще их менять. Шубы бархатные с кистями. Впрочем, и кафтаны обвешивались кистями. На шпаге непременно ленточка, бантик, манжеты кружевные, чулки шёлковые, со стрелочками, башмаки с красными или розовыми каблуками и большими блестящими пряжками.

Туалет дополнялся лорнетом, карманными часами, одной, двумя и даже тремя табакерками, иногда осыпанными бриллиантами, с портретами красавиц. Пальцы во множестве колец, в руках трость, опять же с резьбой, камнями. Волосы завитые, либо пышные парики.

Представьте, сколько времени проводил щёголь за туалетным столиком? Часа три-четыре он напомаживал, пудрил, завивал, наглаживал свою персону. С поправкой на время, но что-то схожее в нравах наблюдалось в 50—60 годах прошлого столетия, когда российские стиляги узили брюки, делали набриолиненные коки, баки, шили галстуки, чтобы до колен и с голыми девицами, башмаки опять же с огромными пряжками и на толстенной платформе. Сказано: мода обязательно возвращается.

Журнал «Пустомеля» хранит образчики манер и языка светских щёголей. Щёголь в беседе со щеголихой волен до наглости и смел до бесстыдства, дерзок, резв и дурашлив. Этакий разбалованный ребёнок. В разговоре с модницей он вдруг прерывает разговор: «Э! Кстати, сударыня, сказать ли вам новость? Вить я влюблён в вас до дурачества».

Жаргон модников включал в себя много слов, буквально переведённых с французского языка, что называлось, новомерными петербургскими словами. Журнал Новикова «Живописец» приводит с иронией образчики светской беседы, где, скажем, слово «болванчик» синоним словосочетания «кумир души моей». Вот примеры: «Ах мужчина, как ты забавен! Ужесть, ужесть! Твои гнилые взгляды и томные вздохи и мёртвого рассмешить могут», «маханьем» называлось волокитство, едем в «колетца» — в маскарад, в «медный таз» — в концерт, в «сайку» — смотреть русский спектакль, в «красное» — прогуливаться за город.

Образец диалога из журнала «Живописец»:

— Ах, монкер, ты уморил меня!

— Он живёт три года с женою и по сию пору её любит!

— Перестань, мужчина, это никак не может быть, три года иметь в голове сей вздор!

Михаил Пыляев в «Старой Москве», живописуя московский дворянский быт екатерининского времени, привёл картинку визита молодого племянника к богатой старой тётке: «Не успел он войти к ней, как она закричала: “Басурман, как ты в комнаты благочинно войти не умеешь?” Тётка сидела на кровати. У самой двери, направо, стоял большой сундук, железом окованный; налево множество ящиков, ларчиков, коробочек и скамеечек барских барынь. При конце узкого прохода сидели на полу рядом слепая между двумя карлицами и две благодетельницы. Перед ними, ближе к кровати, лежал мужик, который сказки сказывал; далее странница и две её внучки, девушки-невесты, да дура. Странница с внучками лежали на перинах; у кровати занавесы были открыты, вероятно от духоты, ибо тётушка была одета очень тепло: сверх сорочки она имела лисью шубу. Несколько старух и девок ещё стояло у стен для услуг…»

Шёл XVIII век.

Эдуард ПОПОВ