Гарник Восканян «в московских криминальных схватках»
ВОРОВСКАЯ ЛЮБОВЬ К ИСКУССТВУ
Под нашим наблюдением находилась одна интернациональная группировка, которая занималась драгоценными камнями и металлами, антикварными предметами и их незаконной перепродажей, в том числе и за рубежом. В частности, в Москве нами были получены оперативные сведения, что армяне, участники преступной группы, через зарубежных граждан, находящихся в Армении, переправляют в Турцию и страны Ближнего Востока предметы антиквариата, живописные полотна и прочее похищенное из России. При расследовании этих дел наше внимание привлекла одна группировка, в которую входили чеченцы и армяне. Мне прекрасно был знаком ее главарь по кличке Шах, армянин, преступный авторитет. Он принадлежал к «интеллигентной» части воровского мира, представители которого предпочитали не насилие, а обман, подлог, шантаж, нелегальный и полулегальный бизнес и прочее. При этом они хотели проникнуть в определенную всеми уважаемую среду, пытались наладить связи с известными людьми в этой области. И нельзя сказать, что безрезультатно.
Мы получили сведения о картинах, украденных пять лет назад, в 1990 году, у русского художника Евгения Поливанова. Будучи членом объединенного Союза графиков России и Союза двадцати художников Москвы, Поливанов был известен как на родине, так и за рубежом. Многие его работы находились в частных коллекциях России, Европы и Америки. После смерти художника у его жены осталось около двадцати полотен, которые и привлекли внимание преступников кавказской национальности. Чеченцы совершили бандитское нападение на квартиру и, угрожая оружием, унесли несколько картин. Вдова художника была так напугана, что даже не обратилась в милицию, видимо, смирившись с потерей оставленного мужем наследства.
В связи с расследованием данного дела у нашего руководства были сомнения: случай произошел пять лет назад, никто не обратился к нам за помощью, неизвестна судьба картин, а самое главное — убит главный организатор преступления Шах. Однако, обстоятельно изучив дело, я попросил разрешения пригласить на беседу вдову Поливанова, Ларису Германовну Гусеву.
Когда она пришла в наше управление, я попросил ее рассказать о похищении картин. Как ни странно, она категорически отказалась даже подтвердить этот факт. Вдова заявила, что ничего подобного не было и у нее нет никаких претензий или жалоб на кого-либо. Мне показалось, что я, будучи другой национальности, вызываю у нее недоверие — сначала группа кавказцев ворвались в дом, а теперь опять же кавказец еще и допрашивает. Мне пришлось изложить ей известные нам обстоятельства дела. Когда я описал ее квартиру, где, естественно, никогда не был, украденные картины и другие детали, Гусева почувствовала, что мы много знаем и молчать бессмысленно. Она рассказал о случившемся.
Сначала были телефонные звонки. Неизвестные личности с ярко выраженным кавказским акцентом требовали продать картины по назначенной ими цене; иначе, угрожали они, может произойти «все, что угодно». Душевно изнурив вдову, вооруженные чеченцы обманом ворвались в ее квартиру, унесли с собой почему-то только 4 картины, но обещали, что на следующий день придут за остальными, а если она сообщит о случившемся в милицию, то убьют ее и сына. После ухода бандитов, словно Господь протянул руку женщине, потерявшей голову от страха, — неожиданно позвонил старый знакомый, которого почему-то все звали Шахом.
— Он ваш земляк, — то ли с укором, то ли констатируя факт, произнесла Лариса Германовна. — Я его знала как образованного, симпатичного, любезного человека. Он поинтересовался моим здоровьем, а я ему говорю: так вот и так, едва жива. Он разволновался, сказал, чтобы я никуда не ходила и ни к кому не обращалась: сейчас он придет ко мне с другом по имени Гурген. Этот друг внимательно осмотрел оставшиеся картины, чувствовалось, что он разбирается в живописи и хорошо знаком с творчеством моего покойного мужа.
— Вы почувствовали какую-то торопливость в их действиях?
— Да. Сначала они мне сказали, что чеченцы — кровожадное племя, они способны на любое злодейство. Потом предложили перевезти картины на время в надежное место, пока они разберутся с бандитами. Вы знаете, я действительно была так напугана, особенно страшилась за жизнь сына, что тут же согласилась. С того дня я больше не видела картин мужа. Слышала, что они в Армении.
— А вы знаете, что Шаха убили в Ереване?
— Да. Поэтому считаю коллекцию потерянной.
— Его убийство никак не связано с полотнами. Он попытался изнасиловать одну армянку, муж которой его застрелил.
— Что от этого меняется, — вздохнула вдова.
У Гусевой был отрешенный вид. А мне уже стала понятна суть дела. Шах со своими людьми и чеченцы действовали сообща, по предварительной договоренности. Испытанное средство, которое, как правило, действует безотказно: один запугивает, другой выступает в роли защитника, бескорыстного друга. Хорошо знаю и этого Гургена — действительно опытный специалист в области оценки предметов искусства. Он вошел в преступный мир, стал его частицей и правой рукой Шаха. Итак, следы ведут на мою историческую родину.
С одним из наших сотрудников отправляюсь в командировку в Ереван. Шансы невелики. Как уже говорилось, прошло пять лет. Когда новоявленный владелец коллекции так бесславно закончил свой путь, картины, по всей вероятности, находились у подобных ему бандитов. Известно, что после смерти Шаха его сообщники проявили свою шакалью сущность и стали ожесточенно бороться за его имущество. Мы знали, что в Москве они растащили семьдесят автомашин «Volvo», купленных Шахом за рубежом, для перепродажи.
В Ереване мы в первую очередь направились в созданное МВД Армении Главное управление по борьбе с организованной преступностью, к его начальнику полковнику Армену Ерицяну. Изложили суть дела и сказали, что нам известны некоторые адреса, где, возможно, могут находиться картины. Вместе с ереванскими коллегами мы побывали в квартирах по указанным адресам, в основном в домах родных и близких Шаха, и нашли там четыре картины. Через несколько дней ребята из управления с юмором доложили, что наш приезд рассорил преступное сообщество Москвы и местных. Не зря говорят, что на воре шапка горит. Мы встревожились: как бы в связи с этим делом не произошли другие нежелательные события. К тому же это был знак, что если не все картины, то хотя бы их часть находится в руках у этих переполошившихся личностей.
Поскольку вместе с картинами Поливанова к нам в руки попали и другие украденные полотна, мы их все сфотографировали и, оставив оригиналы в МВД Армении, вернулись в Москву. Гусева опознала и отобрала работы мужа. Значит, мы были на правильном пути. Мы активизировали оперативную работу с армянскими преступниками в Москве, с людьми из близкого окружения Шаха. Все полученные сведения регулярно передавали в Ереван. Я еще дважды побывал в Армении и там же, за работой, провел свой отпуск.
Сегодня могу со всей благодарностью и признательностью сказать, что не будь поддержки моих ереванских коллег, вряд ли бы мы достигли существенных результатов. Они действовали оперативно и без промахов, иногда им приходилось днями сидеть в засаде. Некоторые бандиты, быстро отдали картины, бог знает какими путями попавшие им в руки. Часть картин была приобретена состоятельными людьми. Среди покупателей встречались и вполне порядочные, в том числе и должностные лица; им и в голову не приходило, что картины краденые. В конце концов нам удалось собрать воедино почти всю коллекцию.
Расследование еще не было завершено, но уже получило широкую огласку в кругу московских деятелей культуры. Благодаря слаженной работе правоохранительных органов двух дружественных государств в Россию вернулись юридически принадлежащие ей оригинальные картины. В Москве потребовали провести процедуру передачи картин в торжественной обстановке. Полковник Ерицян сам приехал и привез найденные картины и принял участие в церемонии их передачи, состоявшейся в нашем управлении на Шаболовке. В знак признательности вдова художника Поливанова одну из работ своего известного мужа подарила Московскому региональному управлению по борьбе с организованной преступностью, вторую — соответствующему управлению МВД Республики Армения.
Это был достойный подарок в память о почти забытом, но все же раскрытом преступлении.