Лето 1981 года. Зона Байкало-Амурской магистрали. Ночь. По стиснутой тайгой грунтовке продирается уазик-буханка с надписью «Скорая помощь». Дорога то поднимается в гору, то опускается вниз, то пересекает ручей. Водитель дело знает. Зато я, сидящий рядом с ним новоиспеченный доктор, не знаю ничего. Даже причины вызова. Известно одно: в посёлке № 5 треста «Ленабамстрой» кому-то плохо. Наконец, приехали. Посёлок — сплошь из бытовок-вагончиков. Нашёл нужный, постучал. Открыла женщина, пригласила зайти... и тут же рухнула на пол, потеряв сознание. Судороги, непроизвольное мочеиспускание и пена у рта. Потащил несчастную внутрь. На разложенном диване крепко спят человек пять детей. Младшим годика два-три. Самая старшая девочка лет семи — очень серьёзная, не спит. Сообщила, что судороги у мамы потому, что папа бил её по голове. Значит, посттравматическая эпилепсия. Укладываю на бок, чтобы язык не запал. Ввожу противосудорожное средство. Минут через пять женщина приходит в себя. Складываю чемодан и собираюсь уходить. Больная провожает меня до двери... и снова падает. Опять судороги, пена у рта. Снова укладываю её на диван. На этот раз ввожу сильное успокаивающее в вену. Приступ кончается, но теперь уходить не спешу. Хотя сама женщина уверяет, что всё хорошо. Поднимается и ведёт меня к двери. Как будто торопится выпроводить. У порога — новый приступ. Еле успеваю подхватить голову. Привожу пациентку в чувство, на этот раз настаиваю на госпитализации, обещаю отвезти в город Усть-Кут, в лучшую больницу. Про себя вспоминаю, что лучшая больница города — барак, забитый дизентерийными больными. Пациентка, видимо, тоже это знает, от госпитализации отказывается. Но главное, не может бросить детей. Женщина тихо плачет, старшая дочка гладит маму по больной голове, успокаивает. Начинают действовать лекарства, которые я вколол, и несчастная засыпает.

Между тем в бытовку кто-то стучит. Наверное водитель меня заждался, думаю я, распахивая дверь. На пороге хмурый мужчина с топором. «Папа вернулся, — объясняет девочка и быстро захлопывает дверь перед самым носом отца. — Надо было вам доктор раньше уходить». Шустрая девчушка ловко вылезает в окно с противоположной стороны бытовки, предупреждая меня, что пошла за помощью к соседям и чтобы я до её прихода папу не впускал. Папа ругается, долбит в дверь ногами и топором. Бытовка трясётся. Усыплённая мной женщина спит на диване. Её малые, но ко всему привыкшие дети спят рядом. Хорошо, что длится это не долго. С улицы доносится шум, затем всё стихает, дверь открывается. Мой водитель и приведённые девочкой соседи скрутили папу и отняли у него топор. Мужчина часто дышит, хрипит, вырывается, теряет сознание и падает с пеной у рта. Наблюдаются непроизвольные мочеиспускание и дефекация. Зловоние жуткое. У бедняги тоже эпилептический припадок. Оказываю помощь. Пока ввожу лекарства, вспоминаю слова римского поэта Тита Лукреция Кара об эпилепсии: « Часто у нас на глазах, как от молнии, падает с пеной у рта и, дрожа всеми членами, стонет. Нету сознания в нём, сведены его мускулы корчей. Дышит прерывисто он и разбитый лежит, обессилев». А на Руси эпилепсию просто называли падучей болезнью и связывали с вселением в человека бесов. Но к самим больным всегда относились с сочувствием.

«Поехали доктор. Только не вздумайте тащить их в больницу. В дизентерийный барак не примут. В этом проклятом посёлке № 5 все жители условно-досрочно освобожденные и расконвоированные. Им только здесь жить можно. Даже в Усть-Куте появляться запрещено».

Андрей БЕССРЕБРЕНИКОВ