Он работал в самом «пекле» чернобыльских событий. Но за тридцать с лишним лет, прошедших cо дня аварии на Чернобыльской АЭС, журналист газеты «Петровка, 38» стал первым представителем СМИ, встретившимся с Сергеем Владимировичем ОБЫДЕННОВЫМ.

— Сам я 1958 года рождения. 4 марта 59 лет исполнилось. Родился в Балашихе. В 1981-м окончил Московское высшее командное училище дорожных и инженерных войск. Той памятной весной 86-го служил в одной из войсковых частей в Тульской области в качестве командира взвода разведки.

По тревоге нас подняли 1 мая. Я отвечал за пункт приёма личного состава: в случае объявления боевой готовности его следовало развернуть. Команда поступила, я и «развернул».

Приняли мы тогда 400 человек приписного состава — запасников из Тульской области. О причинах спешки толком не говорили ни им, ни нам. Разве что, полунамёками, не более. Знали, что взрыв, знали, что требуется ликвидировать его последствия, но что да как, а главное — чем грозит пребывание в заражённой зоне, тогда никто не знал. Насколько интенсивно произошло заражение территории вокруг места взрыва, разумеется, не знали тоже. Это сейчас, в эпоху интернета, все подкованные…

И вот, собрали мы эти четыре сотни народу, «сняли с НЗ» для них технику и отправили в Киевскую область.

На какой срок посылали людей? Заранее не оговаривали. Была формальная норма потенциально опасной для здоровья радиации, точнее, дозы облучения — 25 рентген на человека. После набора этих цифр человек подлежал «замене». Вот и у офицерского состава в полку тоже была ротация: набрал 25 рентген, ему на смену едет новый офицер. Я — старлей, тоже стоял «в этой очереди». 

Когда отправленный в Чернобыль командир роты набрал свои 25 рентген (хотя в учётную санитарную книжку на «всякий случай» всегда ставили 24, 999), поехал я. Прибыл в Киевскую область 5 августа 1986 года. Уже на месте надо было увольнять прежний состав роты и набирать новый. А новички прибыли — почти все москвичи.

Вновь прибывших обмундировали, экипировали, пришёл приказ выдвигаться непосредственно в зону аварии. Вообще-то, полк наш стоял непосредственно к зоне впритык, она начиналась сразу за «колючкой». Мы были, так сказать, «ближним» полком.

Поначалу фронт работ был таков: с утра и до позднего вечера срывали заражённый грунт непосредственно у стен станции. Другие группы рядом с нами возводили саркофаг. Парадокс — главным врагом для нас была зелень. Трава, листва… Поскольку они больше всего остального впитывали радиацию и фонили.

Были ли у нас противогазы? Нет, радиоактивную пыль противогаз не удержит. Были респираторы и очки для глаз. Собирали траву в мешки, срывали поверхностный грунт, вывозили всё это за несколько километров и зарывали в специально выкопанные ямы.

Пробыл я там три месяца. Последним днём моего пребывания в зоне был День Конституции. Он тогда приходился на 7 октября. В советских традициях, как водится, была поставлена задача: в честь годовщины принятия Конституции в качестве ознаменования завершения очередного этапа работ закрепить знамя на вытяжной трубе третьего энергоблока.

К тому времени я с людьми работал уже на его крыше. Здания четвёртого энергоблока уже не было, лишь провал на месте взрыва, да обвалившиеся стены, а «наш» третий — впритык к нему.

Стали набирать группу, которой предстояло вручную собирать осколки графитовых стержней, взрывом разбросанных на крыше третьего энергоблока. К тому моменту люди уже стали понимать о вреде радиации и в эпицентр не рвались. Перед строем зачитали: «Тем, у кого трое детей и больше, выйти из строя! Тем, у кого нет детей, выйти из строя! Те, кто по морально-волевым качествам не готов работать на крыше, выйти из строя!» Из 1200 человек нас осталось буквально бойцов 30…

На земле перед блоком выложили макет крыши с обозначениями, где что находится, как куда добраться. Вначале потренировались на нём. Потом полезли…

Разведчики заранее нарисовали мелом стрелы на стене. Потому что запутаться легко было, поднимались-то прямо над разрушенным реактором.

Одеты были так: на грудь и спину — по свинцовой пластине на тесёмках, на пах — раковину, на голову — шлем-каску. Респиратор, очки… Поверх надевали резиновый фартук и рукавицы. Но и во всём этом время пребывания на крыше крайне ограничивалось, радиационный фон наверху — порядка полутора тысяч рентген в час! Видел, как на разрушенную стену рядом со мной села ворона, каркнула два раза, да и кувыркнулась вниз. А люди работали…

Почему не роботы? Верно, в газетах рапортовали о закупленных импортных роботах, но даже те работать «отказывались» в наших условиях. Кстати, и с машинами, на которых вечером со смены возвращались, — похожая история. На пункте санитарной обработки, где нас и машины обрабатывали, если авто сильно фонило, его — в утиль, точнее – в могильник.

Инструктировал меня с бойцами генерал-майор Николай Тараканов. Он в Чернобыле руководил всей операцией по удалению радиоактивных отходов. На крыше работали попарно. За одну минуту следовало нагрузить носилки и высыпать их в котловину взрыва. И быстро спускаться, пока «не нахватали». Да только как тут «не нахватаешь». После смены тошнит и вкус свинца во рту.

Сигнал к началу и окончанию работ подавали рындой. Потом и я у неё стоял с секундомером. Проход на крышу нам проделали сапёры. Они с неимоверной осторожностью подорвали кусок перекрытия, проём завесили брезентом. Хотя, что тот брезент удержит… Смена спускается, снимает «защиту», следующая надевает.

На крыше в общей сложности я провёл 5 часов. Офицеров не было больше, менять некому было, вот я и оставался. Видно, изначальное здоровье помогало держаться. В цифрах полученную дозу не фиксировали. Это уж всё потом.

Режим дня, спрашиваете? Рано утром поели и — вперёд. Вечером в сумерках вернулись, ужинаем. Всё дневное время — на работу. С удивлением читал в разных источниках о перерывах на обед. Какие перерывы! Там лишний раз к чему-то прикоснуться боишься, не то что в рот класть. Разве что пили. Вот воды нам доставляли много, в основном — минералку.

В общем, после Дня Конституции меня, наконец, отозвали. По приезде в часть, в Туле сразу в госпиталь лёг. Нет, диагноза лучевой болезни нам не ставили. Так, перечислят какие-то симптомы. По окончании лечения в медкнижку пишут: «Выписан с улучшениями». И всё.

Уволился из армии, пошёл на службу в милицию. В ГУВД г. Москвы работал поначалу участковым. А закончил оперативным дежурным ОВД Новокосино в октябре 2003 года. Товарищи мои тогда стали замечать, что всё чаще и чаще плохо мне становилось. В госпитале на улице Приорова обследовали и сказали: «Хватит!». Отправили на пенсию с третьей группой инвалидности. Словом, я — капитан милиции в отставке.

Как Родина отметила, да как жизнь сложилась? Льготы поначалу были существенные, даже, помню, участки земельные давали. Не могу, правда, сказать, что этими льготами особенно пользовался. Ну а потом льгот становилось всё меньше и меньше… Супруга от меня ушла ещё раньше — жизнь гарнизонную не всякая выдерживает.

Хочу ли с товарищами бывшими встретиться? Конечно! Да мы и встречались поначалу. Знаете, ведь у меня не только армейская рота дружная была. Но и из числа выпускников моего училища человек десять через Чернобыль прошли. Как встретимся, сразу: «А, помнишь, а помнишь?..» Теперь почти не видимся, да и не все живы-здоровы. Я бы и с Таракановым с удовольствием встретился, он меня наверняка помнит…

Беседовал Алим ДЖИГАНШИН, фото Николая ГОРБИКОВА