Министр Щёлоков печатался в нашей газете. Да-да, самым регулярным и аккуратным автором был. Как только подходил День советской милиции, так мы всей редакцией на стрёме стоим: печатаем доклад министра, сделанный им по Центральному телевидению. А чего его печатать? И так все слышали. Однако фиксация в газете — для истории. И не дай Бог что-нибудь не так!

Редактор Борис Соколов к начальству не ходил. Ну не любил он этого. Так что за любой подписью к начальнику главка, в политотдел или на коллегию шёл ответственный секретарь, то есть автор этих строк. Ну и конечно, к министру. Правила были такие: прежде чем газета будет подписана в печать, сигнальный экземпляр должен лечь министру на стол. Не знаю кем и когда, но были введены правила публикации портретов государственных деятелей. Каждый из них в обязательном порядке просматривал в сигнальном экземпляре своё изображение и, если оно нравилось, выглядело достаточно моложаво, то ставил свою закорючку, разрешающую снимок к печати. Сначала это правило касалось только членов Политбюро ЦК, потом распространилось и на министров.

Помню, я впервые пришёл в приёмную Щёлокова. Навстречу мне из-за столов рванулась тройка молодых орлов. Все в цивильных костюмчиках, белых с иголочки рубашечках, но с чрезвычайно военной выправкой.

— Ваш вопрос к министру?

— Да вот визу надо на публикуемый доклад.

— Пожалуйста, к помощнику. Кабинет напротив.

Через пару минут в приёмную мы вошли уже вдвоём — с помощником министра генерал-майором Игорем Осиповым. Ну, с Осиповым не так уж тревожно, мы с ним были знакомы, когда он ещё работал в центральной прессе. Помощник министра вошёл в кабинет Щёлокова, а мне по существовавшей процедуре теперь уже разрешалось находиться в приёмной в окружении всё тех же трёх комитетчиков, охранявших министра и первейшего дружка (об этом вся страна знала) Леонида Ильича.

Щёлоков, подражая своему другу и патрону, всегда играл демократа, правда, барствуя при этом. Сколько я ни бывал у него в кабинете за многие годы (а это случалось при каждой публикации праздничных докладов, речей и партийных форумов и т. п.), Николай Анисимович всегда вставал с кресла, огибал стол, здоровался за руку, и вот так рядышком мы просматривали сигнальные полосы газеты. Но не всегда всё проходило гладко. Конфуз произошёл в первую же минуту нашего знакомства. Глядя на свой снимок на первой странице, Николай Анисимович спросил:

— Кто это?

— Министр, — отвечал я, не понимая, куда он клонит.

— Нет, это не министр, — строго заметил министр, — а обезьяна. А надо, чтобы был как ты (он ко всем, кто ниже рангом, обращался на «ты»).

Через минуту я уже мчался на ЦТ, где его фотографировали во время доклада, искал в фототеке наиболее удачный вариант. Братья-журналисты в таких случаях, понимая, что моя ошибка могла окончиться последним днём газетной работы, помогали, и через час с газетным сигналом и иным фото я был у министра. По-моему, фото ничем не превосходило первый вариант, но оно устроило хозяина. Он высказал удовлетворённо:

— Вот, совсем другое дело, теперь это действительно министр.

Таких встреч в кабинете министра случалось много, но одна едва не закончилась драматично, по крайней мере, для нас с редактором.

Печатали доклад на День милиции, и я, как всегда, приехал за визой. Мне в приёмной сказали, что министра нет, не объясняя, когда он будет. Через час я вновь приехал на Огарёва, но его по-прежнему не было. Положение складывалось дурацкое: по типографскому графику газета должна уже быть на ротации, а я не мог получить высочайшее разрешение на печать. На третьем или, не вспомню, на четвёртом заезде мне в приёмной, сжалившись, объяснили, понизив голос до шёпота, что министр на охоте с Брежневым в Беловежской пуще.

Посоветовавшись с редактором, я подписал газету в печать. Иначе был бы пропуск номера. Наутро «Петровка» стала состоявшимся фактом. Тем не менее всё с тем же вчерашним сигналом я стоял перед министром. Правила есть правила, и визу министра никто не отменял. Текст Николай Анисимович никогда не читал, страницы только просматривал. И вдруг на четвёртой его внимание привлёк небольшой некролог о смерти бывшего крупного работника МВД. Глянув на скорбное сообщение, Щёлоков вдруг оцепенел, а потом зашёлся негодованием:

— Это что такое? Кто позволил?

— Политуправление предложило поставить. И вообще, покойники не ждут.

— Да ты, голубчик, бредишь. Какое такое политуправление? Когда выступает министр, покойники ждут. Короче, снять!

У меня по спине прошёл холодный пот. Газета-то вышла вчера. И ничего не поделать. Ну как ему сказать, что утром её уже получили подписчики, да и вся Москва… И я, начав было объяснять, что пока была охота:

— Николай Анисимович, видите ли… — и выдавил из себя: — Есть снять!

А Щёлоков добавил:

— Снять покойника и триста экземпляров мне на стол.

Уже в коридоре на меня набросился Осипов:

— Ты что, самоубийца? Ну кто возражает министру?

— Игорь Сергеевич, так ведь газета вышла.

— Ну и что? Звони в типографию. Набор не рассыпали?

— Нет пока.

Через пару часов, сделав вставку на освободившуюся колонку четвёртой полосы и отпечатав триста экземпляров, я стоял перед министром. О, эти памятные потёмкинские деревни!

Щёлоков бегло взглянул на последнюю страницу:

— Ну вот, информация о совещании молодых сотрудников и об обмене опытом в Октябрьском зале столицы. А я уж было подумал, что кроме похорон у нас нет событий в милиции.

Потом повернулся к Осипову:

— А редактор-то орёл (у начальства понятия «ответственный секретарь» и поныне нет: или редактор, или корреспондент), — потом поднял указующий перст: — Значит так: редактора поощрить в размере оклада.

И помедлив:

— Да и всю редакцию.

Чуть позже у себя в кабинете Осипов передразнил:

— Видишь, как складно получилось. А ты: «Видите ли…» — но ходу премиальному поощрению давать не стал.

Эдуард ПОПОВ, фото из открытых источников