Середина зимы — глухая пора. Но плюнул на всё заядлый рыболов, взял удильник с большой блесной и, загоревшись надеждой поймать щуку, пошёл облавливать свободные лунки. Проблеснил все, но щука так и не дала о себе знать.

А на перекате, где быстрое течение размыло лёд, чайным блюдцем виднеется промоина, и рыбак, рискуя провалиться, как по минному полю, зашмыгал к полынье. Проблеснив, огорчённый вернулся назад, но пока путешествовал, мороз запаял лунки ледяными узорами. Разъярённый схватил пешню, разворошил ледяную корку, да пошёл крушить-долбить новые лунки. Дескать, нет улова, так хоть согреться, да рыбе дать воздуха дыхнуть. Расстегнул полушубок, сбросил шапку и рукавицы, а от них пар валит. Эк, сколько льда наворотил!

Тут солнце выглянуло, снег заискрился, и на душе у рыбака стало хорошо. Отдохнув, откинул из лунок ледяное крошево, и, булькнув в первую попавшуюся тяжёлую блесну, стал подёргивать удилищем. И вдруг — глухой толчок. Подсечка. Есть! Удильник согнулся в дугу, леска заходила ходуном. Там, глубоко подо льдом, кто-то сильный старался вырвать из рук удилище. Через минуту яростной борьбы в лунке показалась зубастая пасть, похожая на развалившийся ботинок сорок пятого размера.

Щука упала на снег и, выплюнув блесну, извиваясь и утюжа брюхом лёд, стала приближаться к лунке. Рыбак нагнулся над огромной рыбиной. Ярко светились рубиновые жабры, из-под них на белый снег вытекли и расползлись на снегу две алые капли. В тёмных перламутровых глазах он прочитал мольбу о пощаде. Казалось, щука вот-вот заговорит человеческим голосом… Рыбак взял её в руки и опустил в воду. Несколько секунд она стояла словно в оцепенении, а затем, вильнув хостом, ушла под лёд.

По щучьему велению, по моему хотению…

Михаил КУЛАГИН,
рисунок Николая РАЧКОВА