Герой Российской Федерации, лётчик-космонавт РФ Михаил КОРНИЕНКО — нередкий гость на Петровке, 38. Шесть лет ему довелось служить в органах внутренних дел Москвы. С тех пор Михаил совершил две экспедиции на МКС, одна из которых продлилась целый год. Мы побеседовали о милицейском прошлом космонавта и космическом будущем цивилизации.

—Милицейский опыт как-то помогал вам в дальнейшей жизни и на орбите?

— По моему убеждению, практически любой опыт в жизни помогает. И уж точно это относится к опыту работы в милиции. У нас был прекрасный коллектив, прекрасный начальник отделения Алексей Тимофеевич Золотарёв — фронтовик, очень уважаемый человек, полковник. В значительной степени профессионально я формировался под его влиянием. Во время службы в милиции закрепились навыки работы в команде, что потом очень пригодилось в космосе. Ведь на станции, где ты работаешь вместе с экипажем, это умение очень важно. Отделение милиции тоже можно назвать своим экипажем. У меня только позитивные воспоминания о времени, проведённом на милицейской службе.

— На МКС вы провели целый год. Что было самым трудным? Психологическая адаптация или, может быть, какие-то бытовые моменты?

— С бытовыми моментами, с физическими затруднениями можно справиться. Например, отсутствие гравитации, которое ослабляет мышцы, можно компенсировать ежедневными занятиями на тренажёрах, главное — не лениться. А вот с психикой труднее. Ты не видишь Землю, как ты её привык видеть, на протяжении месяца, двух, трёх, полугода! Не видишь деревьев, голубого неба и Солнца так, как их видно с поверхности Земли. Всё это начинает давить очень скоро.

— По чему больше всего скучали на орбите?

— По многому, но всё это можно выразить одной фразой: скучал по Земле. Конечно, не хватало каких-то локальных вещей. Скучал по своему участку в Подмосковье, в который я вложил душу и сердце. Я своими руками построил на нём баню и, находясь на орбите, просил прислать мне фотографии этой бани. По лесу скучал, по квартире, по семье, конечно.

Это не похоже на ностальгию, которую испытываешь, когда уезжаешь в другую страну или город. Это нечто особенное. Нехватка Земли. Целиком, как планеты. И всего того, что с ней связано. С этим достаточно сложно справиться, психика должна быть очень крепкой.

— В мире сейчас напряжённая политическая ситуация. В космосе границы, существующие между народами на Земле, забываются?

— Конечно. Там, в космосе, ты видишь Землю без границ. Оттуда различима только одна граница — граница атмосферы, вот её видно четко. Тоненькая голубая полосочка, которая отделяет нас от космоса.

В экипаже политики нет. Мы все вместе работаем на одну цель. И это прекрасный опыт и образец для подражания внизу. Земля — это большой космический дом, космический корабль, в котором мы путешествуем вместе.

— Расскажите, пожалуйста, о дружбе с астронавтом Скоттом Келли. Как она возникла и помогла ли в миссии?

— Я его знал и до того, как нас поставили в один экипаж. Мы вместе проходили подготовку в НАСА, встречались на неформальных мероприятиях. Но плотно мы тогда не общались. А потом нас поставили в экипаж — полтора года в дубле, полтора в основном. И мы в процессе наземной подготовки познакомились лучше, притёрлись, почувствовали, что сможем вместе работать и на орбите. Так и вышло. Мы прекрасно сработались, он помогал мне, я ему. Собственно, так люди и должны работать в экипаже. Эта дружба продолжается и сейчас. И когда он прилетает в Россию, то обязательно заезжает ко мне в гости.

— Что вы ощутили, впервые выходя в открытый космос?

— Каких-то романтических ощущений не очень много. Для них просто нет времени. Сама подготовка к выходу занимает две недели. Готовится циклограмма выхода от ОВЛ до ЗВЛ — открытия и закрытия выходного люка. Все семь часов выхода разложены по минутам. Когда я открыл люк наружу, то держал в уме, что каждый шаг расписан. Ты должен успеть завершить необходимые процедуры за бортом. Все силы и эмоции направлены на то, чтобы не отстать от графика. Перед тобой рабочая поверхность — станция. Ты постоянно держишь в уме, куда пойдёшь дальше. Отвлечься времени нет.

— Вопрос, может, немного глупый, но всё же интересно: что делать, если во время пребывания снаружи, например, зачесался нос?

— Есть специальное приспособление в скафандре, которое служит для этих целей. Устройство Вальсальвы. Это два бугорка из губчатой резины, которые крепятся на ободе шлема. На самом деле оно нужно, чтобы закрыть нос и «продуться», если при понижении давления в скафандре заложит уши. Но заодно с его помощью можно и почесаться.

— Насколько трудно вновь адаптироваться к Земле после годичного пребывания на орбите?

— Имея опыт полугодичной экспедиции — не трудно. Потому что уже за полгода организм полностью перестраивается под невесомость. Кровь в организме успевает полностью обновиться за это время. И разницы большой между полугодовым и годовым полётом я не вижу. Во время второго полёта я уже понимал, что делать, чтобы остаться в форме, и на станции очень много занимался физкультурой. Так что после годового полёта я вернулся даже в лучшем состоянии, чем после полугодового.

— После полёта в космос что-то поменялось в вашем восприятии жизни на Земле?

— Поменялось отношение к экологии. Наступило жёсткое осознание того, что человечество с ней подошло к самому краешку. Я не имею в виду глобальное потепление и другие распиаренные темы. Но что Землю мы катастрофически загрязнили — это безусловно. В океане плавают острова из пластикового мусора. И, к сожалению, нет общего понимания, как справиться с этой проблемой. Глобально, в планетарном масштабе, ничего для этого реально не делается. Каждый тянет одеяло на себя, не понимая, что оно одно на всё человечество.

— Если не ошибаюсь, вы участвовали в исследованиях возможностей человека при полётах в дальний космос, в том числе к Марсу. Полетим ли мы в ближайшее время на Красную планету? Чего нам пока для этого не хватает?

— Во-первых, нужно чёткое понимание, для чего туда лететь. Если лететь на Марс с конечной целью колонизации и преобразования планеты, то мы не готовы к этому делу чисто технически. Потому что нужны другие двигатели, нужны другие ракетные технологии. После Второй мировой войны авиация перешла с поршневых двигателей на реактивную тягу. Вот такой же скачок нужен в космонавтике, в ракетной инженерии. Трудно сказать, что это будет за тяга. На орбите можно использовать ионные, ядерные двигатели. Но за пределы атмосферы нас всё равно выкидывает химическое топливо. Кислород-водород или кислород-керосин. Это дорого и неэффективно — КПД как у паровоза, несмотря на все ухищрения.

Улететь на Марс сейчас можно, но только чтобы поставить там флаг. А вот организовать марсианскую базу и привезти туда десятки и сотни тонн оборудования пока нереально. Для этого должна работать вся экономика США или Китая. Даже поддержание МКС стоит очень дорого, что говорить о марсианской базе?

Когда мы найдём более дешёвые технологии для космических перелётов, более эффективные способы подъёма с Земли на орбиту, тогда и сможем решить этот вопрос.

Сергей ФЁДОРОВ, Денис КРЮЧКОВ,

фото Сергея ФЁДОРОВА