— Все лучшие годы посвятил службе на Петровке, 38 в борьбе с преступностью, а когда ушёл на покой, с большим удовольствием посвятил себя работе с ребятишками в школе № 38 Москвы. Часто думаю: а если бы сложилось всё иначе — не прошёл военных испытаний, не бился с преступниками, не почувствовал горячего детского тепла и сидел в дачной тиши, — тоска заела бы.

МУЗЕЙ­СКАЗКА

С этим человеком мне посоветовал встретиться генерал­майор внутренней службы  Юрий Андреевич Томашев, руководитель Благотворительного фонда «Петровка, 38»:

— Человек удивительный, а с детьми работает с таким воодушевлением, что просто диву даёшься! Заходишь к ним в школьный музей и как в сказку попадаешь. В общем, приедете — увидите.

Приехал и…

Меня всегда удивляли журналисты, которые двумя­тремя фразами способны словно мазками кисти изобразить портрет или создать образ. И вот оказавшись не  в мастерской великого мастера, а в школьном кабинете «Природа и фантазия», где царит среди даров леса мой герой, удивляюсь его зоркому глазу и художественному началу, которое проявилось в нём с детства. Ну как ещё можно объяснить способность взглянуть на сломанную ветвь дерева и увидеть в ней силуэт настороженного  волка, хитроумную лисицу, трусишку­зайчишку, множество сказочных персонажей и доблестных русских воинов?

— Внучат у  меня — целая школа, — мягко улыбается Алексей Филиппович Петрушин. — Когда 17 лет назад мы только начали создавать школьный музей и дети стали мне активно помогать  в этом — искали в скверах и лесах обломки деревьев на поделки, вытачивали игрушки, конструировали их,  — казалось, что ничего не получится. Но, как видите, теперь стало очевидным, что детям для понимания мира нужны не только хорошее питание, прекрасные учебники и знания, но и приобщение к живой природе.

В одной из газет о Петрушине сказано: «Педагог — умелец и фантазёр». Оригинальная специальность, не правда ли?  Только сам педагог­умелец уточняет: фантазёр больше не он, а его подшефные. Из них энтузиазм бьёт вовсю. И, кстати, добавляет мой собеседник, его музей — это для младших классов ещё и кабинет психологической разгрузки. Устанет малышня на первых двух уроках — и бежит сюда, чтобы за пяток минут  наиграться с самоделками, а потом опять на уроки.

Музейная выставка 38­й школы уже стала дипломантом эстетических фестивалей «Красота спасёт мир»  и «Молодые таланты Москвы». Экспозиции, сформированные в тематические разделы «Времена года. Цветы», «Спорт», «Сказочные персонажи», восхищали многих юных и взрослых  посетителей. А у руководителя проекта есть ещё ода задумка — создать с ребятами композицию «Защитники Отечества». Уже идёт комплектование — ребята мастерят фигурки партизан, бойца с гранатой, панораму Вечного огня, Родину­Мать, танк.

— Наши ребята неоднократно становились победителями конкурсов, — и Алексей Филиппович гордо перечисляет победы своих воспитанников: — Дима Бородай победил в 2007 году, а в следующем — Настя Изотова. Среди лучших работ названы произведения Насти Семёновой и Карины Кононовой. Есть и будут другие таланты — надо только работать! Много и напряжённо.

ЭТА ПРОКЛЯТАЯ ВОЙНА

За дверью утихли громкие детские голоса — начался очередной урок.

— Они там сейчас страдают на уроках, — печально улыбается Алексей Филиппович, — а я вспоминаю своё детство и завидую им. У нас ведь война всё отняла, проклятущая. Деревенька наша, Каменный хутор, находилась в самом глухом краю, домов всего ничего. Но и сюда война добралась быстро. Остро, как игла, впилось в память то утро 22 июня 41­го, когда из репродуктора прозвучала речь Молотова — обращение к советскому народу. И уже на другой день наша деревенька  опустела ровно наполовину – взрослые мужчины ушли в армию. С того момента для меня, 14­летнего мальчишки, кончилось детство и началась работа в колхозе: ходили с плугом, бороновали землю, скирдовали, вязали снопы. Измученные непомерным трудом женщины и дети мечтали
об одном — скорее бы эта проклятая война закончилась и мужики вернулись домой. И вот однажды над лесом завис треск десятка мотоциклов и тяжёлых машин, и из­за пригорка прямо на работающих баб и детей выкатилась небольшая колонна серо­зелёных бронемашин с крестами на бортах  и мотоциклов. Но сидели на них  вовсе не наши воины, а вражеские солдаты. «Э, матка, кура, яйки, давай бистро, бистро», — услышали русские бабы искажённую речь прорвавшихся  через  русский фронт фашистских разведчиков.

Я с изумлением услышал от Алексея Филипповича это сообщение: ведь деревенька  размещается аж на Рязанщине, и выходит, фашисты прорвались тогда, в 41­м, южнее Москвы и севернее Калуги и Тулы, практически отрезая  эти города от столицы. Впрочем, удивляться не приходится — фронт тогда был сплошным только на картах командования, а в действительности — рваная линия. Но, к счастью, та заезжая фашистская разведка была единственной  злой силой, что забрела в эти края.

Через несколько месяцев подросших мальчишек направили в Скопинское ремесленное училище, где готовили электриков для шахт. За тяжкий труд давали  мальчишкам скудную похлёбку. Облегчение пришло в начале 42­го — опять открылась школа, дети вернулись на занятия. Да и питание стало получше, хотя и жили впроголодь.

— Меня призвали в армию в 1944 году, — вспоминает Петрушин. — Забирали, что называется, всех подряд. А что делать: в окопах почти не осталось солдат, начинавших войну в 41­м. Все либо в земле, либо в концлагерях у Гитлера. Теперь шёл молодняк. Я попал в 5­ю гвардейскую Таманскую дивизию. Учили на миномётчика. Но время шло, и стало ясно — Германия катится к своему краху.

Вдруг объявили тревогу. Войска погружены в эшелоны и двинуты… Но куда? Страна ликовала, ждала воинов­победителей с запада домой, а их, молодых, недавно надевших военную форму, гнали за Урал. Нескончаемые  воинские эшелоны тянулись на восток. И вот закончилась ещё одна война — с японцами.

Солдатам­новичкам предстоит служить за  старослужащих, которые теперь возвращались домой.

— Нам объяснили, — вспоминает ветеран, что страна находится в тяжёлом положении: фашисты уничтожили не только сотни городов и тысячи деревень, но и миллионы людей. И теперь нет возможности призвать в армию молодёжь — уничтожен цвет нации. Нам, молодым воинам, предстоит прослужить несколько лет, пока страна не восполнит дефицит призывного возраста. Парни с пониманием восприняли разъяснение правительства и  выдержали эти непростые  четыре года службы в казармах.

Но служба на этом у многих не закончалась, а  только начиналась.

У Петрушина военная стёжка­дорожка началась с того дня, когда его, уже ефрейтора,  направили в столицу, где  особый батальон связи готовил группу военных специалистов — дозиметристов, радистов, связистов, телетайпистов. Отбор был жёсткий — биографии абсолютно чистые, поведение безупречное.

— И отправили нас всех снова  в Сибирь, — смеётся мой собеседник. — Гнали опять эшелонами чуть ли не под особым конвоем в самые дикие места, про которые поют «Степь, да степь кругом…», да ещё про ветер­баргузин.

Несколько воинских эшелонов выгрузили посреди степи. Следом прибыли другие — с материалами. Развернулось масштабное строительство: госпиталь, казармы, городок для специалистов,  ГЭС, штаб, пекарня… Незаметно вырос довольно внушительных размеров город, названный странно — Жана­семей. Здесь у Алексея, теперь старшины, задачи секретчика: выдавал он  специалистам из сейфов необходимые  документы, а вечером получал обратно. Вскоре узнал и фамилии этих людей — Гинзбург, Сахаров, Садовский. Кто такие — узнает много позже. Иногда приезжал в их места и человек в чёрном костюме, шляпе и пенсне, с большой охраной. Кто такой — никто не говорил, но потом солдат узнает, что приезжал в эту забытую Богом местность сам Лаврентий Павлович Берия — в ту пору уже не министр внутренних дел, а руководитель Спецкомитета № 1 по созданию атомной бомбы.

— Чаще других появлялись в нашем городе генералы из воинской части 52605, — делится воспоминаниями бывший секретчик. — Невероятно торопили всех строителей, разработчиков, инженеров. Мне тогда трудно было определить планы строительства, но позднее стало ясно, что городок создавался по определённой схеме — здания конструировались  на различном расстоянии, некоторые определялись как жилые, другие – как свинофермы,  производственные корпуса и т.п. На прямой связи с воинской частью постоянно был главный руководитель в Москве — начальник  6­го управления генерал Балятко. Он, как тогда говорили, «гнал программу», и в конце концов завершились все работы к  29 августу 1949 года. Именно в тот день был произведён ядерный взрыв в Семипалатинске, а точнее — в нашей местности, на нашем полигоне.

Командный пункт под землёй и штаб в десяти километрах от точки взрыва наблюдали за страшнейшим адским смерчем, взвившимся над планетой. Он действительно был ярче тысячи солнц, как писал один из учёных­атомщиков. Ударная волна сотрясла землю, повалила леса, взметнула воду, разрушила горы. Люди, предупреждённые заранее, отводили взгляд, чтобы не потерять зрение. Радиация пошла на все местности в радиусе 70 км и по реке Иртыш. В испытаниях приняли тогда участие кроме значительных масс людей ещё и более четырёх тысяч животных.

США обнаружили  повышенный радиационный фон в атмосфере сразу после испытаний атомного оружия, но СССР как всегда засекретил событие. И только спустя определённое время, когда скрывать не было смысла, ТАСС сообщил, что в Советском Союзе было произведено испытание атомного оружия.

— Я после взрыва прошёл по тем местам, — Алексей Филиппович слегка поёживается. — Впечатление было ужасающее. Почва как лёд и шлак. Представляете? Ощущение крайне неприятное. Я пять лет потом работал на ядерном полигоне, около 10 лет непосредственно в Семипалатинске. Там есть НИИ радиационной медицины и экологии. Они считают, что получившие свыше 5 бэр имеют право на льготы, а я таких бэр нахватал аж 23,4!

НАША СЛУЖБА И ОПАСНА И ТРУДНА

— Армейская служба сделала из меня неплохого солдата, но мечталось о мирной жизни. Да и хотелось пойти на учёбу. Я закончил экстерном десять классов, потом поступил  в Московскую юридическую школу и, окончив её, стал следователем московской милиции. Большую радость доставило направление на учёбу в Рижскую школу милиции, где тогда готовили специалистов высшей квалификации. Наконец­то стал действительно мастером своего дела — следователем 94­го отделения милиции Москвы, где работал десять лет,  потом служил в отделе по контролю за дознанием на Петровке, 38, а в дальнейшем перешёл  на «землю», как говорят профессионалы. Сначала заместителем начальника  по ПВР в 135­е отделение милиции, потом начальником 7­го отделения. Многому неожиданному и новому для себя научился, работая в дежурной части управления и в штабе Гагаринского УВД.

А семья теперь уже  полковника милиции в отставке — отдельный разговор. Дочь Светлана почти нагнала отца по званию — подполковник милиции, старший инспектор УПВС, зять — тоже офицер. Как­то подсчитали, и выходит на круг, что отслужили все вместе Родине ни много ни мало аж полтора столетия.

В этом очерке я лишь кратко сообщу, что следователь отделения милиции за короткий срок добился высоких успехов в раскрываемости сложных дел, чему вначале помогли советы наставника, а потом и старание самого ученика. Позднее весьма помогали знания, полученные в Рижской спецшколе милиции — это действительно, как считает офицер, «школа высшего милицейского пилотажа».

— Мы часто в своей практической работе использовали те «лекала», что давали нам в «Рижке», и требовалось лишь одно — приложить голову, — комментирует ветеран.

Многим кажется, что начальник отделения милиции или штабник — это управленец, оторванный от оперативной работы. Но Петрушин построил работу своих подразделений так, что стал вроде Чапаева на коне — мчался во главе  коллектива на расследование самых горячих дел и по горячим следам. А в итоге — стопроцентная раскрываемость! Что, не верите? Ладно, журналистам сегодня никто не верит, я и сам порой, читая прессу, усмехаюсь. Но когда мне мой собеседник показал статистическую справку тех лет, лицо у меня вытянулось.

— Просто надо работать, — пояснил мой собеседник. — Вот и весь секрет.

Беседовал Сергей КИН,
фото из личного архива Алексея ПЕТРУШИНА