Один из ключевых эпизодов фильма «Место встречи изменить нельзя» — попытка задержания Фокса в коммерческом ресторане «Астория» (в романе «Эра милосердия» — в коммерческом ресторане «Савой»). А почему ресторан определяется именно как коммерческий? Что это значит?

В фильме слово «коммерческий» звучит несколько раз и всегда применительно к ресторану. Так, Соболевская, рассказывая Шарапову, где бывает Фокс, говорит, что были они всего дважды — в коммерческом ресторане «Астория» (в романе — в «Астории» и «Гранд-Отеле»).

В книге термин «коммерческий» встречается чаще и не только по отношению к ресторану. Так Жеглов, пеняя лейтенанту Соловьёву на его нежелание отметить с сослуживцами выигрыш 50 000 рублей, говорит: «Скаредный ты человек, Петюня, индивидуалист, нет в тебе коллективистской жилки. Нет, чтобы от счастья своего, дуриком привалившего, купить отделу штук сто батонов коммерческих!» Легендарную Маньку-облигацию в романе задерживают в коммерческом ресторане «Нарва» на Самотёке. В сцене, когда Соловьёв рассказывает оперативникам о том, как Фокс ранил Топоркова, есть характерная деталь: Соловьёв «достал из кармана пачку «Казбека» и трясущимися руками закурил папиросу», а Шарапов про себя отметил, что «на аттестат не дают «Казбек», а продаётся он только в коммерческих магазинах по сорок два рубля за пачку».

Таким образом, коммерческими были не только рестораны, но и магазины. И вообще, для людей, живших в 1945 году, в слове «коммерческий» заключался какой-то особый смысл. Но какой?

С началом Великой Отечественной войны острым стал вопрос о снабжении населения продовольствием и потребительскими товарами — перевод промышленности на военные рельсы должен был вызвать дефицит определённых групп товаров. Введение карточной системы (официально — нормированного распределения) становилось неизбежным. С 18 июля 1941 года в стране начал осуществляться постепенный переход к карточкам. Появление карточек не отменяло торговлю — все товары по-прежнему приобретались за деньги с той лишь разницей, что объём отпускаемой продукции жёстко ограничивался. Весьма важным было то, что «карточные» цены (в документах они назывались «пайковыми») фиксировались на довоенном уровне; в таком «замороженном» виде они продержались всю войну — повышения цен на питание и товары ширпотреба в годы войны не было.

Карточки позволили решить ряд серьёзных социальных и экономических задач, порождённых войной. Однако карточки создали ряд трудностей для народного хозяйства СССР. Они, конечно, не могли существовать вечно; после окончания войны надо было как-то возвращаться к свободной торговле. Кроме того, как ни странно, в годы войны появилось много людей, у которых возник излишек денег. Не всегда это были спекулянты-мироеды и прочий наживавшийся на народном горе преступный элемент. «Лишние» деньги, необеспеченные товарами и услугами, были у высокооплачиваемых категорий советских граждан — офицеров-фронтовиков, инженерно-технических работников, передовиков производства, работников науки и культуры. В условиях явления, именуемого в экономике отложенным спросом, эти неистраченные деньги образовывали своеобразный «навес» над денежной системой СССР и подстёгивали инфляцию (возврат денежной наличности из обращения во время войны составлял всего 55% от выданных сумм). Эффективным способом борьбы с ним были Государственные Военные Займы и добровольные пожертвования в Фонд обороны, но в полной мере они проблему не решали.

Ситуацию осложняло не только то, что в силу невозможности потратить честно заработанные деньги нарастали отрицательные настроения в обществе и снижались стимулы к труду. Гораздо сложнее было то, что товарных фондов для насыщения рынка по понятным причинам не хватало. Надо было искать какой-то выход.

Правительство рассмотрело ряд одинаково небезупречных вариантов и в конце концов пришло к компромиссному решению.

В январе 1944 года под председательством А.И. Микояна (в ту пору — заместителя председателя Совета народных комиссаров, наркома внешней торговли и особо уполномоченного Государственного комитета обороны) состоялось совещание с участием А.Г. Зверева (наркома финансов СССР), В.П. Зотова (наркома пищевой промышленности СССР), П.В. Смирнова (наркома мясной и молочной промышленности СССР), А.А. Ишкова (наркома рыбной промышленности СССР),
А.В. Любимова (наркома торговли СССР), Д.В. Павлова (наркома торговли РСФСР, генерал-лейтенанта интендантской службы) и работников Госплана СССР. На этом совещании Микоян высказал предложение, автором которого явно был сам товарищ Сталин, — создать сеть коммерческих магазинов и ресторанов.

Для начала открыть их предполагалось в Москве, а затем распространить опыт и на другие города. Цены в них должны были быть выше пайковых, но ниже тех, что сформировались на колхозных рынках. Производить товары для коммерческой торговли должны были лучшие предприятия. Особое внимание уделялось качеству продукции и её упаковке — удобной и привлекательной. В коммерческие преобразовывались только крупные магазины (и то не все) с большими подсобками. Штаты подбирались из числа квалифицированных продавцов и кассиров. Не скрывалось, что коммерческая система должна была составить конкуренцию частникам на рынках.

Наркомы после серьёзного обсуждения идею поддержали, что и было оформлено особым решением СНК.

15 апреля 1944 года в Москве были открыты первые 20 коммерческих магазинов и несколько коммерческих ресторанов. В их числе — ресторан «Савой» при одноимённой гостинице (на углу Рождественки и Пушечной улицы).

Цены в коммерческих магазинах действительно были высокими, хотя и ниже цен так называемого «Спекульторга»: 1 кг говядины стоил 45 руб., 1 кг сливочного масла — 100 руб., 1 кг сахара-песка — 75 руб. Для сравнения: в 1944 году средняя месячная зарплата рабочего — 573 руб. (в металлургии — 697 руб., в угольной промышленности — 729 руб.); инженерно-технические работники получали в месяц в среднем соответственно 1209 руб., 1725 руб. и 1502 руб.; базовый оклад командира авиационного полка в звании майора (без премиальных выплат) — 1200 руб.

Тем не менее коммерческая торговля стала весьма популярной. Нарком Павлов впоследствии писал: «Даже при этих ценах желающих купить продукты оказалось больше, чем предполагали. Торговля по коммерческим ценам показала, что и в условиях нормированного снабжения можно в определённых размерах допустить свободную продажу некоторых товаров».

В августе 1944 года коммерческие магазины открылись в Ленинграде, затем в Киеве, Челябинске, Свердловске и ещё в 25 городах. К концу 1945 года продовольственные товары реализовывались в коммерческих магазинах в 130 городах, промышленные товары — в 40 городах. Коммерческие рестораны были в каждом крупном городе, в малых городах открывались чайные.

Все доходы от коммерческой торговли поступали в госбюджет и обращались на военные нужды. За 1944—1946 гг. коммерческая торговля принесла бюджету 5 млрд 200 млн рублей. Просуществовали коммерческие магазины и рестораны до декабря 1947 года — до отмены карточек.

Коммерческие цены в 10 и более раз превосходили пайковые. На страницах романа Шарапов, пожертвовавший свои карточки Шуре Барановой, грустно вздыхает: «Нет, коммерческие рестораны нам пока не по карману!» Ой ли? Так ли уж безотрадно выглядела картина?

Вспомним эпизод фильма и обратимся к тексту романа: в автобусе Жеглов «выдал нам по замусоленной синей сотняге и сказал:

— Деньги казённые, не вздумайте там шиковать на них! <…>

Все засмеялись: в коммерческом ресторане на сотню зашикуешь, пожалуй! Гриша Шесть-на-Девять спросил:

— А чего можно взять на сто рублей?

Жеглов неодобрительно покосился на него:

— Две чашки кофе, рюмку сухого вина и бутылку лимонада».

Итак, сотрудники МУРа точно знают, что коммерческий ресторан — это дорого. А Гриша Ушивин и вовсе настолько далёк от этой темы, что демонстрирует полное незнание системы цен в коммерческих ресторанах. Всё это вполне правдоподобно. Милиционеры хотя и получали рабочую карточку, но не более того — ужинать, как Фокс, в коммерческих ресторанах они не могли. Для них «сотняга» — это деньги!

Кстати, о «сотняге». Собственно, купюры достоинством 100 рублей тогда не было. Официальной счётной единицей был червонец (10 рублей), потому и купюры были соответствующие: 1 червонец, 3, 5, 10 червонцев. (Помните, Пасюк говорит о вкладе Ларисы Груздевой в сберкассе: «От и кассирша мени казала, шо просыла её счёт не закрывать, хоть пьять червонцив оставить»).

А что же старший лейтенант Шарапов? У него-то как раз деньги должны были водиться. Во-первых, молодой офицер, без семьи, должен был на фронте получать денежное довольствие сполна (аттестат отсылать некому), с оформлением спе-
циальной «Вкладной книжки» — сберкнижки для военнослужащих; по ней можно было получить деньги в любой сберкассе или учреждении Госбанка страны (и это при отсутствии компьютерных сетей!), причём с процентами. Во-вторых, за различные подвиги ему полагались премиальные, порой весьма значительные. В-третьих, в Германии ему полагался основной оклад и процентная надбавка за выслугу (в рублях) и второй оклад и «полевые» (в иностранной валюте); при освобождении Польши — оклад (в рублях) и «полевые» (в иностранной валюте) в двойном размере. В-четвёртых, при демобилизации ему, как офицеру, воевавшему с 1941 года, полагалась премия в размере должностного оклада за пять месяцев.

Да по сравнению со скромными московскими «сыскарями» Шарапов должен был быть богат, как Крез! Во всяком случае, на ужин в «Савое» (или в «Астории») ему бы вполне хватило.

И это не считая ежемесячных выплат за ордена и медали, которых у Шарапова немало. Но это уже тема отдельного разговора…

Александр ЛОМКИН,

кандидат экономических наук,
доцент экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова