Генерал-лейтенант Георгий Петрович фон Медем занимал должность московского градоначальника с июля 1905 по январь 1906 года. Ему довелось руководить полицией города в самые жаркие месяцы Первой русской революции, апофеозом которой стало Декабрьское восстание в Москве.

Георгий Петрович происходил из дворянского рода немецкого происхождения. Медемы поселились в России после присоединения к Курляндии в конце XVIII века. Однако и прежде представители фамилии нанимались к русскому императору. Так, Иоганн Фридрих из баронской ветви рода, к которой и принадлежал наш герой, поступил на российскую военную службу ещё в 1732 году, участвовал в Семилетней и русско-турецкой войнах, получил генеральское звание.

Медемы часто занимали высокие должности в государстве. С детства эта судьба была уготована и Георгию Петровичу. Он родился в марте 1850 года. В шестнадцатилетнем возрасте был зачислен юнкером в Николаевское кавалерийское училище, окончив которое продолжил службу государю в уланском полку.

В 1774 году Медем был переведён в Отдельный корпус жандармов, занимал различные должности в жандармских полицейских управлениях железных дорог.

Хотя его карьера, судя по скудости дошедших до нас сведений, обходилась без ярких моментов, трудился он усердно и постепенно дослужился до командира сначала Московского жандармского дивизиона, а затем Санкт-Петербургского жандармского дивизиона. Это были исключительно строевые подразделения. Некоторые современники называли дивизионы «парадными придатками» к полицейским силам обеих столиц. Однако времена необременительных нарядов близ театров и административных зданий подходило к концу. Подпольные организации набирали силу, приближая бурю 1905 года.

Георгий Петрович к этому моменту получил назначение в штаб Отдельного корпуса жандармов, где стал помощником начальника. Однако прослужить в нём он успел меньше четырёх месяцев.

Декабрьское восстание в Москве 1905 года

В апреле 1905 года градоначальником Москвы стал граф Павел Павлович Шувалов, поставленный, чтобы навести порядок среди экстремистских движений. Он взялся за дело жёстко, чем и вызвал немедленный отпор со стороны боевого крыла эсеров. 11 июля выстрелами из револьвера он был смертельно ранен. Отметим, что назначался он после другого террористического акта, в результате которого был убит бомбой главнокомандующий войсками Московского военного округа, сын Александра II великий князь Сергей Александрович. Первый в истории градоначальник Москвы Евгений Николаевич Волков был за этот провал уволен.

Начались срочные поиски преемника. В то время исполнительная власть в Москве была поделена между генерал-губернатором, губернатором и градоначальником. Генерал-губернатор обладал высшей военной и административной властью и обладал расширенными полномочиями в период кризисных событий. Мирное управление городом исполнял губернатор. На градоначальнике были сосредоточены полицейские задачи.

Что же представляла собой Москва в то время? Как и сегодня, это был один из крупнейших городов мира. В России уступал по численности жителей (1,6 миллиона человек) Петербургу, входил в десятку самых населённых городов мира. Каждый год здесь стремились осесть ещё 50 тысяч человек. В Москве в ту пору — строительный бум. Новые дома, рестораны, торговые заведения и финансовые учреждения открываются чуть ли не ежедневно.

А ещё Москва — пороховая бочка. Бедность низших слоев, военное поражение в Русско-японской войне, отсутствие гражданских свобод… Возрастающее недовольство кристаллизовало революционные движения, сосредоточенные вокруг либеральной и социалистической повестки. Отсутствие каналов диалога с властью радикализировало подполье, освоившее террористическую тактику. С начала 1905 года в стране по политическим мотивам были убиты сотни человек: высокопоставленные руководители губерний, полицейские начальники и жандармские офицеры, десятки приставов, околоточных надзирателей, городовых, урядников…

Власти в этих условиях оказались неспособны выработать ясную стратегию и метались между репрессиями и расширением свобод. Если в 1904 году был провозглашён курс на доверие к обществу, то 9 января 1905 года в Петербурге войска устроили Кровавое воскресенье, перебив больше ста безоружных рабочих, пытавшихся передать царю петицию о своих нуждах.

В таких условиях градоначальником Москвы стал Георгий Петрович фон Медем. Назначение последовало вслед за сменой генерал-губернатора. Прежде эту должность занимал генерал от кавалерии Александр Александрович Козлов. Он пользовался большим уважением жителей города, но не оправдал ожиданий императора. Тот рассчитывал на строгость к тем, кто призывал к реформам, но Козлов проявил самостоятельность. Он позволил провести в Москве Земский съезд — форум, на котором представители всех сословий обсуждали положение в стране. Николай II потребовал закрыть съезд, но Козлов, не считая это справедливым, отказался. История сохранила письменную ремарку пораженного императора: «Где мои верноподданные слуги?»

Таковыми стали Медем и новый генерал-губернатор Пётр Павлович Дурново, 70-летний генерал от инфантерии. Неглупый человек и ещё физически крепкий старик, он оказался совсем не привычен к бурной политической жизни Москвы и, будучи брошенным в этот кипящий котёл, мало что мог сделать и совершенно потерялся в штормовых событиях. Фактическим губернатором в этот период был Владимир Фёдорович Джунковский (формально пост занимал Григорий Иванович Кристи, но тот был в отпуске и уже определён занять по возращении другую должность).

Медем вызвал симпатии москвичей. Он действовал доброжелательно, прислушиваясь к пожеланиям жителей. Вместе с тем, будучи всю жизнь в строевых подразделениях, он несколько отставал от текущего момента и не вполне успевал за разгорающимся революционным пожаром.

6 августа, реагируя на настроения в стране, Николай II издал Манифест об учреждении Государственной Думы. Но он не оправдал, пожалуй, ничьих надежд. Думе предлагалась исключительно законосовещательная функция, что не устраивало общество, ждущее реальных реформ. Оппозиционные группы немедленно начали обсуждение ответных действий.

Столичные власти не наблюдали за этим равнодушно. Агентура сообщила о сходках революционеров на окраинах губернии. Однако мятежники ждали облаву. Неподалёку от современных Люберец высланному за бунтовщиками разъезду устроили засаду. Один казак был убит.

Революционные речи звучали всё чаще и всё более открыто, проникая даже в стены Московской городской Думы. Так, на одном из заседаний некоторые депутаты потребовали удаления из города недавно присланного Донского казачьего полка. Казаки исполняли в Москве неблагодарные полицейские функции, поддерживая порядок на улицах. При этом жили в неподготовленных для их приезда казармах, на голом полу.

Осенью в Москве изо дня в день усиливалось ощущение полного государственного бессилия. Полиция была скована. Ухудшало ситуацию то, что Медем в своих действиях зависел от Дурново, ставленником которого являлся. А тот, упрямо не пытаясь разобраться в происходящем, стал раздражительным, отчитывал Медема за все наваливающиеся проблемы и прекратил оказывать ему всякую поддержку. Георгий Петрович, изведённый созданными затруднениями, отвечал ему взаимностью.

Их конфликт вылился в фантастический по своей нелепости случай. Забастовщики-телеграфисты проникли в дом генерал-губернатора, вывели из строя телеграфные аппараты и спокойно ушли. Градоначальник отказался что-либо предпринимать по этому поводу, и подчинявшийся ему эскадрон драгун, охранявший дом, так и не вмешался в происходящее.

Медему было отчего невзлюбить Дурново. Не замечая собирающейся грозы, тот отдавал распоряжения, которые не то что не помогали полиции, но только вредили ей. Доходило до того, что генерал-губернатор руководил градоначальником, как лакеем, отсылая его встречать своих пассий и устраивать их в московских гостиницах.

Подобные отношения ничуть не помогали справиться с организованным подпольем. В октябре обстановка в стране ещё более осложнилась. Бастовали миллионы человек. В Московскую Думу был допущен делегат от рабочих. Переданные им требования Медем и Джунковский посчитали не иначе как прямой угрозой властям, однако в Думе с ними спорить не стали.

На протяжении первой половины октября Москва бастовала постоянно. На несколько дней останавливался водопровод, при этом работать отказались не только простые служащие, но также инженеры и архитекторы. Не ходил транспорт. Исчезло освещение.

Император, осознав масштаб происходящего, подписал новый манифест, устанавливающий, что «никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы», а также провозглашавший свободу совести, слова и собраний. Уже на следующий день Москва расцвела: предприятия возобновили работу; люди отмечали событие как общенациональный праздник.

Однако эсеры и большевики и этот манифест посчитали недостаточным, продолжив курс на вооружённое восстание. Наряду с толпами, прославлявшими императора, на улицах появились демонстрации с красными флагами. Всюду стали вспыхивать стычки. Под кулаки стали попадать обычные прохожие. Полиция не получала никаких директив и лишь беспомощно взирала на волнения.

Дурново не понимал происходящего. Когда его дом украсили красными знамёнами, он в недоумении вышел к людям в генеральском мундире и снял перед толпой шапку. Красные флаги он попросил убрать ночью. На следующий день он принял делегацию от революционных союзов. «Товарищ!» — обратились к нему прибывшие. «К-какой я вам товарищ?» — поразился Дурново, но делегацию выслушал. Она просила не чинить препятствий процессии по случаю похорон революционера Баумана. Дурново обещал отдать Медему распоряжение об удалении с маршрута полиции. За порядком обязались следить сами революционеры.

Разумеется, беспорядки возникли. В обществе пролегла трещина раздора. Многие были возмущены попустительством в отношении левых движений. В городе произошли столкновения, были убитые.

Революционная волна накатывала. Рабочие мастерили пики и кинжалы. Через Финляндию, которая, будучи автономией, не имела над собой строгого надзора, контрабандой ввозили тысячи единиц огнестрельного оружия.

В Петербурге 50 дней существовал Совет рабочих депутатов, требовавший в числе прочего прекратить всякое финансирование полиции и жандармов. 2 декабря им был издан Финансовый манифест, призывавший отказаться от выплаты податей и налогов. Воззвание напечатали 8 либеральных газет, тираж которых был конфискован, а сами издания закрыты.

Но в то время как в Петербурге бунтовщики были на время задавлены, их воззвания нашли благодатную почву в Москве, где Дурново не предпринимал против них продуманных мер, а Медем и полиция были связаны из-за этого по рукам и ногам. При этом образованные слои, в том числе аристократы, в немалом числе сочувствовали социалистам.

20 ноября Дурново был вызван в Петербург. Государь участливо побеседовал с ним о делах в Москве, после чего генерал-губернатор вернулся в город и обнаружил записку о своём увольнении, подписанную двумя днями ранее.

После этого ободрённый Медем телеграфировал другому представителю рода Дурново, министру внутренних дел Петру Николаевичу, по поводу непрекращающихся забастовок: «Действовать буду решительно и авторитета власти не посрамлю». Однако имеющихся у него сил было недостаточно — всего 2000 полицейских на огромный город. Он неоднократно запрашивал дополнительные силы, но так их и не получил.

Новым генерал-губернатором стал адмирал Фёдор Васильевич Дубасов. Разговор с революционерами у него был короткий, что он подтвердил жёсткими действиями в других губерниях: «Если сельские общества или хотя немногие из их членов позволят себе произвести беспорядки, то все жилища такого общества и всё его имущество будут по приказу моему уничтожены». На приёме по случаю своего назначения он заявил: «Мне оказана честь, которою я не могу не гордиться. Москва — первопрестольная столица России — всегда была хранительницей самых лучших и самых дорогих заветов русской жизни. Но это назначение произошло при обстоятельствах совершенно исключительных и чрезвычайных, к сожалению, в прискорбном смысле. При таких обстоятельствах назначение на пост московского генерал-губернатора приобрело совсем иное значение, и вот почему я без всяких колебаний принял его, как принимают боевой пост».

Дубасов не разбирался в административных делах, но был волевым и верным солдатом императора. Известна была его чрезвычайная вспыльчивость, из-за чего подчинённые, попав под горячую руку, нередко страдали несправедливо. Тяжесть его характера в полной мере ощутили на себе в скором времени мятежники.

2 декабря в Москве восстали солдаты 2-го гренадерского Ростовского полка. Они были быстро блокированы верными присяге частями, и беспорядки не распространились на город. Хотя ситуация оставалась напряжённой, никто и вообразить не мог, что вся Москва спустя несколько дней будет охвачена боями.

Волнения начались с общей забастовки, объявленной с 12 часов 7 декабря Московским советом рабочих депутатов, собравшимся в Училище И.И. Фидлера в Мыльниковом переулке.

Более половины фабрик и заводов Москвы замерли. Прекратила работу Центральная электрическая станция. Вновь была парализована железная дорога. Постепенно склонились на сторону забастовщиков торговые предприятия. Продолжил работу лишь водопровод и газовый завод: в зимний мороз их остановка сулила бедствие всем независимо от политической позиции.

После совещания с военными, Медемом и Джунковским Дубасов объявил в Москве чрезвычайное положение.

Между тем настроение в городе было приподнятое. Всё напоминало какой-то фестиваль. Однако это был праздник с револьвером в кармане: наготове были вооружённые революционные дружинники.

Полиция пыталась пресекать хаотичные манифестации и разоружать дружинников, но эти действия были слабо скоординированы и нерешительны. Был арестован Совет рабочих депутатов… но его тут же сменил новый состав.

Большой митинг, собравший около 10 тысяч человек, возник в саду возле Триумфальной площади. Участники постановили арестовать Дубасова. Войска и полиция обложили сад, но упустили невысокий забор в задней его части. Большинство активистов сумели сбежать, а тех, кого удалось задержать, отпустили, проверив документы. Несмотря на эту мягкость, по городу распространялись слухи об убитых и раненых.

Ночью эсеры бросили бомбы в окна здания Охранного отделения в Гнездниковском переулке. Передняя стена обвалилась. Был убит околоточный надзиратель.

В те же часы войска окружили Училище И.И. Фидлера, где засели революционеры. Им был предъявлен ультиматум о сдаче. Услышав отказ, войска обстреляли из артиллерии здание, в котором находились несколько сотен человек, не только боевиков, но и сочувствующих студентов. Понеся потери убитыми, бунтовщики капитулировали.

Это столкновение послужило последней искрой, взорвавшей ситуацию. Улицы Москвы стали занимать боевые дружины. Повсюду возводились баррикады из вывесок, бочек, телеграфных столбов. Медем находился в городе, постоянно докладывая Дубасову, руководившему действиями по подавлению восстания, о ситуации в различных районах.

Основные бои развернулись на Тверской улице, между нынешними Пушкинской и Триумфальной площадями. Здесь восставшие укрепились особенно основательно, применив для своих фортификаций даже трамвайные вагоны. На стороне революционеров были несколько сотен вооружённых револьверами боевиков, остальные действовали булыжниками. Войска продвигались с орудиями, методично уничтожая баррикады.

Жестокий бой разгорелся на Каретном Ряду. Отряд жандармов был направлен из казарм на Петровке разбирать баррикады у театра «Эрмитаж», но был окружён дружинниками. Те потребовали сдачи, но жандармы отказались. Вспыхнула отчаянная схватка, в которой жандармы Московского дивизиона одержали верх.

Едва не погиб сам Медем. Когда он стоял на улице возле своего дома, в него собирался выстрелить боевик, замаскированный повязкой красного креста. Однако воспользоваться оружием не успел и был вовремя задержан.

Революционные силы отступали и сжимались. Общее руководство ими было утеряно, и каждый район, оставшийся в их руках, превращался в импровизированную крепость. Теряя баррикады, рабочие переходили к партизанской тактике, действуя небольшими группами, дерзко нападая и тут же исчезая. Каждую ночь убивали до 20 городовых. Чтобы они не стали жертвой таких налётов, им было приказано снять форму.

Полиция была малочисленна, и для содействия ей была организована милиция из добровольцев Союза русских людей. Её отряды подчинялись приставам. На некоторых постах полицейские силы укрепили военными.

Крепко восставшие держались в Замоскворечье, Бутырском районе и нынешнем Автозаводском, где располагалась Симоновская слобода — центр старообрядчества Москвы. Артиллерия обстреливала любой дом, из которого летела бомба или делался выстрел. Несколько раз вспыхивали бои за контроль над Николаевским (ныне Ленинградским) вокзалом. 

16 и 17 декабря центром боёв стала Пресня, куда отступили из других районов рабочие. Их крепостью стала мебельная фабрика Шмита. При этом глава фабрики Николай Шмит активно поддерживал восставших и выделял им деньги на закупку вооружения.

Для взятия фабрики Шмита были направлены 10 рот Лейб-гвардии Семёновского полка. К 19 декабря войска смяли сопротивление мятежников. Последние 450 рабочих сдали огнестрельное и холодное оружие.

18 декабря был арестован сам Шмит. Через год он был найден в изоляторе мёртвым. Было это убийство или самоубийство, так и осталось неизвестным. Все богатства Шмита были переданы большевикам, что позволило их партии не испытывать стеснения в деньгах следующие десять лет.

С падением фабрики Шмита восстание было окончательно подавлено. Его жертвами стали сотни москвичей. При этом причастность к восстанию почти трёхсот погибших при артобстрелах и перестрелках так и не удалось подтвердить. Были убиты десятки полицейских и других должностных лиц.

Дубасов руководил действиями государственных сил беспощадно и впоследствии обвинялся во всевозможных жестокостях. Вместе с тем он считал, что достоинство власти состоит в том, чтобы не мстить, и просил, чтобы дела виновных рассматривал обыкновенный суд, а не военный, благодаря чему в отношении мятежников обошлось без смертных приговоров.

Два покушения на Дубасова были предотвращены, но в результате третьего он был серьёзно ранен и вскоре ушёл с должности.

Медем, хотя и не был в ходе событий декабря на первых ролях, не потерял управления полицией, которая быстро восстанавливала порядок в районах, отбитых у восставших. Вместе с Дубасовым вскоре после бунта Медем посещал пострадавшие от погрома места, встречался с представителями рабочих, в том числе учреждений, недавно находившихся в руках революционеров.

Одновременно по всей Москве проходили обыски, целью которых было изъятие спрятанных до нового раунда революционной борьбы боеприпасов и оружия.

Спустя месяц Медем был произведён за отличие в генерал-лейтенанты и вновь переведён в Отдельный корпус жандармов. Служба в Москве стала для него в некотором смысле яркой, безумной командировкой, из которой он вернулся на более спокойную, хорошо знакомую ему работу.

Стоит сказать, что запомнился москвичам он не только участием в декабрьских событиях. Он также утвердил устав Сокольнического клуба спорта — первого футбольного клуба Москвы.

Скончался Георгий Петрович фон Медем 1 февраля 1911 года. Его могила находится на Новодевичьем кладбище в Санкт-Петербурге.

Денис КРЮЧКОВ, фото и иллюстрация из открытых источников