СВОЯ ВОЙНА

Сегодня мы вспоминаем войну… Безжалостную, кровопролитную… Но у каждого, кто жил в то время, своя война, своя память о ней.

Я принадлежу к поколению московских довоенных пацанов. По возрасту не мог быть призван в армию, хотя хотелось убежать на фронт. Было мне тогда 8 лет. Но я многое помню. Детская память очень цепкая.
Всю войну провел в Москве. Отец был грузчиком, мама работала на заводе станочницей. Три смены это не одна ... Все время хотелось есть. На 26-й день войны были введены карточки на продукты. Потерять их — значит голод. На Новой Басманной улице в доме № 10 в небольшой комнате на 14 метрах нас было пятеро. В 1942 году самый младший умер, прожив всего два года. Это была первая потеря. Осталось нас два брата. Ушли на фронт и не вернулись два маминых младших брата, в том числе мой крестный — дядя Петя. С Первого подшипникового завода добровольцами ушли и не вернулись старший брат отца дядя Леша и его сын — мой двоюродный брат Юрка, любитель голубей.
После первых налетов фашистской авиации потери были и на нашей улице. Недалеко от площади Разгуляй и сегодня находится больница № 6. Тогда она превратилась в госпиталь. С ребятами мы приходили к воротам госпиталя, когда к нему после бомбежек подъезжали полуторки с ранеными и убитыми. Ничего тогда мы еще не понимали. Потом начались бесконечные воздушные тревоги. Бежать до метро «Красные ворота» было далеко, и мы с мамой и младшим братом прятались в полуподвале нашего подъезда: там было бомбоубежище. Было тесно, душно.
Дом наш был одним из самых красивых на улице. Он был построен в 1914 году как доходный дом и предназначался для поквартирного проживания. На всех семи этажах и во всех шести подъездах отдельных квартир не было — только коммунальные. На нашем, седьмом, было 13 комнат, в которых проживали примерно 30 человек. Высота потолков — около четырех метров. Что это такое вскоре почувствовали все, особенно пожилые. Лифт часто не работал. Спуститься в магазин за продуктами было легко, а вот подняться — трудно, приходилось отдыхать. Вскоре начались проблемы с отоплением, хотя в доме была собственная котельная и небольшой склад с углем, который заканчивался. В некоторых комнатах прежде был камин, но у нас его не было. Отец простучал стены и нашел канал для буржуйки. Плита в квартире была одна на двенадцать конфорок. Стояли большие столы для готовки. Собственных шкафчиков ни у кого не было.
Стали возникать проблемы с газом, упало давление в трубах. На двух-трех конфорках еще можно было подогреть пищу, на остальное газа не хватало. Тогда на помощь пришла смекалка. Нас, ребят, ставили возле трубы с каким-нибудь металлическим предметом и мы равномерно стучали по трубам, чтобы за счет вибрации поднимался газ.
Из нашей квартиры мужчины один за другим уходили на фронт. Неожиданно для всех арестовали пожилую семью, мужа и жену. Они были немцами. Судьба их осталась неизвестна.
В самом начале войны детей с нашей улицы собрали в ближайшей школе и повезли на машинах в какой-то речной порт. Посадили на пароходы и довезли до Конаково. Вместе со мной в этой группе был Витя Царев, будущий знаменитый футболист. Впервые мы попробовали там удивительно вкусный подсолнечный жмых, увидели самолет, который разбрасывал листовки. Воспитатели собрали их и куда-то отнесли. Наше пребывание под Конаково было недолгим. Вскоре нас вернули родителям. Видимо, уже стало ясно, что война будет долгой.
Первую зиму мы с горем пополам пережили. Летом начали осваивать ближайшее Подмосковье, прежде всего леса. Щавель, кислица, грибы — все годилось. Мама иногда делала блины, пекла их большую стопку, тонко раскатывала на фанерном круге тесто для лапши, подсушивала эти заготовки, потом сворачивала и нарезала тонко-тонко. От Вагонного депо им. Артамонова мама получила где-то в Переделкино кусок земли для посадки картошки. Окучивать ездили всей семьей. Когда картошка поспевала, привозили домой, сушили, складывали опять в мешки и какое-то время поддерживали себя.
Из того времени памятен страшный случай. Однажды к нам подошла женщина и предложила отовариться карточкой в ближайшем магазине, где, по ее словам, у нее работала знакомая. Я пошел с ней. Перед тем как войти в магазин, она попросила меня передать ей карточки. Я отдал. Вскоре она вышла и сказала, что обо всем договорилась и мне надо подойти к прилавку, назвать имя продавца и получить свои продукты. Когда я вышел из магазина, где так и не поняли, чего я хочу, ее уже и след простыл. Это была чистой воды афера. Дома надо мной не смеялись, не жалели, но я видел, как мама переживает. До получения карточек на следующий месяц оставалось еще четыре дня. Чтобы купить для нас хлеба, мама не гнушалась никакой работой. Вместо сахара по талонам можно было купить конфет, а их затем обменять на хлеб.
 И все же, несмотря на все трудности, утраты, лишения, у нас не было злости, желания обмануть, обидеть. Все были в равных условиях. Каждый нашел свой путь, дело по душе, свою профессию. Мог ли я тогда, в трудные годы войны, представить, что мы с братом получим высшее техническое образование в лучшем вузе страны, будем бесплатно заниматься в различных кружках и спортивных секциях; завоюем уважение в коллективах и сможем отдать свои знания и способности общему делу, Родине…

МОЛЧАЛИВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА ВОЙНЫ

Иногда удается прикоснуться к удивительным документам. Недавно, перебирая домашний архив, я нашел письмо с фронта. Написано оно в мае 1942 года, карандашом, очень красивым мелким почерком, как будто по линейке.

Александр Александрович Абрикосов. Прямой потомок знаменитого рода предпринимателей России. Когда началась война, он добровольцем ушел на фронт. В письмах в Москву дочери и своему лучшему другу Александру Шатову, который находился в Борисоглебске Воронежской области, столько теплоты, заботы, уважения, что поневоле испытываешь гордость по поводу знакомства с этим человеком.

3 мая 1942 г.
«Милый Александр Павлович! Только что получил Ваше письмо от 17.4. с поздравлением по поводу Веруськиного рождения. Спасибо Вам за память и примите в свою очередь мои самые лучшие пожелания с наступающим 26.5. Лелькиным семилетием. С большим интересом читал я Ваше большое письмо, в котором Вы подробно пишете и о театре, и о своей жизни. С тем большим интересом, что я очень давно уже от Вас не имею, а Верка в своих письмах тоже о Вас ничего не пишет. Не знаю, застанет ли это мое письмо ее у Вас, но независимо от этого я могу пожаловаться на нее за ее слишком малое внимание и отзывчивость ко мне и моим просьбам. Просто-напросто я считал излишним обижаться. Я уже не говорю про то, что письма она пишет не очень часто, а если напишет, то чрезвычайно наспех, даже с ошибками, свидетельствующими об этой спешке. Ведь мне кажется, что не только более взрослым, но и ей должно быть понятно, что значит получить на фронте письмо от своих! Нужны ли какие либо пояснения того, как их, эти письма, ждешь, с какой жадностью читаешь и перечитываешь, и как неприятно бывает, когда видишь, что письмо написано только для того, чтобы написать, так как не писать, видимо, неудобно, да еще наспех. Я уж не говорю про ряд мелких просьб и вопросов, на которые ждешь ответа. Так, например, я просил вложить мне в письмо курительную бумагу — это было забыто, просил написать, получена ли компенсация за отпуск неиспользованный — это не сделано, о Вас просил написать — тоже нет и т.д. Ну, в конце концов, это ее дело. Я, например, заранее поздравил ее с днем рождения (кстати, она, разумеется, забыла меня поздравить 29.3., только Таня и Лиля меня вспомнили), так вот я ей написал, что ко дню рождения я хочу ей сделать подарок, чтобы она решила, что именно ей интересно получить, независимо от стоимости (конечно, в пределах возможного для меня), если же то, что она хочет иметь, стоит слишком дорого, то пусть она напишет, посоветуется. Но вообще, ни одного слова, ни о рождении, ни о подарке она мне не ответила. 17.4 она написала, что дня через два думает уехать, дедушка пишет от 28.4, что вчера проводил Верку, а она сама за прошедшие с 17.4 не потрудилась меня порадовать письмом и подробностями жизни. Я даже в большой обиде на нее. Что касается до себя, то писать мне особенно нечего. Конечно, все подробности переживаний при встрече, если суждено остаться живым. Вот уже месяц, как мне присвоили звание лейтенанта, и с тех пор я помощник командира батареи. Вы пишете, что хотите Верку оставить у себя и сейчас, по-вашему, ей за 10 класс (кстати, она писала давно еще, что послезавтра экзамены, а были ли они и как прошли, даже словом не обмолвилась), заниматься не надо. Я как раз считал по-другому и написал ей давно еще очень большое письмо, именно уговаривал ее не оставаться без учебы ни одного дня. Ну, в общем, Вам виднее, и конечно, ей надо следовать всецело Вашим указаниям. С Вовкой сейчас дело неважно, он там с Лилей живет впроголодь, если не хуже. Поэтому я предпринял все меры к тому, чтобы его отправили к Тане. Сегодня как раз получил от нее письмо, в котором она и родители всячески зовут его к себе. У них там своя корова, и вообще, судя по Таниным письмам, она питается очень хорошо и чувствует себя теперь прекрасно. Она очень хотела послать Верке пшена, гороху и чечевицы, но не с кем, никто не едет от них. Так что теперь вся остановка за дорогой, за переездом. Как удастся Лиле осуществить приезд, я не знаю, легко ли это, надо ли какие-либо разрешения и т. д., не знаю, но думаю, что она этого добьется, так как она сама, по ее словам, измучилась от этих работ забот. Оставив Вовку Тане, она хочет вернуться в Москву. Во всяком случае, ей будет одной легче устроиться с заработком. И вот если этот план осуществился бы, я был бы весьма счастлив и вполне спокоен за Вовку. Почему Надюша ничего не напишет? Вы все время от себя! Или она в обиде на меня, за что-либо для меня неведомое. Весна не в полном разгаре, еще сыро, дождливо и даже прохладно, но временами, когда выглядывает солнышко, и в затишье от гулов взрывов, выстрелов, разрывов обратишь внимание на природу, бабочек, чириканье птичек и т.д., делается так странно, что эта часть жизни не воюет, а идет своим чередом. Когда-то в это время готовились к переезду на дачу, теперь как все это далеко! Между прочим, Вы еще как-то давно обещали прислать фото, хоть несколько штук. Но почему-то до сих пор не реализовали свое обещание. Был бы очень рад и с большим интересом взглянул бы на Вас всех. Какие Вы теперь? Заканчивая свое письмо, я прошу Вас не забывать меня, писать по возможности почаще, а также и Надюшу, нет-нет, да и черкнуть мне пару слов. Конечно, все мои наилучшие пожелания здоровья, успехов, благополучия и т. д. и Вам всем, непокидающих меня вообще, я пользуюсь случаем передать Вам через это письмо.
Уваж. Вас А. Абр».

Война закончилась, началась новая жизнь. Не все было гладко и безоблачно. Яркая родословная Абрикосова давала о себе знать. Проблемы с работой. Александр Александрович нашел призвание в педагогической деятельности. В издании «Учпедгиз» были выпущены две части руководства для учащихся средней школы по черчению. Многие учились по этим учебникам. Даже сегодня они еще актуальны.
Приходили письма с фронта и без обратного адреса. Тогда в доме стоял душераздирающий крик, а женщину-почтальона, принесшую похоронку, проклинали, как будто она виновата, что погиб муж или сын.
Как-то мне попала такая похоронка. Держать ее в руках, тем более читать, без слез — невозможно.

Автор материалов Геннадий ТОМИН