Мы жили раньше в одном коридоре — стол находок ГУВД и редакция газеты «На боевом посту». И потому сдружились как одна семья. Неудивительно, что девушки из стола находок, убегая на обед, иной раз просили посидеть у них в приемной, помочь забредшим в неурочный час посетителям.

Так было и в тот июльский день. «Находчицы» купили мороженое и смаковали его за стенкой, а меня попросили поговорить с посетителем, стучавшим в дверь. Открыл и обомлел: на пороге стоял негр баскетбольного роста.

— Здравствуйте, — сказал он на приличном русском языке, — я потерял паспорт, вы не находили?

— Нет, — отвечаю я и, помня текст инструкции для иностранцев, сообщаю: — Только вы обязательно сходите в свое посольство и сделайте сообщение. А то кто-нибудь из россиян найдет и уедет по нему за рубеж.

Ляпнул и тут же услышал за стеной нечто созвучное вою сирены. Негр, к счастью, этого не слышал и ушел, а девчонки вывалились со стоном из-за ширмы и, давясь от смеха, спросили:

— А наши как по его паспорту сбегут? Сажей намажутся или ты им типографской краски ссудишь?

История моментально облетела редакцию, и уже к вечеру корреспондент Володя Новиков сотворил стих:

 

Борис Иванович Соколов и его зам Олег Борисович Сенкевич отреагировали на пародию, увы, серьезно:

— Ты в редакции работаешь? Вот и пиши. А в стол находок ходить запрещаем. А в наказание — вместо двух очерков в неделю будешь готовить три!

 

3 октября 1993 года в мою судьбу впечатался и как большая трагедия всей страны, и как фарс. Увы, такое случается даже на войне. Смерть и усмешки часто соседствуют.

Когда из Дома правительства раздался клич «Все на штурм Останкино!», редактор Александр Юрьевич Обойдихин сказал:

— Быстро на автобус и дуй туда. Успей, пока не съехался народ.

Народ был еще в пути. Но автобусу

24-го маршрута доступ у пруда перекрыл заслон из Софринской бригады ВВ МВД. Пошел пешком до телецентра. Солдаты сидят в грузовиках. Их командир слушал радио и скрипел зубами — выставленных в центре Москвы безоружных солдат из «Дзержинки» избила металлическими прутьями ошалелая толпа. Теперь наступила очередь софринцев. Их командир принял решение, на мой взгляд, правильное: запретил солдатам покидать гру-

зовики.

А толпа нарастала. Это не были организованные как на демонстрациях колонны улыбающихся москвичей. Ярость, искривленные злобой лица. Мат висел над толпой — его извергали ораторы, дорвавшиеся до микрофонов. Из толпы к ним несло самых оголтелых, явно не лучших представителей народа.

Цепочка из десятка милиционеров в «брониках» заняла оборону у входа в телецентр. Я с командиром — рядом, один из всех в этой цепи — в гражданском.

Из толпы раздался крик:

— Ребята, милиционеры, идете к нам, мы вас не тронем. А этого, в штатском, отдайте нам, мы с ним разберемся.

Понятно, за кого меня приняли. Жутковато стало, думаю: «И на кой черт я сюда приехал?»

И вдруг появился спецотряд «Витязь». Спецназовцы вошли в толпу как нож в масло. А секунду-другую спустя, развернувшись веером, фактически спасли меня от неминуемой расправы.

Поняв, что телецентр не одолеть, поток возбужденных людей хлынул к построенному в канун Олимпиады радиокомплексу.

Группа милиционеров и я с ними кинулись туда же, но параллельно. Успели. Но дальше началось такое! Помните — вторгается в первый этаж грузовик, взрыв-пакеты, огненные факелы?

В Останкинский телецентр страна вложила миллиарды рублей. И теперь своими руками громила сокровище — деяние ума и рук тысяч россиян.

— Нам здесь, вероятно, погибать, — сказал мне капитан милиции. — А ты иди наверх, может, кто укроет.

И я пошел. Только кто же в такой обстановке откроет дверь студии незнакомцу. Но в каждом служебном здании есть кабинет, где можно отсидеться даже чужаку. Догадались? Правильно — именно там я и провел кажется шесть часов.

Потом вылез из «убежища» и пошел к Аргуновской улице, где в большом доме оказались выбиты стекла в нижних этажах. Думаю, кто-то развлекался «стрельбой» камнями.

Автобусы не ходили, о троллейбусе москвичи и не вспоминали — сразу после событий почти весь электротранспорт стоял.

…Утром пришел в редакцию, доложился. Александр Юрьевич, узнав, где его отважный репортер коротал шесть часов, зарыдал от смеха вместе с ответственным секретарем Иосифом Щукой.

— Владимир Ильич, — утирая слезы с глаз, сказал Обойдихин, — обещал всему народу золотые унитазы. А тебе в первую очередь обязуюсь выдать. Жди!

Вот я и жду. Дело ведь не в золоте, а в соответствии награды подвигу.

 

Встреча с героем — это всегда радостное событие для репортера. Даже если оба переругаются вдрызг. Но с младшим лейтенантом милиции Юрием (фамилию, увы, за давностью лет забыл) нас объединила любовь к собакам.

Он — кинолог, а его напарник имел медалей поболее чем офицер Юра. Однако в жизни иной раз случается, что и медалисту удача не улыбается.

…Зимой 1982 года в Москву приехала французская певица, звезда эстрады Мирей Матье. Красавицу повезли в Останкино, туда же, как мухи на мед, слетелась вся столичная пресса. Бедную звезду заставили пройтись вдоль пруда, затем по телекомплексу. А в итоге — звонок в ГУВД столицы. ЧП!

У парижанки исчезло колье, стоящее больше миллиона. Мгновенно в Останкино прибыла вся районная милиция, патрули соседних районов приступили к детальной проверке всех подозрительных — а вдруг колье у них!

Грохотали телетайпы ГУВД, отстукивая в районы срочные депеши, а ГАИ перекрыла путь транспорту от центра до ВДНХ, пропустив вне очереди «Рафик» с важной персоной. Когда микроавтобус тормознул возле заплаканной певицы, та обернулась на шум двери. Из салона выпрыгнула поджарая овчарка. А следом — Юрий.

— Вы моя надежда, — перевели ему с французского слова певицы.

И кинолог приступил к работе. Да где там! Весь снег истоптали так, словно в Останкино запустили табун мустангов.

Собака-медалистка сообразила первой: в такой каше искать бесполезно. И гордо уселась на снег, надменно глядя на людей.

— Понимаешь, — сказал мне при встрече Юра, — у кинологов есть девиз: не работай сообща, работай сам. Вот и пришлось чуть не на коленях все тропки исползать. Нашел. В снегу под слепком от ботинка.

— Медаль тебе за это дали?

— Нет. Выговорешник прежний списали.

— А что же певица?

— Она мне сказала: «Юра, теперь в моей памяти — вся московская милиция».

— А собака что получила — медаль?

— Ну уж нет! Я с ней на тренинге эту ситуацию еще раз детально отработал, чтобы в будущем не халтурила.

Очерк «Норд идет по следу» был оформлен с фотографией В. Горемыкина, обожавшего всех животных вообще, а собак, кошек и лошадей — в особенности. Кстати, они его признавали за своего: радостно подскуливая, вертели хвостами, а кони позволяли даже кормить себя морковкой из рук.

 

Конечно, выезжая на задание, чтобы написать очерк об уголовном розыске, предполагаешь нечто необычное. Благо, сыщики всегда готовы блеснуть перед прессой если не моментальным раскрытием преступления, то воем сирены своего авто.

В 11-е отделение милиции — на «Баррикадной» — я приехал летним вечером 1982 года. Только стал записывать «мемуары» сыщиков, как вдруг раздался звонок дежурного:

— Малая Грузинская, дом… Квартирная кража.

Лихие сыщики прихватили с собой и меня. Приехали. Хозяйка в шоке, но уже звонит. В милицию? Да нет! Посыпались такие имена, что старший опергруппы побледнел на глазах. Хотел меня аккуратненько удалить, да не успел — в квартиру вошли люди в штатском, потом, один за другим, милицейские полковники и генерал. Все понятно — старушка непростая.

Весь переулок забили машины. И каждый прибывший берет управление крохотной опергруппой на себя. Штаб на штабе, а «пехота» — только четыре опера да репортер. В общем, вместо розыска — «Генштаб».

И тут вошел он. Тихо, скромно даже. В темном костюме с «искрой». Потом, в газетах 1985 года о нем много будут писать как о самодуре и горлопане, хаме и грубияне. Я увидел другое. Высокий красивый мужчина прошел к столу, сел, тихо спросил старших офицеров:

— У вас есть другая работа? Поезжайте.

Первый заместитель министра внутренних дел Юрий Чурбанов дождался, пока свернется последний штаб, и взглянул на опергруппу:

— Вот визитка. Через каждые два часа докладывать мне лично о ходе розыска.

Юрий Чурбанов почему-то смотрел только на меня, и старший группы после ухода Чурбанова шепнул:

— Я боялся, что он спросит твое удостоверение. Знаешь, как у нас прессу «любят». Ну, давай, линяй. Нам работать надо.