«Гвозди бы делать из этих людей…»
80-е годы. На улице стоял март, мастерская плохо отапливалась, дрова приходилось экономить. Поэтому настежь открытое окно мастерской меня насторожило. Я открыл дверь, вошёл и в освещённой ярким светом комнате увидел своего друга — Станислава Потапова, как о нём говорили коллеги — живописца от Бога.Он стоял в раздумье перед холстом. На узком вертикальном полотне — сидящая у окна девочка-подросток. Военная зима: заледенелое окно с перекрещенными бумажными полосками, знакомыми тем, кто пережил бомбёжки и артобстрелы, чёрная тарелка репродуктора, печка-буржуйка. Детали быта, интерьера тех трудных и грозных лет. И среди них — худенькая фигурка ребёнка, застывшего с книжкой на коленях, сжавшегося от всего пережитого. Образ, вероятно, вобравший в себя и философские раздумья художника об этом периоде истории нашей страны, и его размышления о судьбе поколения, детство и юность которого пришлись на годы войны. Борьба народа с врагом, ощущение напряжения, владевшего людьми, — всё это неотъемлемо от судьбы художника, в котором переплелись характерное и необычное, реальное и романтическое.
Глубокие корни
Станислав родился 23 сентября 1927 года в семье героя Гражданской войны. Его отец, Анатолий Акимович Потапов, член ВКП(б) с 1918 года, был комиссаром полка, одним из первых награждён орденом Красного Знамени, который хранится как семейная реликвия. Ещё одна реликвия — именная сабля, которую отец получил за героизм, проявленный во время штурма Перекопа: будучи раненным в ногу, не оставил полк, а сел на коня и остановил паническое отступление, а затем повёл бойцов в атаку. Но эту реликвию, хранившуюся на даче, несколько лет назад украли. Отец много лет работал на партийной и советской работе. Перед войной вышел на персональную пенсию. Погиб в 1944 году.
Мать, Таисия Александровна Потапова, участница Гражданской и Великой Отечественной войн, персональная пенсионерка, погибла в результате несчастного случая в 1981 году.
Сестра, Инна Анатольевна Кляхина (Потапова), сразу же после окончания школы в 1941 году добровольцем ушла в армию, позже работала в КГБ СССР.
Каким мог быть Станислав Потапов, воспитанный в такой семье?! Он не знал, что такое компромиссы. Для него всегда всё было ясно и понятно. И он всегда знал, что и как нужно делать. Главное — быть честным и не лукавить перед самим собой, повторял он мне много раз. И он не лукавил. Мне посчастливилось быть его другом.
Сын полка
Когда началась война, Станиславу было 13 лет. Он первым прибежал в военкомат, но над ним посмеялись, заявив: «Без тебя разобьём фашистов! Лучше иди учись!». Конечно, он очень хотел, чтобы фашистов разбили. В нашей победе, как он мне говорил, ни на минуту не сомневался, даже когда немцы вплотную подошли к Москве. Но с тем, что фашистов разобьют без него, он не хотел смириться. Несколько раз пытался убежать на фронт, но его возвращали каждый раз домой. Мама плакала, но не осуждала сына, более того, она благословила его. Я был знаком с Таисией Александровной — вот уж воистину «железная леди», что там Тэтчер! Это о таких, как она, её муж и дети, сказал поэт Николай Тихонов: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче б не было в мире гвоздей».
Когда враг вплотную приблизился к Москве и отступать было уже некуда, он, как Мальчиш-Кибальчиш, предпринимает ещё одну попытку убежать на фронт и помочь взрослым бойцам. На этот раз это ему удалось. Возможно, именно эта капля нарушила столь хрупкое равновесие сил. Пружина, которую, по словам К. Симонова, «сжимали с двух сторон», стала разжиматься, и погнали мы фашистов от Москвы, разрушив миф о непобедимости Германии.
В ноябре 1941 года заместитель командира 1-го гвардейского кавалерийского корпуса майор Дюмин взял его в полк. Так в 14 лет он стал сыном полка и вместе с гвардейцами прошёл тяжелейший рейд по тылам фашистов. Там, где не могли пройти взрослые бойцы, в разведку шёл худенький мальчишка. В начале 1943 года при отступлении под Харьковом его ранило осколком снаряда. Напрягая последние силы, он уполз в камыши, видел, как фашисты добивали наших раненых. От сознания, что им не может помочь ничем, плакал, и чтобы не закричать, набирал в рот земли. Вкус той земли, её запах помнил всю жизнь. От потери крови упал без сознания. Его подобрали на следующий день жители из ближайшего села Синельниково. Лечили, как могли, и почти поставили на ноги, когда прочесывающие деревни зондеркоманды в поисках мужчин с огнестрельными ранениями забрали его в концлагерь, который находился под Кировоградом.
И здесь Станислав не смирился, снова знал, что делать: решился на побег. Хотя хорошо знал, что любая попытка побега — это расстрел! Через три месяца ему удалось убежать из лагеря, но он оказался на оккупированной территории. Шесть месяцев, до прихода наших, прятала его вместе со своими детьми «мама Люба» и спасла ему жизнь. После войны они долго переписывались. Он опять рвался на фронт, но не тут-то было.
В начале 1944 года его чуть не отправили в Сибирь как «предателя и труса». Допрашивающий его особист заявил, что он должен был застрелиться, но не попадать в плен. Только вмешательство приехавшей матери — вдовы погибшего в 1944 году героя — помогло ему остаться на свободе.
Я честно пытался выяснить, не осталось ли у него чувства ненависти к тем, кто осуждал его за нахождение в плену. «Никакой ненависти, ты что, кругом было столько предательства. И почему люди, которые меня не знали, должны были мне верить? Конечно, было обидно!» — «А почему не застрелился?» — набравшись духу, спросил я у Станислава. «Не знаю, наверное, очень хотелось жить и дождаться победы. И фашистов ещё хотелось бить, и уж если погибнуть, так в бою». «Страшно было?» — переспросил я его. «Конечно, страшно!» — ответил он неожиданно для меня. «Запомни, Женя, — говорил он мне, — на войне всем страшно, и герои не те, кто не ведает страха, а те, кто может его преодолеть». Себя Станислав никогда героем не считал, боевые награды надевал очень редко, главным образом, на встречу с ветеранами корпуса.
Именно своей военной судьбе он обязан тем, что стал художником. «Подпорченная» пленом биография не позволила ему поступить в техническое или военное училище. И он пошёл в художники.
Полковник милиции
Евгений КОШКИН
Глубокие корни
Станислав родился 23 сентября 1927 года в семье героя Гражданской войны. Его отец, Анатолий Акимович Потапов, член ВКП(б) с 1918 года, был комиссаром полка, одним из первых награждён орденом Красного Знамени, который хранится как семейная реликвия. Ещё одна реликвия — именная сабля, которую отец получил за героизм, проявленный во время штурма Перекопа: будучи раненным в ногу, не оставил полк, а сел на коня и остановил паническое отступление, а затем повёл бойцов в атаку. Но эту реликвию, хранившуюся на даче, несколько лет назад украли. Отец много лет работал на партийной и советской работе. Перед войной вышел на персональную пенсию. Погиб в 1944 году.
Мать, Таисия Александровна Потапова, участница Гражданской и Великой Отечественной войн, персональная пенсионерка, погибла в результате несчастного случая в 1981 году.
Сестра, Инна Анатольевна Кляхина (Потапова), сразу же после окончания школы в 1941 году добровольцем ушла в армию, позже работала в КГБ СССР.
Каким мог быть Станислав Потапов, воспитанный в такой семье?! Он не знал, что такое компромиссы. Для него всегда всё было ясно и понятно. И он всегда знал, что и как нужно делать. Главное — быть честным и не лукавить перед самим собой, повторял он мне много раз. И он не лукавил. Мне посчастливилось быть его другом.
Сын полка
Когда началась война, Станиславу было 13 лет. Он первым прибежал в военкомат, но над ним посмеялись, заявив: «Без тебя разобьём фашистов! Лучше иди учись!». Конечно, он очень хотел, чтобы фашистов разбили. В нашей победе, как он мне говорил, ни на минуту не сомневался, даже когда немцы вплотную подошли к Москве. Но с тем, что фашистов разобьют без него, он не хотел смириться. Несколько раз пытался убежать на фронт, но его возвращали каждый раз домой. Мама плакала, но не осуждала сына, более того, она благословила его. Я был знаком с Таисией Александровной — вот уж воистину «железная леди», что там Тэтчер! Это о таких, как она, её муж и дети, сказал поэт Николай Тихонов: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче б не было в мире гвоздей».
Когда враг вплотную приблизился к Москве и отступать было уже некуда, он, как Мальчиш-Кибальчиш, предпринимает ещё одну попытку убежать на фронт и помочь взрослым бойцам. На этот раз это ему удалось. Возможно, именно эта капля нарушила столь хрупкое равновесие сил. Пружина, которую, по словам К. Симонова, «сжимали с двух сторон», стала разжиматься, и погнали мы фашистов от Москвы, разрушив миф о непобедимости Германии.
В ноябре 1941 года заместитель командира 1-го гвардейского кавалерийского корпуса майор Дюмин взял его в полк. Так в 14 лет он стал сыном полка и вместе с гвардейцами прошёл тяжелейший рейд по тылам фашистов. Там, где не могли пройти взрослые бойцы, в разведку шёл худенький мальчишка. В начале 1943 года при отступлении под Харьковом его ранило осколком снаряда. Напрягая последние силы, он уполз в камыши, видел, как фашисты добивали наших раненых. От сознания, что им не может помочь ничем, плакал, и чтобы не закричать, набирал в рот земли. Вкус той земли, её запах помнил всю жизнь. От потери крови упал без сознания. Его подобрали на следующий день жители из ближайшего села Синельниково. Лечили, как могли, и почти поставили на ноги, когда прочесывающие деревни зондеркоманды в поисках мужчин с огнестрельными ранениями забрали его в концлагерь, который находился под Кировоградом.
И здесь Станислав не смирился, снова знал, что делать: решился на побег. Хотя хорошо знал, что любая попытка побега — это расстрел! Через три месяца ему удалось убежать из лагеря, но он оказался на оккупированной территории. Шесть месяцев, до прихода наших, прятала его вместе со своими детьми «мама Люба» и спасла ему жизнь. После войны они долго переписывались. Он опять рвался на фронт, но не тут-то было.
В начале 1944 года его чуть не отправили в Сибирь как «предателя и труса». Допрашивающий его особист заявил, что он должен был застрелиться, но не попадать в плен. Только вмешательство приехавшей матери — вдовы погибшего в 1944 году героя — помогло ему остаться на свободе.
Я честно пытался выяснить, не осталось ли у него чувства ненависти к тем, кто осуждал его за нахождение в плену. «Никакой ненависти, ты что, кругом было столько предательства. И почему люди, которые меня не знали, должны были мне верить? Конечно, было обидно!» — «А почему не застрелился?» — набравшись духу, спросил я у Станислава. «Не знаю, наверное, очень хотелось жить и дождаться победы. И фашистов ещё хотелось бить, и уж если погибнуть, так в бою». «Страшно было?» — переспросил я его. «Конечно, страшно!» — ответил он неожиданно для меня. «Запомни, Женя, — говорил он мне, — на войне всем страшно, и герои не те, кто не ведает страха, а те, кто может его преодолеть». Себя Станислав никогда героем не считал, боевые награды надевал очень редко, главным образом, на встречу с ветеранами корпуса.
Именно своей военной судьбе он обязан тем, что стал художником. «Подпорченная» пленом биография не позволила ему поступить в техническое или военное училище. И он пошёл в художники.
Полковник милиции
Евгений КОШКИН