ТОТ САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ В ГОДУ
 |
|
Собрание летчиков 38го гвардейского |
Эта дата в России объявлена Указом Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от 8 июня 1996 года. 22 июня на территории Российской Федерации на зданиях государственных учреждений приспускаются государственные флаги, на кораблях ВМФ России — Андреевский стяг, на жилых зданиях вывешиваются флаги с траурными лентами. Всем учреждениям культуры, каналам телевидения и радиостанциям рекомендовано в этот день не включать в программу развлекательные мероприятия и передачи.
По всей стране проходят памятные мероприятия, возлагаются цветы и венки к памятникам Великой Отечественной войны, проходит акция «Свеча памяти». Особо дата отмечается в воинских частях Вооружённых сил Российской Федерации.
Президент России, Председатель Правительства, Председатель Совета Федерации, Председатель Государственной думы, члены правительства, депутаты Госдумы, члены Федерального собрания, председатели ветеранских собраний возлагают венки к могиле неизвестного солдата в Александровском саду.
...С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мёртвым, выправив билет,
Всё едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Ещё кого-то, кого нет...
И ставит, ставит обелиски.
Константин Симонов, 1971
ТЫ ЛЕТАЕШЬ, КАК БОГ
Я была маленькой, когда началась война. Мы тогда жили в Батайске, где служил папа — красный лётчик Константин Николаевич Болоцкий, он был заместителем командира авиационного полка. Война застала меня у бабушки в городе Кропоткине.
Когда немцы подошли к городу, папа нас с мамой решил перевезти к другой бабушке. Папа приземлился на поляне, посадил нас в кабину сзади, и мы взлетели. Нам с земли махали руками. Я встала с маминых колен и решила помахать в ответ. Папа увидел и крикнул маме, чтобы она покрепче держала. Немцы уже стреляли по нашему самолёту, но папа благополучно отвёз нас в Хасавюрт.
Папа рассказ мне такой случай. Он с командиром полка воевал в паре, был ведомым. Они с ведущим вступили в бой с четвёркой немецких самолётов, которые бомбили наши позиции, и победили их. Уже собрались возвращаться на свой аэродром, как им в тыл зашли два вражеских самолёта. По их почерку можно было понять, что это настоящие асы. Фашисты сумели подбить командира полка, и его самолёт рухнул вниз. Ошеломлённый потерей, папа погнался за тем самолётом, который подбил его друга. Фашист пытался удрать, но папа догнал его (несколько мгновений они летели рядом, кабина к кабине), приблизился и показал жестом, что того ждёт смерть. Как вражеский ас ни сопротивлялся, папа «вогнал» его в землю — взрыв и дым подтвердили, что тот получил сполна.
Потрясённый потерей друга, папа приземлился на своём аэродроме. Обычно он не пил спиртного, отдавал свою порцию водки друзьям. Но в этот раз утрата была такой тяжёлой, что он выпил стакан водки, упал на кровать и забылся. Потом он рассказывал, что вдруг увидел в дверях, освещённых солнцем, командира. Папа опять закрыл глаза и слышит, что его зовёт командир: «Костя, Костя!».
«Нет, нет, — сказал папа сам себе. — Это какое-то наваждение». Но вдруг кто-то стал его трясти за плечо, он открыл глаза и увидел, что рядом с ним действительно стоит его ведущий, командир полка! Стоит и говорит: «Я жив! Жив!» Такое счастье!
Оказывается, командир полка выбросился с парашютом из горящего самолёта, вышел на дорогу, остановил крестьянина, и тот на лошади довёз его до аэродрома.
Позже папа стал командиром 38-го гвардейского авиационного истребительного полка, в этой должности прошёл Сталинградскую битву и всю войну. Когда был в Бухаресте, столице Румынии, и шел по улице, то увидел инвалида без ног, который играл на губной гармошке.
Папа дал ему денег и пошёл дальше. Пройдя несколько шагов, он услышал, как инвалид начал играть «Катюшу», а потом звать его: «Командир, командир!»
Папа оглянулся. Оказывается, инвалид звал его. Папа вернулся к инвалиду, и тот спросил, узнаёт ли он его. Папа ответил — нет. И тогда инвалид напомнил тот бой, когда был сбит командир полка и когда он угрожал вражескому лётчику и наконец его сбил.
Папа долго присматривался к инвалиду — и узнал! Да, это были те самые наглые глаза и то наглое лицо. Немецкий лётчик был тяжело ранен, но остался жив.
Инвалид сказал: «Я — настоящий ас, но ты — летаешь как бог!»
...Папа после войны остался в армии, служил командиром дивизии реактивных истребителей в Германии. После выхода в отставку передал курсантам Качинского военного авиационного училища знамя полка, с которым прошёл всю войну.
Я каждый год выхожу с его портретом во время прохождения «Бессмертного полка» по Тверской улице и часто вспоминаю эту историю. Мы — непобедимы!
Лариса БОЛОЦКАЯ, москвичка
ЗАПАХ БОМБОУБЕЖИЩА ЗАПОМНИЛСЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ
Начало войны, в связи с моим юным возрастом, запомнилось совсем немного и как-то отрывками: тревога родителей в связи с объявлением о нападении Германии на СССР, сборы в эвакуацию.
Моя мама, Софья Александровна, была балериной Большого театра, но когда у неё случилась травма ноги, она перешла работать в Народный комиссариат просвещения. Он размещался в здании, в котором сейчас находится Государственная дума. Возглавляла Наркомпрос жена Ленина — Надежда Константиновна Крупская. Тогда было очень строго с опозданием на работу, и как-то утром мама подбежала к лифту, а там стоит Крупская. Наркому, конечно, надо было уступить лифт. Но Надежда Константиновна сказала: «Деточка, поезжайте, вам нельзя опаздывать. А мне — можно». Мама поблагодарила, вскочила в лифт и вовремя вошла в кабинет.
Позже мама перешла в Комитет по делам искусств при Совете Народных комиссаров СССР (Министерство культуры по-нашему) и курировала там Большой театр. Отчим мой также работал в этом Комитете, поэтому нас, как и многих других артистов, отправляли в эвакуацию в Томск. Помню, приехали на вокзал. Каждому уезжающему взрослому можно было взять с собой чемоданчик, а вот детям чемоданчика не полагалось. Томск мне запомнился длинными деревянными заборами и горами снега.
В 1943 году мы вернулись в Москву. жили на Рождественке, она тогда называлась улица Жданова. Дом был ещё дореволюционный с огромными лестницами, высокими потолками — у каждого входа стояли бочки с песком для тушения зажигательных бомб. У выхода из дома на улицу Кузнецкий Мост было бомбоубежище. Пару раз приходилось в нём пересиживать налёты немецких самолётов. На всю жизнь запомнился противный запах сырого подземелья.
Из жизни фронтовой Москвы очень запомнился день, когда по городу провели пленных немцев — унылых и униженных. А мы, мальчишки, радовались.
Но, конечно, самое памятное — День Победы. Весь этот день и последующую ночь я провёл на Красной площади. Люди кричали, плакали, качали военных. Потом был салют. Этот праздник для меня святой.
22 июня я также вспоминаю. В этот день я люблю побыть один. Выпить в память о погибших рюмку водки и смотреть наши советские фильмы о войне. И вспоминать...
Всеволод НЕМОЛЯЕВ, режиссёр балета Большого театра
ВСЕГДА ВЕРИЛИ В ПОБЕДУ
В 1941 году я с родителями, братьями и сёстрами жил на хуторе Терехолка Курской области (сейчас это Белгородская область). Хутор небольшой, домов 30, радио не было. Весть о начале войны привёз отец из районного центра. Конечно, мы сразу поверили в нашу победу и всё делали для её приближения. У нас в семье было одиннадцать детей: семь братьев и четыре сестры — многие пошли на фронт, а два брата погибли в боях с фашистами.
Но в начальный период война обошла наши места. А появились у нас оккупанты летом 1942 года, когда немцы прорвали нашу оборону под Харьковом. Они стали приближаться, и в райкоме партии отцу, Прохору Кузьмичу (а он был большевиком, в гражданскую, воюя на стороне красных, потерял правую руку), сказали: уезжай в эвакуацию. И выделили две телеги. Он погрузил нас, детей, и мы двинулись на восток. Но за целый день проехали всего километров 15. Ехали по полю. Двигаться по шоссе не могли — его постоянно бомбили немецкие самолёты. Когда стемнело, решили выехать на шоссе, но тут нас остановили уже красноармейские патрули — по дороге отступали наши части.
Отец принял такое решение: всем младшим детям вернуться домой, а сам со старшим сыном продолжил эвакуацию. Они впоследствии оказались на Урале, работали на оборонном предприятии. Отец потом вернулся домой, а старший брат так и остался там жить. Полагаю, что, отец принял правильное решение. Во время оккупации к нам дважды приходили с обысками, искали его.
Любимое моё воспоминание того времени — это отступление немцев. Зимой 1943 года (мороз около 30 градусов) они брели через хутор на запад, закутанные в тряпьё и ничем не напоминавшие регулярную армию. Куда только спесь подевалась! А утром пришли наши войска — все солдаты и офицеры в белых дублёнках, тёплых шапках, валенках. Уверенные, спокойные и весёлые. На хуторе всю ночь играла гармонь — праздновали освобождение.
Я стал просить их взять меня с собою, сыном полка. Они согласились, я быстро залез в машину, но увидела мама, Феодосия Степановна, и быстро мой «наступательный порыв» погасила. Сказала, что рано ещё. Командиры с ней согласились...
Генерал-майор в отставке Алексей БУГАЕВ, бывший заместитель начальника ГУВД Москвы
СЕВАСТОПОЛЬ СРАЖАЛСЯ
— Севастополь! Приехали, — громко крикнула проводница и добавила: —Просыпайтесь и на выход!
А мы, это мой папа, военный строитель Федор Усков, мама, мой брат и я, уже давно не спали. Мы с нетерпением ждали прибытия в этот прекрасный город, куда нашего отца назначили строить военные объекты. Пару дней назад мы были в прохладной Эстонии и так хотелось увидеть «самое синее в мире» Чёрное море.
Мы вышли на перрон и ничего не могли понять. Над городом кружили самолёты и по ним с земли стреляли зенитные пушки. Кино снимают, что ли?
Увы, этой ночью началась война и в числе первых среди городов, по которым фашисты нанесли удар, оказалась главная база Черноморского флота.
Таким мне запомнилось 22 июня 1941 года.
Вначале все были уверены, что война быстро закончится, восстанет немецкий пролетариат, и фашисты просто сложат оружие и разбегутся. Поэтому об эвакуации семей даже и речи не шло. Постепенно налёты становились всё чаще, всё интенсивнее. Всё больше стало появляться разрушенных домов. Но Севастополь держался. Папа пропадал на строительстве оборонительных объектов, а мы с мамой и братом три месяца прожили в бомбоубежище. А потом пришёл папа и сказал, что надо уезжать на восток. Под немецкими бомбёжками мы переправились через залив, как раз там, где сейчас мост в Крым построили, медленно доехали до Сталинграда. Тут передохнули и направились в Свердловск. Но и это был не последний пункт нашего путешествия. Большую часть эвакуации мы прожили во Фрунзе, в столице Киргизии.
В конце войны мы вернулись в Москву, сюда уже перевели папу. Нам выделили квартиру. Утром родители спали, а мы с братом услышали, что Победа! Прибежали, разбудили их — Победа!!!
Папа сразу уехал по делам в Германию, в Потсдам, в котором проходила встреча руководителей стран-победителей во Второй мировой войне. И там на их группу было совершено нападение — папа был ранен. Да, после войны уже. Его привезли самолётом в Москву и здесь лечили.
Я в 1947 году пошла в 1-й Мединститут. Выпускалась как раз в то время, когда в стране «охотились на врачей-вредителей». Многие прекрасные специалисты оказались в тюрьме. Для того, чтобы мы могли получить дипломы, их с Лубянки привозили в институт. Они в присутствии конвоиров принимали экзамены, помню, так сдавала терапию профессору Когану.
Почти всю жизнь потом я проработала в Институте красоты на Калининском проспекте, заведовала отделом косметологии. По технологиям красоты, если так можно сказать, мы тогда были на передовых позициях в мире. К нам часто приезжали специалисты из Италии, Америки и даже из Франции.
Откуда у меня такая фамилия? От мужа — он двоюродный брат знаменитой балерины Майи Плисецкой. Она очень полюбила наш Институт красоты, а без меня даже волосы не красила. Она и её муж, композитор Родион Щедрин, были прекрасной парой. Кстати, к нам приходили жёны многих военачальников, а с одной из них — супругой министра внутренних дел Николая Анисимовича Щёлокова я очень дружила. Светлана Владимировна была очень симпатичной и умной женщиной.
Галина ПЛИСЕЦКАЯ, заслуженный врач РСФСР
Материал подготовил Владимир ГАЛАЙКО, фото из архива авторов
По всей стране проходят памятные мероприятия, возлагаются цветы и венки к памятникам Великой Отечественной войны, проходит акция «Свеча памяти». Особо дата отмечается в воинских частях Вооружённых сил Российской Федерации.
 |
| Всеволод Немоляев |
...С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мёртвым, выправив билет,
Всё едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Ещё кого-то, кого нет...
И ставит, ставит обелиски.
Константин Симонов, 1971
ТЫ ЛЕТАЕШЬ, КАК БОГ
Я была маленькой, когда началась война. Мы тогда жили в Батайске, где служил папа — красный лётчик Константин Николаевич Болоцкий, он был заместителем командира авиационного полка. Война застала меня у бабушки в городе Кропоткине.
 |
| Военный строитель полковник Фёдор Усков. 1951 год |
Папа рассказ мне такой случай. Он с командиром полка воевал в паре, был ведомым. Они с ведущим вступили в бой с четвёркой немецких самолётов, которые бомбили наши позиции, и победили их. Уже собрались возвращаться на свой аэродром, как им в тыл зашли два вражеских самолёта. По их почерку можно было понять, что это настоящие асы. Фашисты сумели подбить командира полка, и его самолёт рухнул вниз. Ошеломлённый потерей, папа погнался за тем самолётом, который подбил его друга. Фашист пытался удрать, но папа догнал его (несколько мгновений они летели рядом, кабина к кабине), приблизился и показал жестом, что того ждёт смерть. Как вражеский ас ни сопротивлялся, папа «вогнал» его в землю — взрыв и дым подтвердили, что тот получил сполна.
Потрясённый потерей друга, папа приземлился на своём аэродроме. Обычно он не пил спиртного, отдавал свою порцию водки друзьям. Но в этот раз утрата была такой тяжёлой, что он выпил стакан водки, упал на кровать и забылся. Потом он рассказывал, что вдруг увидел в дверях, освещённых солнцем, командира. Папа опять закрыл глаза и слышит, что его зовёт командир: «Костя, Костя!».
«Нет, нет, — сказал папа сам себе. — Это какое-то наваждение». Но вдруг кто-то стал его трясти за плечо, он открыл глаза и увидел, что рядом с ним действительно стоит его ведущий, командир полка! Стоит и говорит: «Я жив! Жив!» Такое счастье!
Оказывается, командир полка выбросился с парашютом из горящего самолёта, вышел на дорогу, остановил крестьянина, и тот на лошади довёз его до аэродрома.
Позже папа стал командиром 38-го гвардейского авиационного истребительного полка, в этой должности прошёл Сталинградскую битву и всю войну. Когда был в Бухаресте, столице Румынии, и шел по улице, то увидел инвалида без ног, который играл на губной гармошке.
Папа дал ему денег и пошёл дальше. Пройдя несколько шагов, он услышал, как инвалид начал играть «Катюшу», а потом звать его: «Командир, командир!»
Папа оглянулся. Оказывается, инвалид звал его. Папа вернулся к инвалиду, и тот спросил, узнаёт ли он его. Папа ответил — нет. И тогда инвалид напомнил тот бой, когда был сбит командир полка и когда он угрожал вражескому лётчику и наконец его сбил.
Папа долго присматривался к инвалиду — и узнал! Да, это были те самые наглые глаза и то наглое лицо. Немецкий лётчик был тяжело ранен, но остался жив.
Инвалид сказал: «Я — настоящий ас, но ты — летаешь как бог!»
...Папа после войны остался в армии, служил командиром дивизии реактивных истребителей в Германии. После выхода в отставку передал курсантам Качинского военного авиационного училища знамя полка, с которым прошёл всю войну.
Я каждый год выхожу с его портретом во время прохождения «Бессмертного полка» по Тверской улице и часто вспоминаю эту историю. Мы — непобедимы!
Лариса БОЛОЦКАЯ, москвичка
ЗАПАХ БОМБОУБЕЖИЩА ЗАПОМНИЛСЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ
Начало войны, в связи с моим юным возрастом, запомнилось совсем немного и как-то отрывками: тревога родителей в связи с объявлением о нападении Германии на СССР, сборы в эвакуацию.
Моя мама, Софья Александровна, была балериной Большого театра, но когда у неё случилась травма ноги, она перешла работать в Народный комиссариат просвещения. Он размещался в здании, в котором сейчас находится Государственная дума. Возглавляла Наркомпрос жена Ленина — Надежда Константиновна Крупская. Тогда было очень строго с опозданием на работу, и как-то утром мама подбежала к лифту, а там стоит Крупская. Наркому, конечно, надо было уступить лифт. Но Надежда Константиновна сказала: «Деточка, поезжайте, вам нельзя опаздывать. А мне — можно». Мама поблагодарила, вскочила в лифт и вовремя вошла в кабинет.
Позже мама перешла в Комитет по делам искусств при Совете Народных комиссаров СССР (Министерство культуры по-нашему) и курировала там Большой театр. Отчим мой также работал в этом Комитете, поэтому нас, как и многих других артистов, отправляли в эвакуацию в Томск. Помню, приехали на вокзал. Каждому уезжающему взрослому можно было взять с собой чемоданчик, а вот детям чемоданчика не полагалось. Томск мне запомнился длинными деревянными заборами и горами снега.
В 1943 году мы вернулись в Москву. жили на Рождественке, она тогда называлась улица Жданова. Дом был ещё дореволюционный с огромными лестницами, высокими потолками — у каждого входа стояли бочки с песком для тушения зажигательных бомб. У выхода из дома на улицу Кузнецкий Мост было бомбоубежище. Пару раз приходилось в нём пересиживать налёты немецких самолётов. На всю жизнь запомнился противный запах сырого подземелья.
Из жизни фронтовой Москвы очень запомнился день, когда по городу провели пленных немцев — унылых и униженных. А мы, мальчишки, радовались.
Но, конечно, самое памятное — День Победы. Весь этот день и последующую ночь я провёл на Красной площади. Люди кричали, плакали, качали военных. Потом был салют. Этот праздник для меня святой.
22 июня я также вспоминаю. В этот день я люблю побыть один. Выпить в память о погибших рюмку водки и смотреть наши советские фильмы о войне. И вспоминать...
Всеволод НЕМОЛЯЕВ, режиссёр балета Большого театра
ВСЕГДА ВЕРИЛИ В ПОБЕДУ
В 1941 году я с родителями, братьями и сёстрами жил на хуторе Терехолка Курской области (сейчас это Белгородская область). Хутор небольшой, домов 30, радио не было. Весть о начале войны привёз отец из районного центра. Конечно, мы сразу поверили в нашу победу и всё делали для её приближения. У нас в семье было одиннадцать детей: семь братьев и четыре сестры — многие пошли на фронт, а два брата погибли в боях с фашистами.
Но в начальный период война обошла наши места. А появились у нас оккупанты летом 1942 года, когда немцы прорвали нашу оборону под Харьковом. Они стали приближаться, и в райкоме партии отцу, Прохору Кузьмичу (а он был большевиком, в гражданскую, воюя на стороне красных, потерял правую руку), сказали: уезжай в эвакуацию. И выделили две телеги. Он погрузил нас, детей, и мы двинулись на восток. Но за целый день проехали всего километров 15. Ехали по полю. Двигаться по шоссе не могли — его постоянно бомбили немецкие самолёты. Когда стемнело, решили выехать на шоссе, но тут нас остановили уже красноармейские патрули — по дороге отступали наши части.
Отец принял такое решение: всем младшим детям вернуться домой, а сам со старшим сыном продолжил эвакуацию. Они впоследствии оказались на Урале, работали на оборонном предприятии. Отец потом вернулся домой, а старший брат так и остался там жить. Полагаю, что, отец принял правильное решение. Во время оккупации к нам дважды приходили с обысками, искали его.
Любимое моё воспоминание того времени — это отступление немцев. Зимой 1943 года (мороз около 30 градусов) они брели через хутор на запад, закутанные в тряпьё и ничем не напоминавшие регулярную армию. Куда только спесь подевалась! А утром пришли наши войска — все солдаты и офицеры в белых дублёнках, тёплых шапках, валенках. Уверенные, спокойные и весёлые. На хуторе всю ночь играла гармонь — праздновали освобождение.
Я стал просить их взять меня с собою, сыном полка. Они согласились, я быстро залез в машину, но увидела мама, Феодосия Степановна, и быстро мой «наступательный порыв» погасила. Сказала, что рано ещё. Командиры с ней согласились...
Генерал-майор в отставке Алексей БУГАЕВ, бывший заместитель начальника ГУВД Москвы
СЕВАСТОПОЛЬ СРАЖАЛСЯ
— Севастополь! Приехали, — громко крикнула проводница и добавила: —Просыпайтесь и на выход!
А мы, это мой папа, военный строитель Федор Усков, мама, мой брат и я, уже давно не спали. Мы с нетерпением ждали прибытия в этот прекрасный город, куда нашего отца назначили строить военные объекты. Пару дней назад мы были в прохладной Эстонии и так хотелось увидеть «самое синее в мире» Чёрное море.
Мы вышли на перрон и ничего не могли понять. Над городом кружили самолёты и по ним с земли стреляли зенитные пушки. Кино снимают, что ли?
Увы, этой ночью началась война и в числе первых среди городов, по которым фашисты нанесли удар, оказалась главная база Черноморского флота.
Таким мне запомнилось 22 июня 1941 года.
Вначале все были уверены, что война быстро закончится, восстанет немецкий пролетариат, и фашисты просто сложат оружие и разбегутся. Поэтому об эвакуации семей даже и речи не шло. Постепенно налёты становились всё чаще, всё интенсивнее. Всё больше стало появляться разрушенных домов. Но Севастополь держался. Папа пропадал на строительстве оборонительных объектов, а мы с мамой и братом три месяца прожили в бомбоубежище. А потом пришёл папа и сказал, что надо уезжать на восток. Под немецкими бомбёжками мы переправились через залив, как раз там, где сейчас мост в Крым построили, медленно доехали до Сталинграда. Тут передохнули и направились в Свердловск. Но и это был не последний пункт нашего путешествия. Большую часть эвакуации мы прожили во Фрунзе, в столице Киргизии.
В конце войны мы вернулись в Москву, сюда уже перевели папу. Нам выделили квартиру. Утром родители спали, а мы с братом услышали, что Победа! Прибежали, разбудили их — Победа!!!
Папа сразу уехал по делам в Германию, в Потсдам, в котором проходила встреча руководителей стран-победителей во Второй мировой войне. И там на их группу было совершено нападение — папа был ранен. Да, после войны уже. Его привезли самолётом в Москву и здесь лечили.
Я в 1947 году пошла в 1-й Мединститут. Выпускалась как раз в то время, когда в стране «охотились на врачей-вредителей». Многие прекрасные специалисты оказались в тюрьме. Для того, чтобы мы могли получить дипломы, их с Лубянки привозили в институт. Они в присутствии конвоиров принимали экзамены, помню, так сдавала терапию профессору Когану.
Почти всю жизнь потом я проработала в Институте красоты на Калининском проспекте, заведовала отделом косметологии. По технологиям красоты, если так можно сказать, мы тогда были на передовых позициях в мире. К нам часто приезжали специалисты из Италии, Америки и даже из Франции.
Откуда у меня такая фамилия? От мужа — он двоюродный брат знаменитой балерины Майи Плисецкой. Она очень полюбила наш Институт красоты, а без меня даже волосы не красила. Она и её муж, композитор Родион Щедрин, были прекрасной парой. Кстати, к нам приходили жёны многих военачальников, а с одной из них — супругой министра внутренних дел Николая Анисимовича Щёлокова я очень дружила. Светлана Владимировна была очень симпатичной и умной женщиной.
Галина ПЛИСЕЦКАЯ, заслуженный врач РСФСР
Материал подготовил Владимир ГАЛАЙКО, фото из архива авторов