(Продолжение. Начало в № 26.)

Приезжать в Черемушкинский район мне, корреспонденту, было особенно приятно и интересно. Он так выгодно отличался от своих собратьев масштабами новостроек, свежестью архитектурных замыслов. К тому времени Новые Черёмушки стали знамениты не только по всей стране, но даже за рубежом. Свои собственные Черёмушки строили на БАМе, в Тынде, в Киеве, Воронеже и других городах.

Мы ездили по району с начальником РУВД, осматривали новые высоченные жилые кварталы Новых Черёмушек и Тёплого Стана, зону отдыха с большими лесопарковыми массивами, прудами, лодочными станциями, где в выходные дни собирались десятки тысяч отдыхающих москвичей.

— Представляешь, какую территориальную махину мы закрываем силами милиции, — с гордостью показывал Львов своё хозяйство.

Нам нравились Черёмушки. Чисто, рядом лес и вода, дышится легко. Метростроевцы продлили линию метро — значит, ещё одно удобство для жителей: 20 минут — и вы в центре, а ведь выезжали из квартир, считай, подмосковных. Мы завидовали новосёлам.

Знакомились с коллективами отделений на собраниях, учебных стрельбах, у кромки футбольного поля. Коллектив управления внутренних дел, точнее — все его подразделения целый стадион отгрохали. Да, имели собственный стадион. И на строительство стадиона ходили все — от рядового до начальника управления. Стадион был затеей Льва Михайловича. Он не пропускал ни одной игры футбольной сборной РУВД. Зная, что начальник РУВД болеет за них, находится здесь же, на трибуне, ребята, как говорят, землю рыли. А потом шутили: «Один гол на вашем счету, Лев Михайлович». Да он и сам выходил на поле. В день воскресный выходил, на товарищескую игру, причём играл отлично.

 

Мы знакомились с самым молодым коллективом только что созданного 127-го отделения милиции на стройплощадке — строили новое здание отделения и готовились к новоселью. Для полковника милиции Ивана Кондратьевича Углова это было второе отделение милиции, которое начинало свою жизнь под его началом. Ранее он открывал 90-е. Львов сказал об Углове: «Хороший организатор, умеет поставить на ноги коллектив с первых дней его рождения. Между прочим, когда его рекомендовали для назначения начальником 127-го отделения милиции, он очень сопротивлялся — привык к прежнему коллективу. А теперь под началом Углова новички по всем показателям обходят старожилов».

Львов показал мне тетрадку, куда мелким бисером записаны все аспекты жизни коллектива. Эта бухгалтерия — не канцелярщина. Это азарт, пристрастие, записки болельщика.

Я пишу этот рассказ, и передо мной старенькая записная книжка. Она наполнена фактами, цифрами, рассказами об интересных людях. Для Львова работа с людьми была совершенно особой. В рабочем плане каждого дня у начальника РУВД есть минуты для приёма сотрудников по личным вопросам. Я смотрел его пометки-памятки о таких беседах: «Сержанта К. Иванова рекомендуем в ВЮЗИ», «...младшие лейтенанты Голышев и Орлов рвутся на должности участковых... переговорить», «мотивы по увольнению Н.Б. неясны. Проверить».

Мне показалось, что Львов очень верит в людей. Позже убеждался, что он располагает их к себе этой верой. Случай был такой. В одном из отделений милиции решили уволить сотрудника. Причина? Вот не пошла служба у человека. Не получилось одно, другое. Отругали, присовестили. А он как-то сник, безразличным стал, тут как назло опоздание, соответственно появился выговор. Совсем у молодого сотрудника руки опустились. Дальше — больше, дошло до увольнения. И всё-то вроде было правильно, никто его намеренно не затирал, не клевал понапрасну, но ведь и не поддержал никто. Словом, вмешался Львов, разговаривал, выяснял, а потом предложил начальнику 127-го отделения Углову взять его к себе. Мало кто верил в эту затею — дескать, чего зря порох тратить, если человек сам не хочет.

Теперь уже подолгу беседовали новичок в милиции и ветеран Углов. Если двое заняты сложной, тяжёлой и даже опасной работой и у одного из них что-то не получается, то им есть о чём поговорить.

Через некоторое время Углов поменял профиль работы молодого милиционера, совсем неожиданно для многих перевёл его в дежурную часть отделения. Это на такой-то ответственный участок! Начальник отделения милиции ещё и ещё уделял время дежурному инспектору, объяснял, подсказывал, говорил, что верит в него, а сам и действительно верил. И человек нашёл своё место в коллективе, вскоре стал одним из лучших сотрудиков. А ведь в своё время что-то помешало Львову подписать приказ об увольнении. Разглядел он главное в молодом сотруднике. Интуиция?

...Около десяти минут езды на милицейском «газике» от райуправления, которое в описываемое время располагалось на Кржижановского, до места происшествия на Херсонской. О чём думал полковник милиции в эти минуты? Конечно, о том, чтобы оградить окружающих от преступной руки. В условиях Москвы, её многолюдья нельзя допустить прямого огневого контакта между группой захвата и преступником. Это — лишь в чрезвычайном и крайнем случае. Ориентироваться придётся на месте, действовать по обстоятельствам. Обо всём этом не думать Львов просто не мог, возглавив операцию по задержанию.

Стояла перед начальником райуправления и ещё одна задача. Она была продиктована опытом, убеждениями, сердцем сотрудника милиции — не причинить ущерба здоровью и жизни Жукова. Ещё неизвестно, что он за преступник? Что его заставило взять в руки оружие? Ревность, сумасшествие или ещё какие-то неведомые обстоятельства? Вину определяют закон и суд. А милиция должна пресечь, обезвредить, задержать.

Все дальнейшие действия группы захвата подтвердят намерение её руководителя спасти и самого преступника. Спасти в нём человека, если такие качества в нём ещё оставались. Но в те минуты по пути от Кржижановского до Херсонской Львов не мог знать, что ничто человеческое уже не было свойственно алкоголику и дебоширу.

Дебоширил Жуков всегда, когда был пьян, а пил постоянно. Побаивались его многие и на стройке, где работал, и во дворе, где жил. Знали, что в хмельном буйстве и камень в руки возьмёт, и ножом махнёт — не задумается. Сам — бугай здоровый, он привык, что дорогу всегда уступают. Жене тяжелее всех приходилось: придёт пьяный, наизмывается, надругается деспот и спать ляжет. Вот уж воистину иногда в женщинах такое долготерпение встречается, что только диву даёшься. Ни разу в милицию не пожаловалась. А случись такое, может, и не дошло бы до двустволки.

На сына Жуков поглядывал с опаской. Если до сих пор столкновения и не было, то всё же чувствовал, что ушло время, когда с малышом в охапку жена после очередного скандала убегала к родственникам. Подрос парень, в плечах развернулся. Третьего дня скандал не состоялся. Сжимая кулаки, Виктор предупредил коротко: «Оставь мать в покое. Добром прошу!» Но как только сын ушёл в школу, тупо и упрямо отделывал жену сапогами. Вымещал злобу за нескладную жизнь, за гневные глаза сына, за собственное безволие, безысходное пьянство. Нет, человеческого в нём уже ничего не осталось.

Дом и двор по Херсонской, чуть позже сухо определявшиеся как место происшествия, выглядели весьма оживлённо.

Выстрелы привлекли сюда немало любопытных, особенно было много детворы. Ещё бы! Самая что ни на есть настоящая стрельба!

Едва «газик» тормознул, как люди в милицейской форме мгновенно оказались во дворе, у подъезда, вблизи окон. И по их действиям было видно: о своей безопасности каждый из них думал не больше, чем надо. В этот драматический час их мобилизовало, сплачивало отчётливое понимание опасности, угрожавшей жителям дома, окружающим людям. Действовать! Без промедления, без паники. Разумно, целенаправленно, без ошибок, несущих ущерб москвичам, действовать!

Здесь необходимо сделать оговорку. Нет, не все из группы захвата выполнили свои обязанности. Был один, между прочим, один из заметсителей Львова, не хочу в этом героическом повествовании называть его имя. Так вот, он отменил обычную в таких случаях команду о применении технического средства. С помощью «черёмухи« выкурить злоумышленника из квартиры на первом этаже не составляло труда. Дескать, обойдётся и так, но это недалёкое решение чуть позже обошлось очень дорого. Не только эта «ошибочка« была решающим фактором. В самые опасные, напряжённые секунды захвата преступника он же проявил себя инертно, вяло. Словом, смалодушничал. Просьбу сотрудников Черёмушкинского РУВД, вскоре после трагедии читавших коллективно этот очерк, выполняю. Сказали, как отрезали: ошибки не прощаем — так и напишите.

Василий Рудник спешно убирал любопытных из зоны прямого попадания под ружейный выстрел. Сделали попытки блокировать стрельбу преступника из окон Александр Ипатов, Женя Бабенко и Степан Грицунь. Львов и Логинов подошли к двери, пытаясь вступить в переговоры с Жуковым. Предложили сложить оружие добровольно. За дверью наступила гнетущая тишина. Казалось, что находящийся по ту сторону раздумывает, решает, стоит ли усугублять содеянное.

  — Толя, попридержи огонь, — полковник на секунду обернулся к Логинову, — и так возьмём.

В это мгновение дверь резко распахнулась, и Лев Михайлович, оказавшись на острие огневого контакта, сделал шаг навстречу смертельной опасности. Сердце Львова приняло на себя бесстрастный, несправедливый свинец.

В схематичном изложении событий — это всё, что произошло в ночь со 2 на 3 августа 1974 года.

Позже, задним числом, психологи, оперативные работники разбирали в мельчайших подробностях, раскладывали на отдельные движения, как бы замедленно прокручивая на мониторе, весь рывок начальника районного управления внутренних дел. Находили более рациональные, но с потерей драгоценных секунд, способы задержания. Более жёсткие. В конце концов могли же сотрудники применить оружие первыми (выстрел Логинова был лишь ответным) против вооружённого преступника.

Но в том-то и дело. Не уничтожить, но оградить, предотвратить, пресечь — действиями сотрудника руководят гуманные намерения, если в его груди бьётся сердце настоящего защитника правопорядка.

Вскоре после трагических событий на Херсонской я получил задание редакции написать о Львове. Зная отношение Льва Михайловича к супруге, о взаимопонимании между ними, я всё не мог приступить к работе, не поговорив с Эльвирой Николаевной. Чувствовал, что не знаю о нём чего-то важного, но не беспокоил, ждал, пока острота боли притихнет. Думаю, зря ждал. Ничего не притихло, не прошло. Первые месяцы она и дома-то у себя жить не могла. Пока поселилась у подруги. Созвонились и встретились у неё на службе. Эльвира Николаевна работала в библиотеке одного проектного института.

— Вы были знакомы со Львовым?

Я утвердительно кивнул.

— Ну, если это так необходимо, я расскажу. Познакомились с Лёвой в 1959 году. Он учился заочно в юридическом, готовился к сессии в библиотеке. Мы как-то сразу понравились друг другу. Не думали, женимся или нет — само собой разумелось. Всё у нас суматошно было с первого дня, с первой встречи. Всегда опаздывали в кино, опаздывали в театр. Оба учились. Потом он поздно приходил. Иногда являлся ночью прямо с дежурной группой. Что-то разогревала на плите для всей шумной компании, кормила по очереди, у нас тогда и посуды почти не было. Книги всё время ему носила. Вообще он был аккуратным и старательным во всём. В книгах — особенно. А вот увлекался научно-фантастической, приключенческой литературой. Увлекался как-то по-мальчишески. Он и в играх был очень азартен. Если через речку, то на перегонки. Ходил на футбол, за «Динамо« болел. Очень любил песни петь, особенно из Есенина. В вещах был скромен, не искал их, его дом был шире нашей квартиры. Но одеться любил, и чтобы непременно модно. Он часто выезжал на операции, рейды, какие-либо проверки. Но никогда не рассказывал. Говорил, зачем тебе забивать голову. Щадил меня. Я не мешала ему, хотя переживала очень тягости оперативной работы, не устривала сцен. Иногда говорил мне: «Всё! Больше не выезжаю на дела». И вновь выезжал. Я знала, что это ему нужно. У нас было трудное счастье. Но было! Он меня очень любил, и это все знали.

В четверг, накануне последнего дня, он пришёл в десять вечера усталый. Вообще для нас это не позднее время. Но после недавней смерти его мамы Лёва как-то сдал, жаловался на усталость. Переживал очень. Мы втроём жили дружно. Я к его приходу приготовила грибы. Он очень лисички любил. Потом долго читали, разговаривали...

В разные годы я задавал один и тот же вопрос людям, близко знавшим Львова: какое качество в нём вам особенно памятно, что было в этом человеке главным? И записывал ответы. Вот некоторые из них.

«Человечность. Именно это качество помогало ему находить дорогу к сильному и слабому».

«Умел ставить перед собой цель, настраивать людей на достижение результата. Ему были свойственны большая работоспособность, организованность. Иначе говоря, грамотно направленная энергия».

«Работать рядом с ним было интересно. Он был надёжный товарищ».

За мужество, проявленное при задержании опасного преступника, полковник милиции Лев Михайлович Львов посмертно награждён орденом Красного Знамени. Его имя навечно занесено на мемориальную доску в Главном управлении внутренних дел. Одна из улиц Москвы названа его именем.

Личное дело защитника правопорядка хранит его клятву, и в ней суровые слова:

«Я клянусь не щадить своих сил, а в случае необходимости и самой жизни».

Эдуард ПОПОВ