ПАРФЕНТЬЕВ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. НАЧАЛЬНИК МУРа В 1952 – 1962 ГГ.
Газета «Петровка, 38» продолжает публикацию специальных выпусков, посвящённых 100-летней истории Московского уголовного розыска. Они формируются из материалов книги об истории Московского уголовного розыска, создаваемой Советом ветеранов МУРа под общей редакцией Юрия Григорьевича ФЕДОСЕЕВА — начальника МУРа в 1991—1994 годах.Будущий «Иван Грозный», как называли И.В. Парфентьева в его бытность на посту начальника МУРа, родился в 1913 году в Можайском районе Московской губернии в крестьянской семье. Свои первые шаги на милицейском поприще он делал в Подольском районном управлении милиции (РУМ) Московской области. Начинал с самых низов: практикант, помощник оперуполномоченного ОУР, дактилоскопист-фотограф, оперуполномоченный ОУР. Работал хорошо: с огоньком, въедливо, надёжно.
Парня заметили и назначили начальником ОБХСС РУМ, но и там он не засиделся. Вскоре его перевели в аппарат Московского областного управления милиции на должность начальника отделения, а в 1941 году — начальника 1-го отдела ОБХСС.
После объединения НКВД и НКГБ СССР (июль 1941 г.) мы видим Парфентьева в контрразведывательном отделе, а затем в отделе по борьбе с бандитизмом УНКВД Московской области. В 1944 и 1945 годах он работает начальником отделения уже в центральном аппарате НКВД, в Главном управлении по борьбе с бандитизмом. Однако при разделе силового ведомства в марте 1946 года для него не нашлось места ни в МВД, ни в МГБ, вот тогда-то он и оказался в Московской милиции.
Начинает он опять же скромно — зам. начальника Свердловского РОМ, но уже через десять месяцев ему доверили Краснопресненский райотдел. Там он за три года, работая энергично, даже иногда чересчур энергично, добивается хороших оперативных показателей, и его назначают заместителем начальника МУРа. В этой должности он пробудет три года, переживёт трёх начальников — Урусова, Гребнева и Кошелева, после чего займёт их место. Правда, должность будет называться — начальник Московского уголовного сыска (до 1956 года).
Парфентьев руководил МУРом дольше всех — десять лет без двух месяцев. Руководил профессионально, со знанием дела. Он был строг и даже крут, поэтому его за глаза и называли Иван Грозный. А разве строгость кому-то мешала в наведении порядка? Взять того же Маршала Победы, он был ещё круче. Его боялись, но и уважали. Такое же отношение испытывали подчинённые и к Ивану Васильевичу. Но вот в чём не откажешь Парфентьеву, так это в его справедливости и внимательном отношении к личному составу. Все, кому довелось работать под его началом, вспоминают о нём с теплотой и уважением.
Но вечно сидеть на одном месте нельзя, да к тому же поджимает молодая поросль, на Петровке всходила новая звезда — Анатолий Иванович Волков. Ему-то, своему заместителю, Иван Васильевич и оставил это почётное, но такое неспокойное место.
Комиссару милиции III ранга И.В. Парфентьеву нет ещё и пятидесяти лет, до пенсии ещё работать и работать, да к тому же, кто позволит разбрасываться такими кадрами? И он получает новое назначение. Назначение с повышением — заместителем начальника Управления специальной милиции ГУМ МВД РСФСР. Но долго работать там ему не пришлось. Привыкший к ритму большого города и калейдоскопу событий, по которым нужно принимать срочные и подчас категорические решения, он попытался применить свои уже наработанные методы. Однако офицеры спецмилиции — белая кость, работавшие в закрытых городах в более комфортных условиях, причём со значительно меньшей нагрузкой, но с большей зарплатой, предпочитали другой ритм и даже другую тональность обращения. Одним словом, не пришёлся он ко двору.
А у кого из работников милиции к пятидесяти годам здоровье остаётся в идеальном состоянии? Нашлись болячки и у Ивана Васильевича. В результате пятидесятилетний комиссар милиции, заслуженный работник МВД, кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды в августе 1963 года был уволен в запас Советской Армии по болезни. Через три года в издательстве «Советская Россия» вышла его книга «Прошлое в настоящем. Записки бывшего начальника Московского уголовного розыска», в которой он поведал о трудной, но такой нужной людям профессии, как работник уголовного розыска.
Юрий ФЕДОСЕЕВ
Профессия Ивана Васильевича
Надо сказать, что с 1933 года работа уголовного розыска для печати была засекречена. И только в 1957 году на прилавки магазинов поступила книга Аркадия Адамова «Дело пёстрых», по которой был снят фильм. Я работал тогда в газете «Московский комсомолец», куда Аркадий Адамов и привёл к нам в гости Парфентьева.
Вот уж никак не ожидал, что легендарный комиссар милиции окажется невысоким полным человеком. Тем более, что в фильме его играл весьма импозантный актёр Владимир Кенингсон.
— Иван Васильевич, — протиснулся я к начальнику МУРа, — мы бы хотели написать о вашей службе.
— Хорошее дело, — хитро прищурился Парфентьев, — получи разрешение и приходи. Я тебе помогу.
Это сейчас можно сравнительно легко попасть на Петровку, а тогда...
В общем, через три месяца я всё же прорвался в МУР. Парфентьев принял меня сразу. Войдя в кабинет, я несколько растерялся.
Парфентьев в синей с серебряными погонами форме комиссара милиции сидел за столом и чинил зажигалку.
Он кивнул мне на стул и продолжал вставлять в латунный корпус длинную, гибкую пружину. Та всё время выскакивала и вырывалась у него из рук. Наконец, ему удалось поставить её на место. Он отложил зажигалку, встал и протянул мне руку:
— Пробился всё-таки. Молодец... Знаешь что, ты у нас походи, с ребятами познакомься, приглядись. Ко мне можешь приходить в любое время...
Меня сначала отправили в отдел, занимающийся борьбой с мошенниками, к молодому оперу Эдику Айрапетову.
Материал для первой публикации я собирал скрупулёзно и тщательно. Кочевал со своим блокнотом из отдела в отдел, записывая занимательные истории, ездил с оперативниками на обыски и задержания. Когда у меня скопился материал, я пришёл к Парфентьеву.
Время было позднее. Иван Васильевич налил мне стакан крепкого чая, я приготовился к интересному разговору, но тут дверь кабинета раскрылась и влетел Эдик Айрапетов.
— Иван Васильевич! На Трубной в квартире троих завалили.
— Еду.
Парфентьев открыл ящик стола, вынул пистолет в кобуре без крышки, приладил её на ремень и ко мне:
— Ну, чего сидишь? Хотел увидеть кошмарную историю, вот она и случилась. Поехали.
В переулке на Трубной мы вошли в приземистый двухэтажный дом. У подъезда стояла «скорая» и несколько оперативных машин. На ступеньках сидели младший лейтенант и огромная овчарка.
— Ну что? — спросил его Парфентьев.
— Довела до трамвайной остановки, там след потеряла, товарищ комиссар.
— И то дело. Где «скорая»?
— В квартире.
— Кто там ещё?
— Следак из прокуратуры.
— Пошли, — относилось ко мне.
Мы поднялись на второй этаж, вошли в распахнутую дверь квартиры. Я почувствовал странный, назойливый запах. И никак не мог понять, чем пахнет. Только под утро, когда шёл домой по пустым рассветным бульварам, я понял, что это запах человеческой крови. Убийцы зарубили топором всю семью — мужа, жену и двоих детей.
Но это позже. Под утро. А пока я стоял в квартире и наблюдал за работой опергруппы.
— Стой здесь и смотри. Никуда не лезь и руками ничего не трогай, а то оставишь пальчики и потянет тебя прокуратура за убийство, — усмехнулся Парфентьев. Через некоторое время ко мне подошёл Эдик Айрапетов. Я уже разбирался в муровской структуре и поэтому удивился:
— Ты что здесь делаешь? Это же особо тяжкие.
— Моих клиентов замочили. Это татары-золотишники. У нас были данные, что они крупную партию «рыжья» должны купить.
— Что именно?
— Золотые десятки. Пойдём, я тебе их тайник покажу.
В одной из комнат кровать с никелированными шишаками была выдвинута на середину. В углу часть пола была поднята, как крышка.
— Смотри. — Эдик посветил фонарём.
На оцинкованном дне тайника сиротливо лежало колечко с каким-то камешком. Видимо, второпях убийцы его не заметили.
Мы вышли из этой квартиры под утро. Город был тихим и сонным.
— Тебя отвезти? — спросил Парфентьев.
— Не надо, я живу рядом.
Я шёл по утренней Москве, привычной и до слёз знакомой. А перед глазами стояли носилки с трупами, которые проносили санитары мимо меня. У одного из них откинулся брезент, и я увидел вместо лица кровавую кашу.
Тогда, впервые столкнувшись с убийством, я думал о том, что жизнь не такая уж длинная. В любой момент может появиться урка с топором и... И тогда, не по книге Адамова, а по тому, что я увидел этой ночью, я понял, что такое работа сотрудника угрозыска.
В квартире убитых, в отличие от фильма «Дело пёстрых», Парфентьев не командовал, не распоряжался громогласно.
Он о чём-то тихо говорил оперативникам, они ему что-то рассказывали. Не было трагизма и патетики. Люди работали. Делали своё привычное дело. Я до сих пор помню ребят-сыщиков, на рассвете куривших у машины. Лица у них были усталые, как у людей выполнивших тяжёлую и неприятную работу.
По сей день я благодарен Ивану Васильевичу, что он взял меня на это «дело». Именно в этой, пахнущей кровью квартире я впервые узнал, что такое сыск.
На следующий день, когда пришёл в МУР, я встретил комиссара в коридоре, во всём его мундирном блеске. Он ехал в горком партии.
— Ну, — усмехнулся он, — кошмары не снились?
— Пока нет.
— Ну и хорошо. Я часика через два вернусь и разыщу тебя...
Конечно, об Иване Васильевиче Парфентьеве можно написать не очерк, а целую книгу.
Он начинал свою работу постовым милиционером и закончил комиссаром милиции третьего ранга.
В пятидесятом году, за семь лет до нашего знакомства, он ликвидировал одну из самых страшных банд — банду Пашки Америки. Он никогда не любил говорить о своих делах. Предпочитал рассказывать о Сергее Дерковском, Владимире Чванове, Игоре Скорине. Была ли это скромность или осторожность человека, начавшего свой путь в органах при самых кровавых наркомах? Не знаю. Знаю только одно — он был первым начальником МУРа, издавшим книгу своих криминальных историй. К сожалению, она так и не была переиздана.
Так уж случилось, что мне пришлось уехать из Москвы, а когда через год с лишним я вернулся, Иван Васильевич ушёл из МУРа, в котором командовал больше десяти лет. Это был абсолютный рекорд. Ни один начальник не продержался столько на своём посту.
Конечно, можно было написать о громких делах, погонях и засадах. Но я решил написать о человеке, который терпеливо возился с начинающим журналистом, показывая ему изнанку жизни. И делал так, чтобы эта изнанка не вызвала у него психологического отторжения.
Многие мои коллеги любят формулировку — прирождённый сыщик. Так не бывает. Человек рождается не для того, чтобы разгребать кровь, горечь и грязь. Оперативниками становятся по стечению жизненных обстоятельств. Сыщик — это профессия. А понятие это состоит из многих компонентов. За много лет работы в криминальной теме я убедился, что плохой человек не станет хорошим сыщиком. Потому что в этой профессии главное — прикоснуться сердцем к чужой беде.
Конечно, сегодня говоря об Иване Васильевиче Парфентьеве, многие люди, знавшие его, вспоминают разное. Я помню людей, которые на дух не переносили начальника МУРа, считая его слишком жестоким человеком. Но знаю и других, которые вспоминают о нём тепло и добро.
Сегодня, когда пишу этот материал, я вспоминаю весёлого человека. Я вспоминаю бойкую скороговорку и прищуренные лукавые глаза.
Один раз, на Трубной, я видел сыщика Парфентьева. Он был собран, стремителен и немногословен. Лицо его было жёстким и злым.
В жизни каждого человека есть этапные, знаковые встречи, которые, как выясняется позже, оказывают влияние на всю оставшуюся жизнь. Дружба с Иваном Васильевичем помогла мне на долгие годы выбрать главное направление в своей работе.
Эдуард ХРУЦКИЙ
Особое задание
— Эдик, я тебя пугать не хочу. Сам понимаешь, дом вы весь разгромили. Стену взломали, вскрыли пол, печь развалили. Тебе по суду нынче придётся лет пять зарплату отчислять на ремонт. Да и начальство по головке не погладит. Дай Бог, если мне удастся тебя опером в отделение устроить, а то попадёшь и в дежурные!
Айрапетов молчал. А что он мог возразить? Комиссар Парфентьев был прав... Несколько месяцев назад они закончили дело Махова, заместителя директора небольшой швейной фабрики, который на самом деле был крупнейшим в Москве спекулянтом по золоту и драгоценным камням. В его служебном сейфе при обыске нашли несколько бриллиантов, и всё. Но были чёткие оперативные данные и материалы следствия — Махов где-то прячет свои сокровища.
Первоначальные обыски ничего не дали. На допросе, когда следователь прокуратуры предложил ему добровольно выдать ценности, Махов рассмеялся и сказал: «Ищите!»
И вдруг, по данным внутрикамерной разработки, получили интересное сообщение.
Махов жил в собственном деревянном доме в районе метро «Аэропорт». Эти маленькие домики решено было снести для строительства престижных кооперативов деятелей советской культуры. Об этом было напечатано в газете, которая случайно попала в камеру, где сидел Махов. Прочитав её, он сказал всего одну фразу:
— Дом снесут — нищим останусь!
Когда об этом стало известно Айрапетову, он понял — это след.
И вот четыре дня они без отдыха работают в доме Махова. Из НИИ им привезли последнее чудо техники: аппарат, позволяющий при помощи рентгеновских лучей обследовать стены. Аппарат был неудобен и тяжёл. Кроме того, он реагировал на любой металл, поэтому и приходилось ломать стены, где вместо ценностей сыщиков ожидал лишь старый металлический гвоздь. Или какой-нибудь кабель.
Они уже осмотрели всё, даже разобрали печку. Перешли на кухню, сняли полы, выкопали яму по периметру, ничего не нашли.
Все ушли в другую комнату, а капитан Айрапетов в одиночестве сидел в этой проклятущей яме и думал о том, как будет объясняться с прокурором и куратором из МГК КПСС. Он ещё раз осмотрел яму, в которой, видимо, похоронит свою милицейскую карьеру. Земля. Вода на дне. Кирпичная кладка фундамента.
Айрапетов начал ощупывать кирпичи. Один за другим. И внезапно... Кирпич поддался неожиданно легко! За ним второй! Третий!
В фундаменте зияла ниша.
Айрапетов сунул в неё руку и нащупал осклизлый бок стеклянной банки. Потянул. Банка была доверху набита бриллиантами.
Радости он не ощутил. Слишком уж много скопилось усталости за эти дни!
... Такой же мятый и небритый, как накануне, стоял он в кабинете Парфентьева. На столе комиссара были разложены ценности.
— Молодец, Эдик, — хлопнул его по плечу комиссар, — большие ценности народу вернул! Я тут говорил с руководством о твоём поощрении. Ты сто пятьдесят шесть рублей получаешь? Думаю, рублей пятьдесят премию тебе пробьём.
— Служу Советскому Союзу!
— Ну это ты скажешь, когда поощрим. А сейчас домой. Отсыпайся, мойся, брейся и завтра ко мне в восемь ноль-ноль!
— За премией, товарищ комиссар?
— Ох и наглец же ты, Эдик. Тебя ждёт ещё одно особое задание.
На следующий день, ровно в восемь он был в приемной Парфентьева.
— Тебе поручается секретная разработка по делу, связанному с одним из членов Президиума ЦК КПСС.
Айрапетов напрягся.
— Грабанули?
— Нет.
— Туфтовое золото или «сверкалки» втюхали?
— Ну что ты несёшь! Это же Председатель Президиума Верховного Совета СССР, а не твои фармазонщики.
— Брежнев, — ахнул капитан.
— Он самый. Ему позвонили по прямому телефону на работу, и человек сказал: «Ты сука, Брежнев». Дальше мат.
— А что же КГБ?
— Да их... — комиссар сдержался, но Эдик понял, какие слова проглотил начальник. — Семичастный, комсомолец... Объявил, что здесь чистое хулиганство.
Помощник Брежнева, весьма строгий чиновник, поведал капитану «леденящую душу историю» о том, как Председатель Президиума сам взял трубку городского телефона и его обложили матом. С тех пор, хотя номер менялся дважды, по нему звонит некто и несёт по кочкам будущего вождя страны.
— Леонид Ильич, — вздохнул помощник, — уже сам трубку этого телефона не поднимает. Матерится один и тот же, но есть и много других звонков от просителей, которые приезжают в Москву. Как они достают закрытый номер, ума не приложу?!
В тот же день на городской телефонной станции появился новый телефонист. Девушки, работающие на коммутаторе, бегали смотреть на симпатичного сыщика, сидящего с наушниками у отдельного коммутаторного блока.
Через три дня Айрапетов вычислил, что все звонки идут из автоматов Дзержинского района, рядом с Грохольским переулком. Там постоянно дежурили три машины сыщиков.
Трижды по рации капитан отдавал приказ на захват, и трижды группа приезжала к пустому автомату.
Наконец у Эдика созрел план...
Звонок раздался в четырнадцать часов. Женский голос ответил:
— Аппарат товарища Брежнева.
— Брежнев... — прошипела трубка.
— Минуточку, сейчас соединим...
А капитан уже в это время давал по рации команду на захват.
— Да, — ответил в трубке густой бас.
— Ты сука, Брежнев. Ты...
Договорить он не успел, оперативники скрутили хулигана.
На Петровку Айрапетов приехал злой. Четыре дня он проторчал у Махова, пять — на телефонном узле. Задержанный был настолько перепуган, что рассказал всё сразу. С Брежневым у него были счёты ещё с войны, а номер телефона он купил за сотню на площади трёх вокзалов.
Два дня задержанный ходил с Айрапетовым по площади, пока наконец не появился продавец. Капитан огляделся. На остановке такси красовалась группа кавказцев в серых кепках модели «аэродром». Эдик подошёл к «землякам» и попросил одолжить кепку на пять минут, затем обратился к продавцу.
— Скажи, друг, — с нарочито сильным акцентом сказал он, — как проехать в приёмную Верховного Совета? За брата хлопотать хочу. Сидит брат.
— Хочешь продам тебе прямой телефон самого Брежнева?
— Век не забуду, дорогой.
Капитан достал деньги. Продавец протянул бумажку с номером.
— Спасибо, дорогой! У тебя брат есть?
— Нет.
— Жаль, некому будет хлопотать за тебя! Я из МУРа. Стой и не дергайся!
На допросе задержанный показал, что каждый день в шесть часов вечера большую часть полученных денег он передаёт некоему Борису в кафе сада «Эрмитаж».
— Вот и хорошо, всё рядом, на Петровке, далеко ехать не надо, — засмеялся Айрапетов. — Мы вместе пойдём, ты ему деньги передай, а уж дальше наша забота.
Борис ждал сообщника за столиком в кафе. Одет он был в красивый светлый костюм. Когда продавец передал деньги, его арестовали с поличным.
А дальше выяснилось, что Борис журналист и что встречается с женщиной, которая убирает квартиру у одного крупного государственного деятеля. Она часто рассказывает Борису о том, что видит в квартире. И вот однажды она поведала, что на столе в кабинете лежит справочник прямых телефонов всех тогдашних вождей. Борис сразу сообразил, что на этом можно сделать деньги, и попросил её, по возможности, регулярно переписывать номера телефонов. Сначала он продавал их в Доме журналистов, номера жадно раскупали многие репортёры, а потом решил поставить дело на солидную ногу!..
Вот какие истории всплывают в памяти, когда встречаешься с человеком, с которым дружишь более 40 лет. Мы вместе пришли в МУР. Только Эдуард опером, а я как репортёр лучшей молодёжной газеты Москвы. И несмотря на то, что Айрапетов дослужился до генеральских погон, он навсегда так и остался муровским опером, потому что именно на Петровке он обрёл самого себя.
Эдуард ХРУЦКИЙ, коллаж Николая РАЧКОВА
 |
| ПАРФЕНТЬЕВ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ Начальник МУРа в 1952—1962 гг. |
После объединения НКВД и НКГБ СССР (июль 1941 г.) мы видим Парфентьева в контрразведывательном отделе, а затем в отделе по борьбе с бандитизмом УНКВД Московской области. В 1944 и 1945 годах он работает начальником отделения уже в центральном аппарате НКВД, в Главном управлении по борьбе с бандитизмом. Однако при разделе силового ведомства в марте 1946 года для него не нашлось места ни в МВД, ни в МГБ, вот тогда-то он и оказался в Московской милиции.
Начинает он опять же скромно — зам. начальника Свердловского РОМ, но уже через десять месяцев ему доверили Краснопресненский райотдел. Там он за три года, работая энергично, даже иногда чересчур энергично, добивается хороших оперативных показателей, и его назначают заместителем начальника МУРа. В этой должности он пробудет три года, переживёт трёх начальников — Урусова, Гребнева и Кошелева, после чего займёт их место. Правда, должность будет называться — начальник Московского уголовного сыска (до 1956 года).
Парфентьев руководил МУРом дольше всех — десять лет без двух месяцев. Руководил профессионально, со знанием дела. Он был строг и даже крут, поэтому его за глаза и называли Иван Грозный. А разве строгость кому-то мешала в наведении порядка? Взять того же Маршала Победы, он был ещё круче. Его боялись, но и уважали. Такое же отношение испытывали подчинённые и к Ивану Васильевичу. Но вот в чём не откажешь Парфентьеву, так это в его справедливости и внимательном отношении к личному составу. Все, кому довелось работать под его началом, вспоминают о нём с теплотой и уважением.
 |
| Айрапетов Эдуард Еремеевич |
Комиссару милиции III ранга И.В. Парфентьеву нет ещё и пятидесяти лет, до пенсии ещё работать и работать, да к тому же, кто позволит разбрасываться такими кадрами? И он получает новое назначение. Назначение с повышением — заместителем начальника Управления специальной милиции ГУМ МВД РСФСР. Но долго работать там ему не пришлось. Привыкший к ритму большого города и калейдоскопу событий, по которым нужно принимать срочные и подчас категорические решения, он попытался применить свои уже наработанные методы. Однако офицеры спецмилиции — белая кость, работавшие в закрытых городах в более комфортных условиях, причём со значительно меньшей нагрузкой, но с большей зарплатой, предпочитали другой ритм и даже другую тональность обращения. Одним словом, не пришёлся он ко двору.
А у кого из работников милиции к пятидесяти годам здоровье остаётся в идеальном состоянии? Нашлись болячки и у Ивана Васильевича. В результате пятидесятилетний комиссар милиции, заслуженный работник МВД, кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды в августе 1963 года был уволен в запас Советской Армии по болезни. Через три года в издательстве «Советская Россия» вышла его книга «Прошлое в настоящем. Записки бывшего начальника Московского уголовного розыска», в которой он поведал о трудной, но такой нужной людям профессии, как работник уголовного розыска.
Юрий ФЕДОСЕЕВ
Профессия Ивана Васильевича
 |
| Волков Анатолий Иванович |
Вот уж никак не ожидал, что легендарный комиссар милиции окажется невысоким полным человеком. Тем более, что в фильме его играл весьма импозантный актёр Владимир Кенингсон.
— Иван Васильевич, — протиснулся я к начальнику МУРа, — мы бы хотели написать о вашей службе.
— Хорошее дело, — хитро прищурился Парфентьев, — получи разрешение и приходи. Я тебе помогу.
Это сейчас можно сравнительно легко попасть на Петровку, а тогда...
В общем, через три месяца я всё же прорвался в МУР. Парфентьев принял меня сразу. Войдя в кабинет, я несколько растерялся.
Парфентьев в синей с серебряными погонами форме комиссара милиции сидел за столом и чинил зажигалку.
Он кивнул мне на стул и продолжал вставлять в латунный корпус длинную, гибкую пружину. Та всё время выскакивала и вырывалась у него из рук. Наконец, ему удалось поставить её на место. Он отложил зажигалку, встал и протянул мне руку:
 |
| Чванов Владимир Фёдорович |
Меня сначала отправили в отдел, занимающийся борьбой с мошенниками, к молодому оперу Эдику Айрапетову.
Материал для первой публикации я собирал скрупулёзно и тщательно. Кочевал со своим блокнотом из отдела в отдел, записывая занимательные истории, ездил с оперативниками на обыски и задержания. Когда у меня скопился материал, я пришёл к Парфентьеву.
Время было позднее. Иван Васильевич налил мне стакан крепкого чая, я приготовился к интересному разговору, но тут дверь кабинета раскрылась и влетел Эдик Айрапетов.
— Иван Васильевич! На Трубной в квартире троих завалили.
— Еду.
Парфентьев открыл ящик стола, вынул пистолет в кобуре без крышки, приладил её на ремень и ко мне:
— Ну, чего сидишь? Хотел увидеть кошмарную историю, вот она и случилась. Поехали.
 |
| Группа Парфентьева: Скорин, Митрофанов |
— Ну что? — спросил его Парфентьев.
— Довела до трамвайной остановки, там след потеряла, товарищ комиссар.
— И то дело. Где «скорая»?
— В квартире.
— Кто там ещё?
— Следак из прокуратуры.
— Пошли, — относилось ко мне.
Мы поднялись на второй этаж, вошли в распахнутую дверь квартиры. Я почувствовал странный, назойливый запах. И никак не мог понять, чем пахнет. Только под утро, когда шёл домой по пустым рассветным бульварам, я понял, что это запах человеческой крови. Убийцы зарубили топором всю семью — мужа, жену и двоих детей.
Но это позже. Под утро. А пока я стоял в квартире и наблюдал за работой опергруппы.
— Стой здесь и смотри. Никуда не лезь и руками ничего не трогай, а то оставишь пальчики и потянет тебя прокуратура за убийство, — усмехнулся Парфентьев. Через некоторое время ко мне подошёл Эдик Айрапетов. Я уже разбирался в муровской структуре и поэтому удивился:
— Ты что здесь делаешь? Это же особо тяжкие.
— Моих клиентов замочили. Это татары-золотишники. У нас были данные, что они крупную партию «рыжья» должны купить.
— Что именно?
— Золотые десятки. Пойдём, я тебе их тайник покажу.
В одной из комнат кровать с никелированными шишаками была выдвинута на середину. В углу часть пола была поднята, как крышка.
— Смотри. — Эдик посветил фонарём.
На оцинкованном дне тайника сиротливо лежало колечко с каким-то камешком. Видимо, второпях убийцы его не заметили.
Мы вышли из этой квартиры под утро. Город был тихим и сонным.
— Тебя отвезти? — спросил Парфентьев.
— Не надо, я живу рядом.
Я шёл по утренней Москве, привычной и до слёз знакомой. А перед глазами стояли носилки с трупами, которые проносили санитары мимо меня. У одного из них откинулся брезент, и я увидел вместо лица кровавую кашу.
Тогда, впервые столкнувшись с убийством, я думал о том, что жизнь не такая уж длинная. В любой момент может появиться урка с топором и... И тогда, не по книге Адамова, а по тому, что я увидел этой ночью, я понял, что такое работа сотрудника угрозыска.
В квартире убитых, в отличие от фильма «Дело пёстрых», Парфентьев не командовал, не распоряжался громогласно.
Он о чём-то тихо говорил оперативникам, они ему что-то рассказывали. Не было трагизма и патетики. Люди работали. Делали своё привычное дело. Я до сих пор помню ребят-сыщиков, на рассвете куривших у машины. Лица у них были усталые, как у людей выполнивших тяжёлую и неприятную работу.
По сей день я благодарен Ивану Васильевичу, что он взял меня на это «дело». Именно в этой, пахнущей кровью квартире я впервые узнал, что такое сыск.На следующий день, когда пришёл в МУР, я встретил комиссара в коридоре, во всём его мундирном блеске. Он ехал в горком партии.
— Ну, — усмехнулся он, — кошмары не снились?
— Пока нет.
— Ну и хорошо. Я часика через два вернусь и разыщу тебя...
Конечно, об Иване Васильевиче Парфентьеве можно написать не очерк, а целую книгу.
Он начинал свою работу постовым милиционером и закончил комиссаром милиции третьего ранга.
В пятидесятом году, за семь лет до нашего знакомства, он ликвидировал одну из самых страшных банд — банду Пашки Америки. Он никогда не любил говорить о своих делах. Предпочитал рассказывать о Сергее Дерковском, Владимире Чванове, Игоре Скорине. Была ли это скромность или осторожность человека, начавшего свой путь в органах при самых кровавых наркомах? Не знаю. Знаю только одно — он был первым начальником МУРа, издавшим книгу своих криминальных историй. К сожалению, она так и не была переиздана.
Так уж случилось, что мне пришлось уехать из Москвы, а когда через год с лишним я вернулся, Иван Васильевич ушёл из МУРа, в котором командовал больше десяти лет. Это был абсолютный рекорд. Ни один начальник не продержался столько на своём посту.
Конечно, можно было написать о громких делах, погонях и засадах. Но я решил написать о человеке, который терпеливо возился с начинающим журналистом, показывая ему изнанку жизни. И делал так, чтобы эта изнанка не вызвала у него психологического отторжения.
Многие мои коллеги любят формулировку — прирождённый сыщик. Так не бывает. Человек рождается не для того, чтобы разгребать кровь, горечь и грязь. Оперативниками становятся по стечению жизненных обстоятельств. Сыщик — это профессия. А понятие это состоит из многих компонентов. За много лет работы в криминальной теме я убедился, что плохой человек не станет хорошим сыщиком. Потому что в этой профессии главное — прикоснуться сердцем к чужой беде.
Конечно, сегодня говоря об Иване Васильевиче Парфентьеве, многие люди, знавшие его, вспоминают разное. Я помню людей, которые на дух не переносили начальника МУРа, считая его слишком жестоким человеком. Но знаю и других, которые вспоминают о нём тепло и добро.
Сегодня, когда пишу этот материал, я вспоминаю весёлого человека. Я вспоминаю бойкую скороговорку и прищуренные лукавые глаза.
Один раз, на Трубной, я видел сыщика Парфентьева. Он был собран, стремителен и немногословен. Лицо его было жёстким и злым.
В жизни каждого человека есть этапные, знаковые встречи, которые, как выясняется позже, оказывают влияние на всю оставшуюся жизнь. Дружба с Иваном Васильевичем помогла мне на долгие годы выбрать главное направление в своей работе.
Эдуард ХРУЦКИЙ
Особое задание
— Эдик, я тебя пугать не хочу. Сам понимаешь, дом вы весь разгромили. Стену взломали, вскрыли пол, печь развалили. Тебе по суду нынче придётся лет пять зарплату отчислять на ремонт. Да и начальство по головке не погладит. Дай Бог, если мне удастся тебя опером в отделение устроить, а то попадёшь и в дежурные!
Айрапетов молчал. А что он мог возразить? Комиссар Парфентьев был прав... Несколько месяцев назад они закончили дело Махова, заместителя директора небольшой швейной фабрики, который на самом деле был крупнейшим в Москве спекулянтом по золоту и драгоценным камням. В его служебном сейфе при обыске нашли несколько бриллиантов, и всё. Но были чёткие оперативные данные и материалы следствия — Махов где-то прячет свои сокровища.
Первоначальные обыски ничего не дали. На допросе, когда следователь прокуратуры предложил ему добровольно выдать ценности, Махов рассмеялся и сказал: «Ищите!»
И вдруг, по данным внутрикамерной разработки, получили интересное сообщение.
Махов жил в собственном деревянном доме в районе метро «Аэропорт». Эти маленькие домики решено было снести для строительства престижных кооперативов деятелей советской культуры. Об этом было напечатано в газете, которая случайно попала в камеру, где сидел Махов. Прочитав её, он сказал всего одну фразу:
— Дом снесут — нищим останусь!
Когда об этом стало известно Айрапетову, он понял — это след.
И вот четыре дня они без отдыха работают в доме Махова. Из НИИ им привезли последнее чудо техники: аппарат, позволяющий при помощи рентгеновских лучей обследовать стены. Аппарат был неудобен и тяжёл. Кроме того, он реагировал на любой металл, поэтому и приходилось ломать стены, где вместо ценностей сыщиков ожидал лишь старый металлический гвоздь. Или какой-нибудь кабель.
Они уже осмотрели всё, даже разобрали печку. Перешли на кухню, сняли полы, выкопали яму по периметру, ничего не нашли.
Все ушли в другую комнату, а капитан Айрапетов в одиночестве сидел в этой проклятущей яме и думал о том, как будет объясняться с прокурором и куратором из МГК КПСС. Он ещё раз осмотрел яму, в которой, видимо, похоронит свою милицейскую карьеру. Земля. Вода на дне. Кирпичная кладка фундамента.
Айрапетов начал ощупывать кирпичи. Один за другим. И внезапно... Кирпич поддался неожиданно легко! За ним второй! Третий!
В фундаменте зияла ниша.
Айрапетов сунул в неё руку и нащупал осклизлый бок стеклянной банки. Потянул. Банка была доверху набита бриллиантами.
Радости он не ощутил. Слишком уж много скопилось усталости за эти дни!
... Такой же мятый и небритый, как накануне, стоял он в кабинете Парфентьева. На столе комиссара были разложены ценности.
— Молодец, Эдик, — хлопнул его по плечу комиссар, — большие ценности народу вернул! Я тут говорил с руководством о твоём поощрении. Ты сто пятьдесят шесть рублей получаешь? Думаю, рублей пятьдесят премию тебе пробьём.
— Служу Советскому Союзу!
— Ну это ты скажешь, когда поощрим. А сейчас домой. Отсыпайся, мойся, брейся и завтра ко мне в восемь ноль-ноль!
— За премией, товарищ комиссар?
— Ох и наглец же ты, Эдик. Тебя ждёт ещё одно особое задание.
На следующий день, ровно в восемь он был в приемной Парфентьева.
— Тебе поручается секретная разработка по делу, связанному с одним из членов Президиума ЦК КПСС.
Айрапетов напрягся.
— Грабанули?
— Нет.
— Туфтовое золото или «сверкалки» втюхали?
— Ну что ты несёшь! Это же Председатель Президиума Верховного Совета СССР, а не твои фармазонщики.
— Брежнев, — ахнул капитан.
— Он самый. Ему позвонили по прямому телефону на работу, и человек сказал: «Ты сука, Брежнев». Дальше мат.
— А что же КГБ?
— Да их... — комиссар сдержался, но Эдик понял, какие слова проглотил начальник. — Семичастный, комсомолец... Объявил, что здесь чистое хулиганство.
Помощник Брежнева, весьма строгий чиновник, поведал капитану «леденящую душу историю» о том, как Председатель Президиума сам взял трубку городского телефона и его обложили матом. С тех пор, хотя номер менялся дважды, по нему звонит некто и несёт по кочкам будущего вождя страны.
— Леонид Ильич, — вздохнул помощник, — уже сам трубку этого телефона не поднимает. Матерится один и тот же, но есть и много других звонков от просителей, которые приезжают в Москву. Как они достают закрытый номер, ума не приложу?!
В тот же день на городской телефонной станции появился новый телефонист. Девушки, работающие на коммутаторе, бегали смотреть на симпатичного сыщика, сидящего с наушниками у отдельного коммутаторного блока.
Через три дня Айрапетов вычислил, что все звонки идут из автоматов Дзержинского района, рядом с Грохольским переулком. Там постоянно дежурили три машины сыщиков.
Трижды по рации капитан отдавал приказ на захват, и трижды группа приезжала к пустому автомату.
Наконец у Эдика созрел план...
Звонок раздался в четырнадцать часов. Женский голос ответил:
— Аппарат товарища Брежнева.
— Брежнев... — прошипела трубка.
— Минуточку, сейчас соединим...
А капитан уже в это время давал по рации команду на захват.
— Да, — ответил в трубке густой бас.
— Ты сука, Брежнев. Ты...
Договорить он не успел, оперативники скрутили хулигана.
На Петровку Айрапетов приехал злой. Четыре дня он проторчал у Махова, пять — на телефонном узле. Задержанный был настолько перепуган, что рассказал всё сразу. С Брежневым у него были счёты ещё с войны, а номер телефона он купил за сотню на площади трёх вокзалов.
Два дня задержанный ходил с Айрапетовым по площади, пока наконец не появился продавец. Капитан огляделся. На остановке такси красовалась группа кавказцев в серых кепках модели «аэродром». Эдик подошёл к «землякам» и попросил одолжить кепку на пять минут, затем обратился к продавцу.
— Скажи, друг, — с нарочито сильным акцентом сказал он, — как проехать в приёмную Верховного Совета? За брата хлопотать хочу. Сидит брат.
— Хочешь продам тебе прямой телефон самого Брежнева?
— Век не забуду, дорогой.
Капитан достал деньги. Продавец протянул бумажку с номером.
— Спасибо, дорогой! У тебя брат есть?
— Нет.
— Жаль, некому будет хлопотать за тебя! Я из МУРа. Стой и не дергайся!
На допросе задержанный показал, что каждый день в шесть часов вечера большую часть полученных денег он передаёт некоему Борису в кафе сада «Эрмитаж».
— Вот и хорошо, всё рядом, на Петровке, далеко ехать не надо, — засмеялся Айрапетов. — Мы вместе пойдём, ты ему деньги передай, а уж дальше наша забота.
Борис ждал сообщника за столиком в кафе. Одет он был в красивый светлый костюм. Когда продавец передал деньги, его арестовали с поличным.
А дальше выяснилось, что Борис журналист и что встречается с женщиной, которая убирает квартиру у одного крупного государственного деятеля. Она часто рассказывает Борису о том, что видит в квартире. И вот однажды она поведала, что на столе в кабинете лежит справочник прямых телефонов всех тогдашних вождей. Борис сразу сообразил, что на этом можно сделать деньги, и попросил её, по возможности, регулярно переписывать номера телефонов. Сначала он продавал их в Доме журналистов, номера жадно раскупали многие репортёры, а потом решил поставить дело на солидную ногу!..
Вот какие истории всплывают в памяти, когда встречаешься с человеком, с которым дружишь более 40 лет. Мы вместе пришли в МУР. Только Эдуард опером, а я как репортёр лучшей молодёжной газеты Москвы. И несмотря на то, что Айрапетов дослужился до генеральских погон, он навсегда так и остался муровским опером, потому что именно на Петровке он обрёл самого себя.
Эдуард ХРУЦКИЙ, коллаж Николая РАЧКОВА