Глинищевский переулок, дом 6. Здесь располагалась Канцелярия обер­полицмейстера П. ИВАШКИНА

Будущий обер-полицмейстер Москвы Пётр Алексеевич Ивашкин родился в селе Горелки Тульского уезда Тульской губернии 7 мая 1762 года в семье владельцев Горелок — поручика лейб-гвардии Измайловского полка Алексея Ивановича Ивашкина и его супруги, поручицы того же полка Анастасии Ильиничны (в девичестве Желябужской).

Семья была многодетной. У Петра Ивашкина было пять братьев — Николай, Андрей, Евграф, Михаил, Иван, и две сестры — Александра и Елизавета. Пётр был старшим.

Трое из братьев пребывали на военной службе. Николай носил звание прапорщика, Андрей состоял фурьером в лейб-гвардии Измайловском полку, Евграф и сам Пётр служили капралами в Преображенском полку.

Первый офицерский чин Пётр Ивашкин получил в Измайловском полку, куда был переведён в 1795 году. Находясь в том же подразделении, 17 апреля 1809 года уже полковником был назначен на должность обер-полицмейстера Москвы. Далее последовал чин бригад-майора, а затем, в 1812 году, — генерал-майора.

В том памятном 1812 году Ивашкин занимался эвакуацией жителей и госучреждений из Москвы, а после освобождения Белокаменной от французов руководил борьбой с мародёрами. Об этом эпизоде его службы стоит рассказать особо.

Деятельность московского обер-полицмейстера проходила под патронатом фаворита императора Павла, руководителя его внешней политики, генерала от инфантерии, генерал-губернатора Москвы в период наполеоновского нашествия Фёдора Васильевича Ростопчина.

В Москве в то время неусыпно работал сыск, так как у Наполеона была большая шпионская сеть не только в городе, но и по всей России. К католическим аббатам двух католических церквей Фёдор Ростопчин обратился с «объявлениями о поддержании спокойствия среди прихожан».

Надо сказать, что супруга генерал-губернатора Екатерина Петровна Ростопчина-Протасова была ярой католичкой, что её мужу доставляло массу неудобств при его тогдашнем положении. Он всячески уговаривал её ограничить свои религиозные чувства, особенно при народе.

Во главе полиции тогда, помимо обер-полицмейстера Ивашкина, стояли полицмейстеры Адам Фомич Броккер (Александр I назначил его в 1817 году полицмейстером в Санкт-Петербург, а позже, в 1824 году, — обер-полицмейстером), Воейков и Дурасов.

Из воспоминаний Натальи Фёдоровны Ростопчиной-Нарышкиной, дочери Фёдора Ростопчина:

«В 1815 году отец писал матушке из Берлина: «Г-н Обресков (гражданский губернатор Москвы), несмотря на природное своё легкомыслие, выказал при вторжении Наполеона бурную деятельность. Только он и г-н Броккер помогали мне в тяжких трудах 1812 года».

Теперь уместно перечислить высших московских чиновников той эпохи. Г-н Обресков был пятидесятилетний толстяк, любитель изысканного стола и карт, чуравшийся каких-либо серьёзных занятий. Однако с приближением неприятеля он пробудился от своего летаргического сна и оказал немалые услуги Отечеству; к тому же г-н Обресков отличался редким тогда бескорыстием. Обер-полицмейстер Ивашкин на всё жаловался и не выказывал ни присутствия духа, ни способности к делам. Его помощник Дурасов слыл полным умственным ничтожеством, несмотря на представительную внешность и краснобайство, третий полицмейстер, г-н Броккер, был правой рукой отца и всецело ему предан. Деятельный, сообразительный и бесстрашный, но подчас грубый и жестокий, он так и не заслужил признательность москвичей; его образование было весьма недостаточно, а манеры слишком неприятны своим вызывающим тоном, но, в сущности, он имел благородное сердце, и батюшка вполне понимал его истинную цену».

В июне 1812 года Ивашкин получил выговор от Ростопчина за неэффективную работу по обеспечению общественного порядка и мздоимство полиции («чтобы не думали скрывать свои плутни»).

1 сентября Ростопчин предписал московскому гражданскому губернатору, сенатору, тайному советнику Николаю Васильевичу Обрескову отправить в Рязань «за присмотром содержащихся в здешнем тюремном замке криминальных колодников». Обресков, в свою очередь, согласовал предписание с Ивашкиным, возложив на него данную задачу.

Согласно сведениям Николая Васильевича, в тюремном замке содержалось 529 человек воинских арестантов по Московскому гарнизону. Во временной тюрьме — 166 человек. Обресков полагал (вероятно, по предложению Ростопчина) возможным, что «те из них, кто по давно бывшим претензиям могут быть освобождены на расписки с обязательством явиться по востребовании». Гражданский губернатор просил Ивашкина вытребовать от московского коменданта охранение под командой обер-офицера из расчёта одного рядового на трёх арестантов. Обресков требовал также изыскать суммы на продовольствие в дороге. Конвоирование содержавшихся по воинским преступлениям ста человек предполагалось поручить коменданту.

К 8 часам вечера 1 сентября Ростопчин получил от главнокомандующего объединёнными русскими армиями Михаила Кутузова уведомление, что войска, не принимая сражения, спешно оставляют Москву. У московского генерал-губернатора оставалось совсем немного времени, чтобы привести в действие давно задуманный план уничтожения города. Ростопчин отдал распоряжение Ивашкину вывезти из Москвы пожарные насосы, провёл тайное совещание с чинами полиции, снабдив их инструкциями по организации поджогов в городе в случае вступления французов.

Рано утром 2 сентября Ростопчин отправил Обрескова во временную тюрьму с приказом выпустить примерно полторы сотни арестантов, предварительно потребовав от них клятвы перед иконами в исполнении «патриотического долга».

Между тем к Москве уже приближался Наполеон. В полдень он любовался куполами русской столицы с Поклонной горы, после чего приказал авангарду маршала Франции Мюрата войти в город. Мюрат, без выстрелов преследуя русский арьергард, начал медленно продвигаться к Кремлю. Здесь произошла первая стычка с защитниками Москвы — ополченцами и полупьяными мужиками, которые стреляли по французам, бросались на них с пиками и даже рвали неприятелей зубами.

Сопротивление толпы, брошенной своими господами, было легко сломлено. Несколько человек были убиты, другие разбежались, третьих неприятель разоружил и взял под караул. Москва была пленена…

Но уже вечером в городе начались пожары. Первые взрывы и поджоги были произведены агентами Ростопчина — чинами московской полиции. Но вот кто продолжал осуществлять эти поджоги, начиная с 3 сентября, — вопрос до сих пор спорный.

В понедельник 2 сентября 1812 года смотритель Московского тюремного замка Иванов встал рано. Накануне стряпчий губернской уголовной палаты, надворный советник Евреинов сообщил ему, что «есть распоряжение начальства отправить из замка и временной тюрьмы колодников в город Рязань». В тот же день прибывший в замок частный пристав Муратов подтвердил это решение. Однако Иванов оставался в недоумении, «когда и каким образом то исполнением учиниться долженствовало»? «Ни отколе не имев» об этом сведений, «поутру в часе в 6-м», Иванов отправился на квартиру к обер-полицмейстеру Петру Ивашкину, к Красным воротам, «надеясь осведомиться о том и получить приказание». Однако квартира Ивашкина оказалась уже покинутой. Иванов в панике начал метаться, пытаясь узнать, куда же выехал его начальник, и что ему, Иванову, следовало делать. И только по слухам узнал, что Ивашкин уже Москву покинул.

«…и так, — сообщал Иванов в рапорте тому же Ивашкину, — оставшись в изумлении, не зная к чему приступить, а паче что делать с вручённою мне обязанностью, лишаясь всех способов к продовольствию, возвратился немедленно к своей обязанности ожидать откуда-нибудь недоумению моему разрешения».

В тюремном замке при Иванове к утру 2 сентября содержалось ни много ни мало 627 арестантов и колодников.

В полном недоумении оказался к утру 2 сентября и смотритель Временной тюрьмы Вельтман, под надзором которого находились 173 арестанта (правда, часть из них из-за тесноты временной тюрьмы содержалась в тюремном замке в Бутырках). Подобно Иванову, он тоже бросился к дому Ивашкина, но, как и Иванов, нашёл квартиру своего начальника опустевшей. Столь же обескураженный, как и Иванов, Вельтман направился обратно к подвалам временной тюрьмы.

Наверное, всё дело в том, что Ростопчин, поручив гражданскому губернатору Обрескову заняться эвакуацией заключенных в Рязань, приступил к другим делам. Ивашкин же, со своей стороны, также уже 1 сентября отдал приказ московскому коменданту отправить утром 2 сентября «криминальных колодников» числом 529 человек из тюремного замка с «хорошим конвоем» в Рязань в полной уверенности, что подобную заботу со своих плеч сбросил. Ростопчин был занят множеством других дел и, по-видимому, к утру 2 сентября полагал, что проблема с острожниками решается своим чередом.

В 6 утра Ростопчин собрал в доме на Лубянке совещание полицейских чиновников. По-видимому, присутствовал и Ивашкин, которого столь тщетно разыскивали в это время Иванов и Вельтман возле Красных ворот. Судя по свидетельствам полицмейстера Бронера, полицейская команда, которой было приказано утром 2-го собраться возле квартиры обер-полицмейстера, в 6 — начале 7-го утра ещё не была собрана. Этим и объясняется тот факт, что Иванов с Вельтманом так и не смогли в указанный день увидеть Ивашкина и получить от него ясные распоряжения.

Вопрос о судьбе уголовников, то ли отконвоированных из Москвы, то ли выпущенных Ростопчиным для организации поджогов в городе, волновал многих участников событий 1812 года. На показательном процессе, организованном французами 24 сентября над 26 «поджигателями» было заявлено, что главным организатором пожара Москвы был именно Ростопчин. Было расценено, что он «велел распустить острог и около 800 преступников, которые были выпущены с тем, чтобы они подожгли город в 24 часа после вступления французов». Для руководства этим предприятием в Москве были оставлены «различные офицеры и полицейские чиновники». Помимо этого, указывалось, что Ростопчин вывез из города все трубы, дроги, крючья, вёдра и другие «пожарные орудия».

Сразу после отхода противника и вступления в Москву русских войск власти начали отлавливать арестантов, оказавшихся на свободе. 15 октября командир Московской драгунской команды майор Гельман докладывал обер-полицмейстеру Ивашкину, что в Москве задержано более 600 грабителей и под караулом содержалось более 200 человек. Рапорт генерал-майора И.Д. Иловайского Ростопчину от 16 октября 1812 года ещё более откровенен. Со ссылкой на майора К.Х. Бенкендорфа Иловайский сообщал, что «в течение двух дней переловлено более 200 зажигателей и грабителей, по большей части выпущенных из острога преступников, из которых семь человек схвачены лейб-казачьим разъездом, против коего они стреляли из ружей, и несколько пойманы в святотатстве и убийстве…»

Этот рапорт Иловайского, а также другие свидетельства русских и французов позволяют со всей убеждённостью заявить о том, что в период наполеоновской оккупации в Москве находилось немало выпущенных из тюрем преступников, а приказание Ростопчина об отправке их из столицы «не было исполнено, по крайней мере, вполне».

Пётр Ивашкин — один из первых чинов городской администрации, вернувшихся в Москву после ухода французов. 13 марта 1813 года он доносил: «Ныне в столице мертвыя тела и лошадиные трупы на поверхности земли и мелко зарытых не находятся… Сожжено: трупов 11958, лошадей 12576». В феврале 1813 года под его надзором находились более тысячи пленных офицеров противника, зимой 1813 года для рядовых пленных им закупались «серое сукно и лапти».

По причине частых болезненных припадков» у Ивашкина в 1814—1815 годах должность обер-полицмейстера фактически исполнял полицмейстер Броккер. 6 февраля 1816 года Пётр Алексеевич подал прошение об отставке по болезни, после чего московский главнокомандующий генерал от кавалерии Александр Петрович Тормасов рекомендовал его кандидатуру в Сенат, «дабы долговременная, и потерею здоровья сопряженная, и многими отличиями ознаменованная служба не осталась без вознаграждения». Скончался Пётр Алексеевич Ивашкин 31 октября 1823 года. Похоронен в московском Свято-Даниловом монастыре.

НАША СПРАВКА

Пётр Ивашкин был дважды женат. Первая жена — Екатерина Сергеевна Шереметева, вторая — Евдокия Андреевна Ивашкина. Имел сына Николая Петровича Ивашкина от второго брака.

Во время службы награждён орденом Святого Владимира II степени «за оказанную бдительность в сохранении тишины и спокойствия между обывателями Московской столицы во время бытности неприятеля вблизи оной и за деятельность в поспешном восстановлении возможного порядка и устройства в сем городе по изгнании из оного неприятеля», а также орденами Святой Анны I степени с алмазами, Святого Георгия 4­го класса и Святого Иоанна Иерусалимского.

Сергей ОСТАШЕВ, с использованием исторических материалов, фото и иллюстрация из открытых источников