Кому-то, возможно, 1908 год покажется скучным: революционный праздник непослушания закончился. Но москвичи того времени с таким мнением вряд ли согласились бы. И поначалу в наступившем 1908-м москвичи даже не поверили, что Первая русская революция — уффф! — наконец-то финишировала. Но всё так и есть: баррикады разобрали, бунтари разбрелись, на улицах стало тише и спокойнее. Хотя отголоски революции долго ещё будут проявляться то здесь, то там.

КАДРОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ

Газете «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции» к тому времени пошёл шестьдесят первый год, и она по-прежнему добросовестно сообщала читателям все самые важные новости. Шесть десятилетий на посту — не пустяки, для издания стаж очень даже солидный. Особенно если учесть, что в те годы газеты и журналы появлялись как грибы, и практически едва ли не все из тех изданий не просуществовали и года. Так что московская полицейская газета испытание временем выдержала блестяще. Нужная получилась газета, иначе её бы не издавали.

Московская полиция, хотя и с потерями, но с сохранившимся боевым настроем пережила все неурядицы Первой русской революции и с новыми силами и уверенностью в правом деле взялась за наведение порядка. К тому же у московских полицейских только что появился новый руководитель — градоначальником был назначен генерал-майор Александр Адрианов. Его предшественника генерал-майора Рейнбота обвинили в казнокрадстве (юристы до сих пор спорят, насколько справедливо было это обвинение) и убрали с должности. Многие в Москве жалели, что Рейнбота сняли, отмечали его демократизм и всяческое отсутствие в нём начальнического чванства и дуроломства. Но что сделано — то сделано. Новый градоначальник Адрианов, как говорят, тоже сразу пришёлся ко двору. И газета «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции» при нём вспомнила о своих лучших традициях, и новый градоначальник не стал ломать через колено газетную жизнь. Хотя мог, если в конце каждого номера традиционно значилось: «Печатается с утверждения господина московского градоначальника генерал-майора Адрианова». В ежедневно публикуемых его приказах особенно подробно расписывались кадровые вопросы: кто ушёл в отпуск, почему ушёл, на сколько дней и прочие: «Увольняются: а) в отпуск в разные места России: околоточный надзиратель 3 участка Лефортовской части коллежский регистратор Николай Травин — на 14 дней, для устройства домашних дел, с сохранением содержания. Городовой 2 отделения конно-полицейской стражи Сергей Царёв — на 8 дней, для устройства домашних дел».

Или аналогичное: «Увольняются: а) в отпуск в разные места России городовые: 3 участка Мясницкой части Евдоким Афонин — на 10 дней по случаю болезни матери…» Зачем читателям такие подробности? Пусть знают: полицейские такие же люди, у них тоже есть жёны и матери.

Само собой, имеются регулярные подробности о продвижениях по службе: «Высочайшим приказом по военному ведомству произведены: за отличие по службе: из полковников в генерал-майоры числящийся по армейской кавалерии полицмейстер московской столичной полиции Золотарёв. За выслугу лет, со старшинством: состоящие в штате московской столичной полиции из штаб-ротмистров в ротмистры: Всеволодов с 7 апреля и Матвеев с 1 сентября 1908 г.; из штабс-капитанов в капитаны: Юрковский с 6 мая 1904 г.; Россинский с 11 декабря 1907 г., Петров с 4 января, Савченко с 6 апреля и Солис с 6 мая1908 г…»

Есть и такое — кого и за что «вышибли» со службы: «Увольняется от службы пожарный служитель Городской части Иван Кириллов как несоответствующий своему назначению, с 1 сего декабря». У пожарных, похоже, с дисциплиной было хуже, чем у городовых: «Пожарный служитель Сущёвской части Иван Нардейкис за нетрезвое поведение смещается с 15 руб. 75 коп. — на 11 руб. 83 коп. оклад жалованья в месяц с 1 декабря».

Словом, гласность при новом градоначальнике Адрианове поднялась на новую высоту, газета подробно сообщала читателям как о новых званиях и назначениях, так и о проштрафившихся служаках. И это при том, что обжёгшись на молоке недавней революции, власти в стране изо всех сил дули на воду — где только можно закручивали гайки. При этом не боялись в полиции Москвы сообщать и о промахах с недостатками, не страшились выносить сор из избы.

ОСКОРБЛЯТЬ ПОЛИЦИЮ — СЕБЕ ДОРОЖЕ

Между тем революция как будто закончилась, а повышенной бдительности власти не теряли. В Москве уже который месяц сохранялось Положение чрезвычайной охраны — особый правовой режим при чрезвычайных ситуациях и народных волнениях, во время которого увеличивались полномочия государственной власти. Режим действовал в Москве до декабря 1908 года. Однако к концу этого периода в «Ведомостях московского градоначальства и столичной полиции» появилось такое сообщение: «Высочайшим указом 5 сего декабря продлено по 7 июня 1909 года Положение чрезвычайной охраны в Москве и Московской губернии с предоставлением прав главноначальствующему генерал-губернатору, а при его отсутствии градоначальнику и губернатору по принадлежности». Дело в том, что власть в городе представляли генерал-губернатор (он главный), губернатор и градоначальник. Схема довольно запутанная: обязанности и полномочия их нередко переплетались, входили в противоречия, но так уж вышло. К слову, право приостанавливать печатные издания и их запрещение также входило в зону действия вышеназванного Положения. И в том же номере, где было помещено сообщение о продлении срока действия Положения, красовалась наглядная его иллюстрация: «Воспрещённые издания. С книжного рынка изъяты: изданный товариществом Сытина «Всеобщий русский календарь» на 1909 год и вышедший в свет «Народный календарь» на 1909 год С.-Петербургского издательства «Солнце».

Ещё новшество: «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции» теперь регулярно публиковали списки лиц, виновных в нарушении обязательных постановлений московского генерал-губернатора от 4 июня 1907 года — об оскорблении чинов полиции. К примеру: «Крестьянка Лебединского уезда Анна Григорьева Юрова против представленного приставом 1 участка Басманной части 24 ноября за № 1560. Аресту 1 месяц».

О прошлогоднем генерал-губернаторском постановлении следует сказать особо, его появление на свет — вынужденная реакция властей. Дело в том, что во время той самой Первой русской революции полицейским в Москве досталось больше всех. Бунтовщики то и дело унижали сотрудников полиции, ругали, поносили почём зря, оскорбляли и даже обстреливали. С целью защиты и поддержания авторитета полицейских и появилось в газете данное постановление. В нём говорилось: «1) Дела об оскорблении воинских чинов и полиции, а также всех вообще должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей или вследствие исполнения таковых, или же хотя бы и не при этих условиях, но когда означенные чины и должностные лица находились в установленной для них форменной одежде или имели присвоенное должностное отличие — рассматриваются в административном порядке. 2) Лица, признанные виновными в нарушении сего обязательного постановления, подвергаются по постановлению московского градоначальника денежному штрафу до 500 рублей или заключению в тюрьму до 3 месяцев, или же аресту на тот же срок. 3) Настоящее обязательное постановление вступает в законную силу со дня его распубликования в газете «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции» и распространяется на город Москву, включая и вошедшие с 1 мая 1906 года в черту города Москвы пригородные местности, расположенные в Московском уезде».

Как свидетельствует история, генерал-губернаторское постановление сыграло свою роль: за каждым подобным оскорблением следовало наказание. Так что оскорблять московских полицейских стало себе дороже. Желающих за оскорбление заплатить 500 рублей (по тем временам большие деньги) или отсидеть три месяца в кутузке было немного. Правда, таковые всё-таки были. Иногда в публикуемом в газете списке оскорбителей насчитывалось до двух десятков человек — народ в Первопрестольной нервный, от революции не все ещё остыли.

УБИТ РАЗБОЙНИК СУХАШВИЛИ

Александр Адрианов

Если в Москве в этот год ситуация с обеспечением порядка стала лучше, а криминальная активность явно пошла на спад, то на широких российских просторах мятежный настрой и криминальная активность просматривались ещё долго. В этот год «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции» стали публиковать всё больше сообщений из российских городов и весей. А в них, особенно в целом ряде регионов, криминал как раз продолжал активно справлять праздник вольницы. Редакция принимала сообщения по телеграфу и сразу же вставляла заметки в номер. Как всегда, в подобных сюжетах в известном смысле заметно выделялась Одесса: «7 декабря. В Кривой Балке убит из револьвера городовой Дальницкого участка». Южные направления почему-то чаще других приносили тревожные известия: «Тифлис. В ночь на 6 декабря в Душетском уезде после упорного сопротивления и продолжительной перестрелки с полицейскими и стражниками убит разбойник Сухашвили».

Нередко телеграф приносил в редакцию «Ведомостей московского градоначальства и столичной полиции» и вовсе сообщения о беспределе, от которого у читателей-москвичей вставали волосы дыбом — таких зверств в Москве давно не было: «Таганрог. Близ слободы Латоны Таганрогского округа убиты: священник, два учителя, псаломщик и два кучера. Мотивы и подробности неизвестны. На место преступления выехали судебные власти и окружной начальник».

В 1908 году в газете часто стали публиковаться сообщения из зала суда: «Смоленск. Военно-окружной суд приговорил мещанина Соломина за побег из лихвинской тюрьмы, сопровождавшийся насилием над тюремной стражей и начальником тюрьмы, а также уничтожением 28 арестантских дел и убийством стражника, к двадцатилетней каторге».

Суды стали ещё и эхом революции — в то время как раз завершались расследования по делам забастовщиков, итогом которых стали судебные заседания: «Вильна. Судебная палата с участием сословных представителей по делу о забастовках на польских дорогах в 1905 году приговорила десятерых к крепости, из них одного к трёхлетней, одного на полтора года и остальных к году, причём двоим зачтено предварительное заключение. Не рассмотрено дело в отношении четырёх скрывшихся».

И при всём при том нельзя не отметить очередную особенность: как бы ни ужесточали власти меры по укреплению порядка и дисциплины, кто бы что ни говорил о «шемякиных судах», было бы несправедливо утверждать, что все суды в России в ту пору приговоры штамповали автоматически. Судебная система по возможности старалась быть объективной, даже если речь шла о чувствах высоких чиновников: «Петербург. Окружной суд без участия присяжных заседателей заслушал дело по обвинению редактора «Речи» Харитона и Александра Стаховича бывшим товарищем министра внутренних дел Гурко в клевете в печати; суд обоих оправдал». Заметьте, судья не посмотрел на то, что оскорблённым себя посчитал сам бывший замминистра внутренних дел: не виноваты журналисты, не оскорбляли чиновника и точка!

Александр ДАНИЛКИН,

фото автора и из открытых источников