Газета «Петровка, 38» продолжает цикл публикаций из автобиографии ветерана МВД России полковника милиции Геннадия ТОМИНА.

Разговор затухал. Его реплику можно было расценить и как удивление, и как осуждение. Было видно, что во мне он не нашёл собеседника, согласного с ним. Мне ничего другого не оставалось, как рассказать ему подробнее о наших правилах, про нашу целинную жизнь. И чем больше я ему рассказывал, тем больше он меня удивлял.

— Зачем же делать по утрам зарядку, да ещё всем вместе, — вновь вступил он в разговор. — Ведь вы и так работаете. Мы, например, за день так намахаемся ковшами и лопатами, что руки отваливаются. Одно желание — до кровати бы добраться.

У меня так и вертелась мысль сказать ему, что он заблуждается, что забрался он на Целину лишь за большими деньгами.

— Не знаю, как у вас, — решил я возразить ему, — а наши ребята к вечеру, после работы на току, приходят и просят дать почитать свежую газетку. Когда выезжали из Москвы, выписали себе несколько газет, журналов, часто по вечерам устраиваем у костра концерты. У нас даже есть своя агитбригада. Днём работаем, а вечерами номера готовим. Есть гитары, скрипка, мы даже перед поездкой были у Сергея Образцова, главного кукольника, и выпросили у него кукол, чтобы местных детей порадовать. Вот накануне ездили в центральную усадьбу «Ершовка», показали ребятишкам кукольный спектакль. Сами сделали сцену, написали сценарий, я был ведущим, изображал «Папу Карло». Надо было видеть лица, глаза ребят. Директор поблагодарил нас и сказал, что их дети впервые увидели кукол и, конечно, запомнят этот день. Эта оценка была для нас выше всяких похвал.

Мой гость слушал не перебивая, а потом вновь заговорил.

— Куколки — это всё ребячество. Да и зачем всё это? Я приехал зарабатывать. Мы сами себе хозяева. У нас уважают тех, кто здорово вкалывает, у кого кровавые мозоли на ладонях. А как наработаемся, так уходим на охоту дня на три, или рыбку ловить.

Беседа наша у костра окончательно свернулась. Мы были разными. Видимо поняв, что у каждого своя истина, он поднялся и ушёл.

Начинало светать. Закончив дежурство, я вернулся в бригаду. Наше пребывание на Целине заканчивалось. Стали собираться домой. Накануне отъезда, вечером, мы увидели на небе удивительную картину. Как-будто с небес спустился разноцветный занавес; он переливался, даря нам на память свои краски. Может быть, это было Северное сияние, а может, последствие какого-то испытания.

В день отъезда, утром, мы сели в грузовые машины и выдвинулись к месту общего сбора. Картина была фантастическая. Вначале пашня была спокойная, ветра не было. Постепенно вдали стали возникать группы на грузовиках, степь наполнялась гулом машин, за которыми поднимались шлейфы пыли.  Машины спешили к железнодорожному составу. Нас разместили в пассажирских вагонах. До отхода было ещё два часа, но отходить снова в степь никому не хотелось. Да к тому же неожиданно стало прилично холодать, а одежонка у нас была летняя. Все забрались в вагоны.

Как мы ехали домой, уж и не помню.  Помню лишь, что прибыли на Казанский вокзал, через полчаса я уже был на своей родной Ново Басманной улице. За время целинной одиссеи в отряде была написана песня «Письмо». Я не был автором, но исполнить мне пришлось её даже по московскому радио. Потом, после выхода в эфир, записи обычно смывались, а песня осталась в нашей памяти.

По дороге ли пыльной трясусь,

Засыпаю ли в поле холодном,

Всё к тебе ненаглядная мчусь,

Мои думы тебе только отданы.

Нет не так мы расстались с тобой,

Помешал словно кто-то нам вдруг.

Ты ушла, чуть кивнув головой,

Мой любимый единственный друг.

А в это письмо запала печаль,

Пусть песней она уносится в даль.

Мне в степи без тебя нелегко,

Как хотелось мне быть с тобой рядом,

Но ведь ты от меня далеко

И не можешь согреть своим взглядом.

Но я знаю ты тоже грустишь,

Вспоминая меня всякий раз,

С тихой грустью на строчки глядишь,

Не смыкая задумчивых глаз.

А в это письмо запала печаль,

Пусть песней она уносится в даль.

(Продолжение следует.)