К 75-й годовщине Великой Победы на холме у деревни Хорошево под Ржевом создан прекрасный памятник. Он представляет собою красноармейца, который в «журавлиной стае» павших защитников Отечества улетает в вечность. Этот памятник — наша запоздавшая дань воинам Красной Армии, которые пали у этого небольшого русского городка. Здесь, по мнению историков, состоялась битва, по своему размаху, значению и жертвам сопоставимая со Сталинградской и Курской битвами. 

О тех давних событиях рассказывает ветеран Великой Отечественной войны полковник в отставке Анатолий Черенкевич, участник боёв под Ржевом. Несмотря на то что Анатолий Иосифович готовится отпраздновать 101-й день своего рождения, память у него крепкая.

— Анатолий Иосифович, расскажите, пожалуйста, о себе…

— Я родился 7 июля 1919 года в Брянске. Мой папа Иосиф Иванович появился на свет в Западной Белоруссии, в крестьянской семье. Несмотря на бедность, он сумел выучиться на юриста. Когда его призвали на Первую мировую войну, то назначили в интендантское ведомство. После революции он стал на сторону советской власти, служил в Красной Армии. Мама также родилась в Белоруссии, под Брестом. В Брянске мои родители оказались, уходя от немецких войск, которые оккупировали западные регионы России.

Из самых таких ранних детских впечатлений хорошо помню смерть Ленина в 1924 году. В тот день все заводы, фабрики, поезда, а Брянск — это крупная железнодорожная станция, неожиданно дали гудки. Этот тревожный звук несколько минут летел над городом. Потом пришёл отец, на руке которого была траурная повязка. Он принёс домой портрет Ленина, на котором было написано: «Ленин жил, Ленин  жив, Ленин будет жить».

В 1930 году наша семья из Брянска перебралась в губернский город Смоленск, куда юрисконсультом на железной дороге назначили отца. Но мы недолго задержались в Смоленске. Мой старший брат Леонид заканчивал десятый класс, ему нужно было поступать в институт. Отец решил переводиться в Москву, его приняли юрисконсультом в Отдел рабочего снабжения (ОРС) Московской железной дороги. Наша семья поселилась на станции Лихоборы, где отцу выделили комнату в коммунальной квартире. По тем временам это было неплохо!

И ещё вспомнил. В подростковом возрасте, ещё в Смоленске, я увлёкся спортивной гимнастикой. У меня неплохо получалось. Когда переехали в Москву, то меня пригласили в общество «Динамо». В 1938 году 24 июня на Красной площади проходил очередной Всесоюзный физкультурный парад, и мне предстояло вместе с ещё одним парнем крутить «солнце» на турнике прямо перед мавзолеем. Он — в одну сторону, а я — в другую. Но я был небольшого роста и, когда подул ветер, я «застыл» в вертикальном положении головою вниз и никак не мог опуститься. Но никто «сбоя» не заметил. Кстати, этот эпизод запечатлён в кинохронике.

— А как вы узнали, что началась война?

— В тот день я монтировал, точнее, помогал другу монтировать приёмник. Он мне написал, какие нужно купить запчасти. Я из Лихоборов поехал в Москву, купил то, что он просил. Мы припаяли их, включили приёмник и вдруг… выступление Молотова. Он говорит, что бомбили наши города…

Отец мой, он называл себя беспартийным коммунистом, сразу сказал, что уже стар (52 года исполнилось), вряд ли его возьмут на войну. А потом посмотрел на меня: а тебе придётся повоевать. Я же думал, что надо спешить, так как немцев мы быстро разгромим, наши быстро войдут в Берлин, надо и самому успеть.

Тут надо сказать, что за пару лет до начала войны я поступал в Московский государственный экономический институт имени Плеханова, экзамены сдал, а по конкурсу не прошёл. Мне дали справку об этом и с ней меня приняли в сельскохозяйственный институт в небольшом белорусском городе Горки (в нём, кстати, учился нынешний президент Белоруссии Александр Лукашенко). Я там окончил два курса, а параллельно занимался в городском аэроклубе, учился летать на По-2. После двух лет я подал заявление в военное авиационное училище. И меня направили в небольшой украинский город Конотоп, там располагалась Конотопская военная авиационная школа пилотов имени Полины Осипенко. Здесь готовили истребителей.

На мандатной комиссии меня спросили: есть ли репрессированные в семье? Я честно ответил, что репрессиям подвергнут двоюродный брат, его посчитали польским шпионом (впоследствии его реабилитировали, не был он ни в чём виновным).

Рассмотрение моего дела отложили, а потом вернули документы. Возвращаться в Горки мне не захотелось, я поступил на маркшейдерские курсы при Горном институте в Москве. Когда пришла весть о начале войны, нам выдали досрочно дипломы маркшейдеров.

Положение на фронте становилось всё хуже, и 3 июля по радио выступил Сталин и начал свою речь словами: «Братья и сёстры…» Все начали записываться в народное ополчение. Я побежал в военный комиссариат и попросил записать меня в авиационное училище. Военком, который знал меня, заверил, что внёс в списки. Я спокойно ждал, когда вызовут. Изредка заходил к военкому, но он говорил, что сейчас не хватает самолётов, а лётчики есть.

Но 22 июля спокойствие кончилось. В этот день немцы впервые бомбили Москву. Нас, маркшейдеров, стали отправлять в Подмосковье, на угольный разрез. Конечно, уголь — тоже важное дело, но я хотел летать!

Увы, военком только развёл руками: нет разнарядки в авиационное училище. Потом говорит: ты — маркшейдер, знаешь, что такое буссоль, близок к математике, давай иди в артиллерийское училище, по твоему профилю. И я согласился.

3 сентября 1941 года из нас, бывших студентов 2—3 курсов институтов, сформировали команду, посадили в теплушки, и мы почти целую неделю ехали в Рязань. Нас сгрузили на вокзале, построили и повели в училище. Вот мы подходим к большому зданию, на котором видна надпись «Военное артиллерийское училище», но, к моему удивлению, наш строй идёт дальше. Вот когда подошли к следующему зданию, которое оказалось Военным пехотным училищем имени Климента Ворошилова, нам открыли ворота и сказали, что здесь будем обучаться.

Я подошёл к командиру, дескать, меня военком направлял в артиллерийское училище. Но тот возразил: не время сейчас выбирать, где учиться, показал на запад, где шли бои, — пехотные командиры также нужны. Пришлось забыть о небе и об артиллерии.

…Шесть месяцев шла учёба, и 20 февраля 1942 года пятерых выпускников училища, молодых лейтенантов, направили в Москву. Потом меня определили в 56-й запасной стрелковый офицерский полк, расквартированный в небольшом городке Гороховце Горьковской области. Там я ожидал направления в формируемую часть…

— О, жуткие Гороховецкие лагеря. Это о них поэт Борис Слуцкий, начавший войну рядовым, а закончивший майором, писал: «…И вот возникает запасник, похожий на все запасные полки, / На Гороховец, что с дрожью по коже вспоминают фронтовики / На Гороховец Горьковской области (такое место в области есть) / Откуда рвутся на фронт не из доблести, а просто, чтоб каши вдоволь поесть».

— Да, это правда. Жили в землянках, кормили плохо, даже очень плохо. В столовой давали суп — только одна горошина в нём плавала. Делалось всё для того, чтобы люди не сидели в тылу, а рвались на фронт — там пайки большие. И были постоянные занятия. Я вначале был назначен командиром разведвзода. Командиром разведвзвода был старший лейтенант, который уже «понюхал пороху». И он нас так учил: «Запомни правило! Если ты пойдёшь в разведку и встретишься с немцем лицом к лицу, то знай, что он тебя боится больше, чем ты его. Если ты его будешь бояться — тебе крышка!» Воспитывал уверенность!

Эти тренировки шли два-три месяца. Но потом я получил новое назначение — командиром пулемётного взвода. Моё «хозяйство» — два станковых пулемёта, обслуга каждого — 5 человек, всего во взводе было 10 рядовых и младших командиров. Среди них был один уголовник. Он мне сразу сказал, что, лейтенант, мы с тобою повоюем. Был он парнем боевым, и я назначил его командиром отделения. Но командир роты был против, и того убрали из подразделения.

Наш пулемётный батальон, которым командовал капитан Голубничий, входил в состав 188-й танковой бригады. Она состояла из двух танковых батальонов, нашего пулемётного батальона, противотанковых и зенитных батарей, а также подразделений управления и обеспечения. Всего немногим больше 1000 человек.

На вооружении находились английские лёгкие танки, которых были поставлены в нашу страну по программе Ленд-лиз. Эти танки назывались «Матильда» и «Валентайн», о последних шутники говорили: «Валя-Таня». Скажу сразу, что машины эти нашим танкам проигрывали по многим показателям. Особенно по скорости и проходимости, да и вооружение у них маломощное — у наших пушка 76-мм, а у них — 40 мм.

Впоследствии я узнал, что 22 июня 1942 года бригада была направлена в распоряжение командующего 20-й армией генерала Макса Рейтера. Армии предстояло участвовать в освобождении Ржева и уничтожении так называемого «ржевского выступа», с которого фашисты могли ближайшим путём достичь Москвы. Немцы называли Ржев ключом от Москвы и расставаться с ним не хотели, всячески защищали.

В освобождении Ржева были задействованы войска Калининского фронта (командующий Иван Конев) и Западного (командующий и руководитель всей операцией Георгий Жуков). 20-я армия воевала на правом фланге Западного фронта, на стыке с Калининским.

— Анатолий Иосифович, идя на встречу к Вам, я перечитал публикации о сражении под Ржевом и обратил внимание, что их очень много. Как я понимаю, такое внимание к тем событиям выглядит не только «как запоздалая дань павшим», но и тем, что здесь, на Среднерусской равнине, шли бои, влиявшие на ход всей войны…

— Если вспомнить, что тогда происходило на советско-немецком фронте, то, к сожалению, летом 1942 года Красная Армия особенно на юге отступала. Немцы прорвались на Волгу, на Северный Кавказ, оседлали горные перевалы и рвались к Бакинской нефти. Тогда появился известный приказ № 227, который назывался «Ни шагу назад!».

Но мы-то под Ржевом наступали! А когда началось Сталинградское сражение, то немцы не смогли из-под Ржева перебросить туда никаких резервов. Все дивизии, которые бы так пригодились под Сталинградом и которые требовал у Гитлера фельдмаршал Манштейн, генерал Модель, командующий немецкими войсками под Ржевом, не отдал. Вступил в пререкания с Гитлером, и тот ему уступил. Так что в великой победе под Сталинградом есть вклад и тех, кто воевал и погибал под Ржевом!

Я воевал под Погорелым Городищем, здесь были освобождены десятки населённых пунктов. Эта операция впоследствии была определена военными теоретиками как «первое успешное наступление советских войск в летних условиях»!

(Окончание следует)

Беседовал Владимир ГАЛАЙКО, фото автора и из архива Анатолия ЧЕРЕНКЕВИЧА