Накануне Дня космонавтики нам, конечно же, захотелось пообщаться с героем космоса. И поговорить при этом не с известной легендой, чья фамилия растиражирована и знакома всем и каждому, хотя человек давно не летает, а воспоминания его касаются событий, пусть и героических, но давно минувших. Нет, хотелось общения с космонавтом, который работает там, в вышине, непосредственно в наше время или приземлился совсем недавно. Люди такие невероятно заняты, но тем интереснее было разыскать, вклиниться в его плотный график и убедить найти время для нашего читателя. Получилось…

Знакомьтесь: Сергей РЯЗАНСКИЙ, российский космонавт.

–Сергей Николаевич, чтобы полнее представить вас, давайте обозначим ваши «титулы», должности и так далее.

— Тут всё просто. По должности — инструктор-космонавт-испытатель, по регалиям — Герой Российской Федерации, научное звание — кандидат биологических наук, семейный статус — многодетный отец. Наверняка можно найти и какие-то другие ипостаси, но пока ограничимся этими.

— Ну а воинское звание? Спрашиваю по привычке, ведь значительная часть аудитории нашего издания — люди в погонах.

Экипаж на Красной площади

— Нет, я человек сугубо гражданский. Вообще, военных в отряде не осталось. Это отдельная история, и если хотите, коснёмся её позже. (Замечу от себя: как не осталось и какого-то единого «места дислокации» космонавтов. Общались мы с Сергеем Николаевичем в его родном Академическом районе, откуда он ездит на работу в разные концы Москвы, а то и за её пределы — в академические институты, в Королёв на «Энергию», в Звёздный).

— Не все представляют, чем занимается лётчик-космонавт на земле.

— Когда ты не летаешь, то работаешь как эксперт. Участвуешь в разработке и тестируешь новые методики, новую аппаратуру, новые модули. Ведь практически каждый корабль несёт на себе что-то новое, техника постоянно совершенствуется, её испытываем, обкатываем сообразно собственной специализации.

Ночная Италия

— А какова ваша специальность?

— Командир корабля. Это если говорить о полётном функционале. А по гражданской специальности — учёный, биолог. Собственно, с этой специальности всё и начиналось…

Так вот, вернусь чуть назад. На земле есть те же экипажи, только условные. И ты как командир передаёшь опыт, свои практические навыки молодому коллеге, бортинженеру. Ведь выученная им теория — это одно, а практика, как известно, совсем другое. Вооружаешь его знанием нюансов, собственными «фишкам», помогаешь делать практические заметки на полях официальных инструкций. Это позволит ему набить меньше шишек в полёте, сэкономит время. Словом, люди с опытом полёта на земле очень востребованы.

— А как вы стали космонавтом?

— Ответ простой: случайно. Если подробнее, то в 1996 году я, начинающий биолог, закончил биофак МГУ, диплом писал на кафедре вирусологии. Делал его в США, поскольку российская академическая наука в те годы развивалась слабо, если не сказать чахла от безденежья и отсутствия заинтересованности в ней со стороны государства. В Штатах мне, как и любому молодому учёному, безусловно, понравился комфорт и предоставленные финансовые условия. Но при всём при этом будущее своё я связывал с Россией и место своё хотел найти именно в ней. Тем более, что работать на родине мне доводилось в очень интересных местах. Например, когда предложили работу в Институте медико-биологических проблем РАН, занимавшемся космической медициной и биоспутниками, я согласился. Хотя, казалось бы, физиология человека и животных несколько отстоит от моей «родной» биохимиии, но в целом это лишь разные векторы одной науки. А в ряде направлений, даже в условиях скудного финансирования, мы всё равно оставались «впереди планеты всей».

Космический огород

— Приведите пример, чем конкретно занимались в те годы.

— Обезьян в космос отправляли. Правда, потом «с помощью» американцев это направление прикрыли. Поскольку они не могли этого делать у себя в силу ряда общественно-политических причин, то прекратили и у нас. Каких причин, спросите? Ну, например, активную волну возмущения поднимали защитники животных: людей в космос – можно, обезьян – нельзя.

— Шимпанзе?

— Нет, макак-резус. В мире приняты законы о том, что исследованием человекообразных приматов физиологическая наука не занимается, только психологическая. А вот с нечеловекообразными — разрешено. Как вы понимаете, использование обезьян сильно помогает в исследовании физиологии человека в условиях космоса.

На Земле — ураган

Так вот, когда в космос посылается биоспутник, в нём — живое существо. Та же обезьяна. Вовсе не «смертник», не подумайте, её успешно возвращают на землю. В полёте в определённый момент ей дают задания, на выполнение которых обезьяна натренирована. Результаты обрабатываются, исследуются.

— И вот, работали-работали вы с этими обезьянами…

— Да, работал-работал, а затем Российская академия наук решила в отряд космонавтов набрать учёных. Больше даже не учёных, а врачей, учёным-то собственно я один и был. Но оказалось, что все врачи не прошли по здоровью.

Здесь надо добавить ещё одну существенную деталь. Время на рубеже веков было, сами помните, какое, зарплаты невысокие, молодая семья, ребёнок… Словом, старался подрабатывать. Одной из подработок была работа испытателем в собственном институте. Как понимаете, всё, что делается для космоса: новые приборы, новые подходы в исследованиях, — всё это испытывается на земле.

Эверест (справа) и Макалу

Ну и мы, испытатели, проходили тех же врачей, что и космонавты. А стало быть, медико-биологическое состояние наших организмов было уже более-менее известно. Поэтому некоторым, мне в том числе, предложили войти в отряд космонавтов, руководство которого подыскивало молодых перспективных научных сотрудников. Так я и попал в набор-2003.

Возвращаясь к вашему вопросу о военных: тогда была ещё смешанная группа — «военных-гражданских». Но одно дело «отобраться», а другое — доказать, что ты достоин. Когда попадаешь в отряд, в трудовую книжку тебе вписывают должность «кандидат в космонавты». И как кандидата тебя ждёт пара лет подготовки, сотни экзаменов-зачётов. Постоянные тренировки, полёты, прыжки с парашютом. И учёба, учёба, учёба... Прямо по Ленину. Даже мне, привычному к учёбе человеку, напрячься пришлось очень и очень.

Через два года — государственный экзамен по нескольким предметам. Устный. Тебя экзаменует комиссия из более ста человек (я не утрирую), гоняют 4 часа. Если сдал, присваивается квалификация «космонавт-исследователь» либо «космонавт-испытатель» (для ребят с технической специальностью). Так в 2005-м я и получил диплом… Ровно для того, чтобы вскоре после этого услышать: «Извини, парень, но в космос ты не полетишь». Почему? Разбился шаттл «Колумбия», погиб экипаж. Американцы форсировали космические работы и выкупили «правое кресло» на годы вперёд.

В открытом космосе

— Расшифруйте, пожалуйста.

— В центральном кресле сидит командир — как правило, военный лётчик, в левом — бортинженер. А «правое кресло» участия в управлении кораблём не принимает. «Полезная нагрузка», не более, которую везут на станцию, там «она» проводит свои эксперименты, затем возвращают обратно. Я и был этой «полезной нагрузкой». Именно этот функционал американцы у нас тогда и выкупили.

И вот тут я осознал, насколько сильно хочу стать космонавтом…

— А становиться им страшно не было? (Вспоминаю рассказы не столько об авариях, сколько о необратимых последствиях длительных полётов, в голове — страшилки, когда вернувшийся человек может стать «овощем». — Авт.)

— Кому не страшно, тем — к психиатру. Страх держит тебя в тонусе и не даёт расслабиться. Надо лишь обуздать его, чтобы не мешал хладнокровно делать свою работу. Мобилизация — полная.

А для этого есть тренировки. Тренируешься в том числе не напрягаться, не деревенеть с риском куда-либо не туда сунуть собственную конечность. Максимальное расслабление в теле и голове! Взять те же парашютные прыжки. Они несколько отличаются от обычных: во время их выполнения решаешь различные тесты. Шагнул из люка, а психологи через микрофон дают тебе какие-нибудь задачки на сообразительность, типа тех, что проверяют уровень IQ. Летишь — ответы надиктовываешь. Психологи тем временем определяют уровень твоего стресса. Они всегда рядом. Как и инструкторы. Инструкторы — те люди, кто иногда и сам полетал, но в любом случае отдельная категория очень профессиональных технарей: военных, гражданских — не важно. Системы они знают досконально и сертифицированы тренировать космонавтов.

К моменту полёта страх полностью контролируем. Про толщину стенки в полтора миллиметра, отделяющую тебя от безвоздушного пространства, уже не думаешь. Ведь тебе с этим жить дни, недели и месяцы.

— Как же вам удалось преодолеть начальственное вето?

— С помощью того же начальства и собственной настырности. С момента «не полетишь» до первого моего полёта прошло 10 лет. Упёрся и переквалифицировался на «левое кресло». Да, формально я не имел нужного образования и не мог быть бортинженером, но помогла случайность.

В силу постоянной и множественной экспериментальной практики я принимал участие в эксперименте «Марс-500», имитирующем многодневный полёт на Марс, как командир экипажа. После успешного завершения один из руководителей Роскосмоса (фамилию позвольте не называть) спросил: «А когда летит этот парень?» — «Никогда, товарищ генерал». — «Не понял, он же у нас космонавт? Завтра доложите, разберусь». Так в виде исключения мне было разрешено пересдать все экзамены «по левому креслу», ни много ни мало — 105 штук. Что я и сделал за полтора года. Создал, так сказать, прецедент. Отныне в одном лице мог быть и бортинженером, и исследователем.

— С кем летали в первый и во второй раз? С чем довелось столкнуться?

— С экипажами мне очень везло. В первом полёте (2013—2014 гг.) командиром корабля был Олег Котов, бортинженером помимо меня — Майкл Хопкинс из НАСА. Летали полгода. Столкнулся в первую очередь с интересной работой, работой без перерыва. Когда выходной день от рабочего отличается одним — дают поспать. А когда встанешь, перед тобой всё тот же полётный план на день. В первом полёте — три выхода в открытый космос. Кстати, один из них – этап эстафеты сочинского Олимпийского факела.

Второй раз (2017 г.) летал уже командиром экипажа. Стал первым в мире учёным, поставленным «на капитанский мостик». Бортинженером у меня был американец — полковник-морпех Рэндольф Брезник, воевавший в Ираке, а вторым инженером — бывший итальянский спецназовец, переквалифицировавшийся, как и я когда-то, в бортинженера. Кстати, у него жена — русская, что давало нам повод шутя говорить 60-летнему итальянцу, мол, только русская жена заставляет его быть в столь замечательной форме.

— Существует ли практика замалчивания аварий, сокрытия трагедий, смягчения различных драматических обстоятельств в космосе?

— Практически нет. Всё открыто, всё «по-честному». Если мы конкретно о космонавтике. Ведь есть даже открытые интернет-ресурсы, где зритель «онлайн» может наблюдать станцию и людей в ней.

— Ну а сами-то с форс-мажором сталкивались?

— Вы про внештатные ситуации? За полгода много чего происходит, программа-то насыщенная. К примеру, первый грузовик с новой системой навигации, подлетая к станции, потерял управление. Олег Котов «на ручках» перехватывал управление.

— Когда подобные внештатные ситуации постоянно обыгрываются в кинематографе, насколько близко это к правде «космической жизни»?

— Дело в том, как обыгрываются. Поначалу в подходе к этому вопросу я был максималистом. Рассказываемые истории безусловно достойны, потому что практически документальны. Но мне трудно было принимать сильное искажение исторических фактов, всю эту «голливудщину». Но в какое-то время я осознал, насколько отличен мой критический взгляд от обычного. Людям-то нравится! Значит, так тому и быть, будем считать это художественным взглядом на реальные исторические события.

— Поговорим тогда о взгляде объективном. Широкую известность получил ваш фотоальбом, составленный из прекрасных работ, сделанных на орбите. Фотографируете давно?

— На земле практически не снимаю. Раньше был совершенно далёк от этого ремесла. Но когда ты видишь всю красоту из космоса, хочется как-то поделиться с остальными. Снимать я учился у коллег. Так получилось, что каждый из них в этом деле профи, со своим собственным стилем. Ну а я — послушный ученик… Словом, из первого полёта я привёз 65 тысяч фотографий и 4 года потратил только на то, чтобы их разобрать. Да и то закончить не успел. Фотоальбом мне помогла создать сестра. Именно она взяла на себя редакторские функции. Потому что меня вновь отправили в полёт, и доделывала работу она. Хотя, если вы видели, это издание фотоальбомом в полной мере не назовёшь, ведь я делал обширные тексты, сопровождающие каждое фото. Не банальные подписи, а познавательные «истории с географией».

Сейчас готовлю вторую книгу, за ней — третью… Из второго полёта фотоснимков привёз ещё больше. Но наиболее важным сейчас для себя считаю издание, где слов куда больше, а картинок – меньше, под условным названием «Спроси космонавта». Составлена книга в стиле ответов на вопросы и адаптирована для подростков, погружённых в научно-популярную тематику.

— Насколько знаю, свой диалог со школьниками вы ведёте далеко не в рамках книгоиздательства?

— Началось с привычной для космонавтов нагрузки — популяризации космонавтики. Теперь делаю это как руководитель детско-юношеской организации «Российское движение школьников». Проект этот достаточно молодой — два года. Условно говоря, некий аналог пионерской организации. Собственно, это и есть общественно-государственная организация, только лишённая какой-либо политической подоплёки и привычного, идущего от взрослых, формализма. Потому что гражданский патриотизм формально не вырастишь. Занимаемся культурой, волонтёрством, помощью в профориентировании. Сам по делам организации перемещаюсь по всей стране: Иркутск, Челябинск — и снова самолёт…

— А вас лично в общении с детьми что увлекает?

— Мне близка тема воспитания человека. Ведь идея не сдаться, вцепиться в мечту и достичь своего – моя личная история. Не нужно держаться за советское наследие в той его части, когда рассчитывают только на помощь государства.

Наше движение – движение возможностей. Где бы ты ни жил, главное – захотеть. Например, есть парень из Якутии, победивший на чемпионате Европы по созданию наноспутников. И ведь, казалось бы, где наноспутники, а где Якутия?! Ан нет! Глобализация несёт новые возможности, это вовсе не страшилка для косных людей. Возможности эти мы воплощаем в гранты для талантливой ребятни. Десятки тысяч детей уже смогли бесплатно отдохнуть в лучших российских лагерях — Орлёнке, Артеке…

Это — наше будущее, то самое, которое мы практически профукали в 90-х. И тут вовсе не требуется быть ура-патриотами под знамёнами-барабанами. Хотя контингент, любящий это направление, у нас тоже присутствует.

Главное — должны вырастать активные неравнодушные люди. Такие, например, как другой подросток, казалось бы, безнадёжный двоечник, который сиганул в ледяную воду за тонущим человеком пока другие стояли да охали на берегу. Именно таких «адреналиновых» подростков и надо задействовать, пока собственная неуёмная энергия не толкнула их «на тёмную сторону». Ведь и сам я — человек действия, ношусь по городам, общаюсь с чиновниками, работаю на будущее. Что мы можем? Можем любой хорошей инициативе, вне зависимости, живёт человек в Чечне или Калининграде, дать огромную аудиторию. Уже сейчас, за два года, нас — больше миллиона человек, а в перспективе наша целевая аудитория от «7 до 17» — 25 миллионов.

Разумеется, сам делюсь своими навыками. Читаю лекции в бизнес-школах, в том же Сколково. Что читаю? Лидерство, мотивацию, командообразование, стрессоустойчивость. Всё просто: прочувствовал это на своей шкуре — делись. У подрастающего поколения это невероятно востребовано. Словом, молодую энергию — в правильное русло!

— В заключение расскажите о собственной семье, детях.

— В семье у нас четверо детей. Старшему — 23, парень учится в МГУ на программиста, младшему — два с половиной. Только на него и надежда, что продолжит династию космонавтов. Шучу, конечно. Хотя в каждой шутке… Зато «посередине» — две девочки-близняшки. Это традиционно женское царство: куколки-банты-наряды.

Принято считать, что космос меняет человека. Дескать, открывает в нём какие-то глубины, рождает новые горизонты, меняет сознание. Насчёт навыков и горизонтов, как показывает общение с нашим героем, — очевидно, да. Но вот характер и понимание жизненных ценностей, и в этом я лишний раз убедился, в безвоздушном пространстве изменениям не поддаются, а лишь проявляют себя в полной мере.

Алим ДЖИГАНШИН,

фото из архива Сергея РЯЗАНСКОГО