ДОБРО НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ

С приходом осени, с её холодными ветрами и затяжными дождями, завершается дачный сезон. Садоводы­огородники запирают на семь замков двери своих домов, заколачивают на зиму окна, затыкают щели, оберегая жилище и дорогие сердцу припасы от мышей и воров. Поселки пустеют. Зябко, неуютно, сыро… С наступлением темноты лишь кое­где вспыхивают одинокие огоньки — это зимовщики, заядлые огородники, никак не могут расстаться с летом.

Вот к ним­то в поисках тепла и спасения устремляются забытые всеми коты и собаки, исправно служившие своим «заботливым» хозяевам и добросовестно развлекавшие их малолетних чад. Детей увезли в город, ну а братьям меньшим остаётся лишь ждать, пытаясь дотянуть до весны. Сумеют выжить — вновь ненадолго обретут друзей, нет — дачники заведут себе новых. И такую безрадостную картину я наблюдаю вот уже три десятка лет.

Я абсолютно не удивился, обнаружив возле своей двери неестественно раздутого и жалобно мяукающего серого кота. Был он каким­то невзрачным — маленькая голова, тонкий как у крысы хвост… Но, судя по окрасу, ушам и крутому лбу, предки его могли принадлежать либо к русской голубой, либо к английской породе.

Надо сказать, что в то время у меня жил кот Рыжик — истинный «сибиряк». Он так же приблизился к моему дому на шестой день сентября, и было ему тогда месяцев семь от роду, не больше.

Из отдельной миски я покормил незваного гостя и стал звать его — Серый. Насытившись, он боднул меня ушастой головой в знак особой признательности и удалился.

Через два­три дня Серый появился вновь, поел и уселся у двери. Вёл он себя по­свойски — ласкался, заходил со мной в подсобные помещения и всё намеревался проскочить в дом. Делал он это без хитрости — так, как будто давно здесь обосновался.

Когда мой «сибиряк» привык к неожиданному соседству, я начал пускать кота в дом. Рыжик пытался с ним играть: притаивался за валенками, нападал, перепрыгивал через него… Однако Серый играть не хотел, шипел и принимал устрашающие позы, пытаясь урезонить молодого кота. Но вот что удивительно: как­то я строгим голосом одёрнул Серого, и после этого он, быстро усвоив урок, на протяжении всей зимы терпеливо сносил домогательства моего кота. Конечно, повлияло на него не только моё предупреждение, а скорее то, что Рыжик в глазах умудрённого опытом кота был сущим ребёнком. Животные, в отличие от людей, никогда не кидаются на молодняк, не обижают его. Природные инстинкты у них развиты лучше любого разума.

Я заметил, что по субботам и воскресеньям Серый приходит поздно и почти ничего не ест: видно, по выходным на дачу приезжали его настоящие хозяева. Полагая, что у кота есть пристанище, на ночёвку я его не оставлял. Но однажды, когда на улице было почти минус сорок, я уловил едва различимое мяуканье за коном. Замечу: когда долго общаешься с животными, переживаешь за них, вырабатывается удивительное чутьё и слух! Тревожный сигнал терпящего бедствие питомца можно услышать даже сквозь ветер, музыку и невероятный шум.

Серый сидел на железном отливе окна, всем своим существом показывая, как ему плохо и холодно. Я взял его на руки и отнёс в баню, где всегда было тепло. Он настолько замёрз и устал, что даже не притронулся к пище. Свернулся клубочком и проспал целые сутки. Я решил, что он занемог, но, к счастью, всё обошлось.

Серый всё сильнее привязывался ко мне. И всё же его вид и поведение казались немного странными. С каждой неделей бока его увеличивались в размерах, словно раздуваясь изнутри. Играть он не любил, избегал встреч с молодыми котами, которые осваивали мою территорию. Вроде как болел чем­то.

Меня поражало то, что Серый точно знал моё расписание и безошибочно определял, когда я дома, а когда уезжаю. Видимо, анализировал мой график своим кошачьим умом. Вот и рассуждай после этого о рефлексах…

Зима миновала, сад снова требовал забот. Серый всегда находил меня на участке, где бы я ни трудился. Обычно он устраивался где­нибудь в сторонке и наблюдал за мной грустными глазами. О том, где его хозяева, я особенно не задумывался.

Как­то утром, в начале апреля, кот прибежал ко мне, потёрся о ногу и, отказавшись от угощения, исчез. К вечеру, когда уже стемнело, я выглянул на улицу и напротив нашей двери обнаружил застывшего в неестественной позе Серго. Он распластался на животе, вытянув передние и задние лапы и уткнувшись головой в холодный каменный пол. На голос не реагировал, тело его обмякло, к носу присох кусочек глины — видимо, где­то по дороге Серый ткнулся мордочкой в землю. Я осторожно переложил его на уже зеленеющую травку. Он попытался отползти, но не смог. Я понёс кота в подсобное помещение и вдруг обратил внимание на его глаза — они были полны ужаса… Такое выражение глаз я видел у умирающего человека, когда работал в уголовном розыске. Мне стало не по себе. Ночью я несколько раз подходил к Серому, укрывал его ветошью, смачивал «губы» и нос водой (так делают при отравлении до оказания ветеринарной помощи). Утром я всё же разыскал его владельцев. С визитом они не торопились, а когда наконец, пришли, то долго удивлялись, как у меня очутился их кот. Хозяева забрали Серого и отвезли в лечебницу. Там выяснилось, что спасти кота уже нельзя — внутри сплошная опухоль.

Мне его было очень жаль. Казалось бы, что особенного — чужой кот, вон их сколько бегает. Увы, когда животное вручает тебе жизнь, лижет твои руки, привыкаешь и ты к нему. Каждый раз, приезжая с работы, я невольно ожидал его появления, чего­то не хватало.

Не выходило из головы, почему Серый, накормленный хозяевами, ушёл от них и упал не возле дома или на ступеньках, а дополз до площадки и свалился напротив двери, где первый раз мы с ним и встретились. Наверно, он хотел со мною проститься, ведь животные чувствуют приближение смерти, а добро, сделанное человеком, ими не забывается.

Генерал­лейтенант милиции

Александр ГУРОВ,

иллюстрация Виктории КИРЬЯНОВОЙ,

члена Московского союза

художников, педагога Школы

акварели Сергея АНДРИЯКИ