Его все звали Бобриком. Лёнькой Бобриком. И в железнодорожной школе № 9, у виадука, где учился, и на завокзальной стороне Вологды, где жил с младшей сестрёнкой Ларисой — Лялей, как он её называл. Для неё Лёнька был больше, чем брат.

— Когда в 1938 году арестовали нашего папу, командира Красной Армии, а маму как жену «врага народа» посадили в тюрьму, 16­летний Лёня заменил мне всех, — вспоминала Лариса Сергеевна Осташева. — После 10 класса его не приняли в военное училище как «неблагонадёжного», сына арестованного. Два года он работал, в армию тоже не призывали — не доверяли. И только за месяц до начала войны взяли на службу…

Гвардии лейтенант Леонид БОБРОВ прошёл почти всю войну. Но ещё в 1943 году в одном из писем предсказал: «Если меня не ранят, то, видимо, убьют в последние дни войны. Это моё предчувствие».

Так оно и случилось…

Лариса Сергеевна сохранила фронтовые письма своего брата. Большинство из них адресовано его другу и однокласснику по вологодской школе № 9 Борису Левичеву.

12 февраля 1942 г.

Привет, дорогой дружище!

Наконец я собрался написать тебе небольшое письмецо. За месяцы войны мы исходили вдоль и поперек всю южную часть Карелии, этого требовала обстановка.

Борис! Наши старые представления о современной войне никуда не годятся. Современная война — это очень серьезная и тяжелая вещь. Тебе это тоже надо понять. Современная война — это переходы без отдыха по 50 км в сутки, сон под открытым небом в любой мороз и под обстрелом противника. Война в Карелии еще более сложная. Леса, болота, сопки постоянно держат под угрозой окружения. У нас было несколько случаев, когда попадали в окружение к противнику, но благополучно выходили из него. Борис, тебе не представить, что значит пройти без дороги в пургу по болотам и лесам 20 км за 5 часов. Я теперь сам удивляюсь, как выдержал этот переход.

Так вот, Борис, нужно здраво смотреть на вещи и не закрывать глаза на трудности современной войны.

Последнее время обстановка на фронтах Карелии изменилась, и мы уже скоро два месяца, как находимся в одном из поселков, выполняя определенные задания. Через несколько дней выступаем на новый рубеж. Пока не знаем куда.

Ты мне пишешь о смерти нашего дорогого товарища Бориса Москалика. Смерть Бориса я не забуду и не прощу немцам никогда!

Писать особо много некогда. Сейчас по многу часов приходится стоять на постах. Когда, может быть, встретимся, поговорим обо всем. До встречи после победы над врагом!

С приветом, Лёня.

6 сентября 1942 г.

Здравствуй, Борис!

Наконец после долгого перерыва решил восстановить почтово­телеграфное сообщение между двумя друзьями. За это время в моей жизни произошло много изменений. Как ты уже, наверное, знаешь, я командованием части был направлен на курсы младших лейтенантов. Сейчас уже прошел месяц напряженной учебы. За месяц научились многому: отдаем самостоятельно приказ о наступлении и обороне взвода. Действуем в роли командиров взводов. Конечно, впереди много еще трудностей в учебе. За 3 месяца нужно освоить программу нормального военного училища. Да еще кроме учебы иногда выполнять боевые задания.

На днях очищали город, в котором мы находимся, от всякой сволочи. Да, Борис, по существу говоря, мы — главный резерв командования. И когда проходят в полной боевой готовности, стройными колоннами, четким шагом, с блестящей выправкой наши взводы, то кажется, что нет силы, которая устояла бы перед нами. О нас заботится командование фронта: одели во все новое, как говорится, с «ниточки», и сапоги, и шинели, и пилотки, и даже портянки новые.

В общем, Борис, учеба еще впереди предстоит тяжелая и напряженная. Мы должны освоить искусство вождения войск, чтобы навсегда уничтожить фашизм.

Может быть, мне и не удастся увидеть конец разгрома Гитлера, но я твердо верю в нашу победу, в ту благородную цель, к которой направлены все силы нашей армии и народа. Окончательная победа будет за нами.

А пока стараюсь освоить в совершенстве все то, что нам преподают. Ведь каждому из нас вручат по нескольку десятков людей, которых мы будем обязаны вести в бой, и вести неплохо. А мы поспеем к самым решающим боям и к самым горячим схваткам. Может быть, мы еще встретимся после разгрома фашизма. Эх, и выпьем же мы с тобой тогда за наше счастье и будущее, которое еще надо завоевать.

Лёня.

15 января 1943 г.

Здравствуй, дорогой товарищ!

Борис! Невзирая на все законы вероятностей и случайности, я все еще жив. Просто удивляюсь — за два года фронтовой жизни только один раз немного царапнуло. Остался жив и на этот раз, и даже невредим. Если меня сильно не ранят, то, видимо, убьют в последние дни войны. Это мое предчувствие, а оно еще редко меня обманывало. Ну, в общем, об этом хватит... в общем, не теряю надежды — встретиться с тобой, с родными и друзьями.

Живу я по­старому. Командую тем же подразделением. Замечательные бойцы, за любого отдал бы душу.

Снегу выпало уже много. Теперь нам приволье. Действуем вовсю. Придем, немного отдохнем и опять идем лазать по сопкам, болотам. Противнику насолили по горло, и он давно на нас зуб точит. Но пока все обходится благополучно, об одной нашей небольшой операции, в которой мы угробили больше 40 белофиннов, была заметка в газете «Красная звезда», кажется, за 27 или 28 декабря.

Новый год встретили неплохо. Взялся за оборудование вечеринки. Хотелось создать домашнюю обстановку. Конечно, здесь, в землянке, это очень трудно, но получилось что­то похожее... Выпили, поиграли немного на гармошке, спели хорошие русские песни. В Новый год дали 12 залпов изо всех видов оружия и пошли спать.

Сегодня прилетали немецкие самолеты, видимо, хотели бомбить, но по ним дали такого огонька, что быстро отвернули в сторону. Я сам стрелял из пулемета (знаешь, что я любитель пострелять, еще много мальчишества), стрелял до тех пор, пока ствол не стал красным, и я обжег себе руку, так что и сегодня болит.

Пиши, как можно чаще. Ты знаешь, как дороги на фронте письма.

С дружеским приветом, Лёня.

26 декабря 1943 г.

Здравствуй, дорогой товарищ!

Борис! Недавно получил твое письмо и спешу ответить (уже вторую неделю спешу).

На днях мы вернулись с выполнения одной небольшой задачи. В одном вражеском тыловом гарнизоне солдаты бегали из землянки в землянку раздетые и босые. Наше командование, «беспокоясь о здоровье» вражеских солдат, послало нас «обуть» их.

День был пасмурный, маскхалаты были чистые (еще не успели запачкаться), мы спокойно подползли на 10 метров к их траншеям, вскочили в них и забросали землянки гранатами. Покойники так и остались спать разутыми. Обувать пришлось лишь немногих (пленных). Но задачу признали выполненной на «отлично»!..

Сейчас сижу в землянке, ко мне приходило несколько офицеров, пили... не воду, конечно, водку.

Живу в общем неплохо. Только лыжи... в хвост их и в гриву. И без лыж нельзя, и на лыжах трудно (снега еще мало).

...Развлекаемся кто как может... Недавно показывали две кинокартины — «Два друга» и «Жди меня» — некоторые подумают над этой картиной.

Пиши, пожалуйста, почаще. Не забывай меня!

Лёня.

8 апреля 1944 г.

Здравствуй, дорогой товарищ!

Как ни странно, но я все еще жив, будучи три года на войне, и самое главное, почти год в лыжной части. Попадать в обстановку, в которую мы иногда попадаем, удовольствие ниже среднего. За последний месяц было особенно тяжело. Ты, наверное, знаешь, что уже больше месяца мы бродим по сопкам Заполярья. Первые дни учились лазать по этим... скалам (чтоб их больше не видать!), сейчас находимся на выполнении боевого задания.

Опишу место, где я пишу тебе письмо. Нахожусь в шалаше, или, вернее, в снежном доме, на склоне крутой сопки. Впереди, сзади, с боков изредка рвутся снаряды (к ним уже привыкли и не обращаем внимания). Сейчас вечер. В небе то там, то здесь вспыхивают яркие солнца ракет и струи трассирующих пуль. Изредка пролетит вражеский самолет и сбросит пару бомб «в белый свет, как в копеечку». Наш «дом» выкопан в снегу, снег глубокий — полтора­два метра, сверху набросана хвоя. Посередине костер, вокруг костра спим. Вода близко — топим снег прямо из стен.

Мы часто вспоминаем героических работников тыла. Как много они делают для фронта, для общего дела победы над врагом! Я не включаю в это число интендантский состав и работников складов тыла. Это старые сволочи. И если хоть один из них скажет, что он защищал Родину, можешь, не боясь за последствия, со спокойной совестью набить ему морду.

Привет всем товарищам и друзьям. Вспоминай чаще.

С дружеским приветом, Лёня.

26 апреля 1944 г.

Здравствуй, дорогой товарищ!

Прежде всего разреши поздравить тебя с праздником Первое мая — боевым праздником и праздником весны. Третий и последний раз встречаем мы этот праздник в условиях войны. Четыре весны моей жизни пропали, можно сказать, ни за что (конечно, в смысле погулять, покрутить с девчатами). Но ничего, мы еще свое возьмем за все! Все девчата будут наши.

...Что тебе написать о себе, просто не знаю. Не делаем ничего существенного. Лазим по тылам в разведку, громим гарнизоны, таскаем немцев в плен. Ходим пока еще на лыжах. К лыжам уже привыкли, жалко расставаться... Да думал ли я, что смогу пройти за день 100 километров на лыжах или 60 километров пешком!

Дни стали длинные, ночи почти нет. Скоро будет солнце не сходить с неба. На днях нам выдали очки. Ходим, как слепцы, с темными стеклами. Это для того, чтобы не портить зрение, а то у меня стали слезиться глаза от яркого света...

Лёня.

1 ноября 1944 г.

Дорогая мамочка!

Пожалуй, это письмо можно озаглавить «По норвежской земле». Начал вам писать на двадцатый день наступления, но не мог собраться закончить.

Сегодня четвертый раз салютует Москва доблестным воинам нашего фронта, в том числе и нашей части. Сегодня же зачитали приказ о награждении нашей части орденом Суворова.

Теперь опишу, как мы воевали со времени последнего моего письма. Отдохнуть пришлось недолго, всего два дня. И опять начали свое стремительное наступление почти все время на главном направлении и в первом эшелоне; на этот раз с танками.

Враг цеплялся за каждую сопку, за каждую речку. Штурмом овладели важнейшим портом. 22 октября надолго останется в моей памяти. Нам, двадцати человекам, пришлось принять очень сложный ночной бой против 150 немцев, и в результате овладели важной высотой. Воевали шесть часов. Наконец вышли на широкую реку, форсировали ее на подручных средствах, почти все измочились до нитки и, наконец, перешли государственную границу. Жители нас встретили приветливо, как старых друзей. С этого момента немцы побежали. Началось преследование. Почти сотню километров висели у них на «хвосте». Захватили много орудий, складов, самолетов и др., но самым дорогим было освобождение двух тысяч советских граждан из лагеря военнопленных. Вы не можете представить нашу радость, а особенно радость освобожденных. Они целовали и обнимали наших бойцов. Эта минута вознаградила нас за все лишения и трудности. За 170 километров, пройденных с боями.

Как видите, пока я жив и здоров. Сейчас мы вышли из боя, на этот раз, видимо, надолго. Приводим себя в порядок.

Старых солдат, которых вы видели, когда мы проезжали через Вологду, героев Петсамо и Киркинеса, боевых орлов, с которыми прошел огонь и воду, в труднейших условиях, которые еще никогда меня не подводили, осталось мало. Но немца побили много. Я не злой человек, но когда я стреляю в немца, то чувствую если не наслаждение, то какое­то удовольствие. Чем дальше мы идем, тем больше видим злодеяний немцев, тем больше появляется чувство злобы. Мои расчеты о сроках окончания войны не оправдались. Но все же все скоро кончится.

Целую крепко. Лёня.

15 января 1945 г.
(последнее письмо)

Дорогая мамочка!

Пишу в поезде. Природа довольно грустная. Больше все равнина. И кругом все разруха, разруха и разруха. Одиноко стоят трубы разрушенных зданий и отдельные сарайчики — остатки от больших поселков и городов. Тяжело становится на душе, и все больше разгорается злость на немца. Предстоит еще одна, последняя, большая схватка. Ну что ж, кровь за кровь! Что предстоит, того уже не минуешь. Буду верить в свою звезду. Жив буду — так скоро уже приеду домой, и заживем новой счастливой жизнью.

Опишу немного о своей жизни в городе Н. Долго нас будут помнить город и его окрестности. Погуляли за все три года. Несколько раз смотрел оперетты в городе. Замечательный театр. Смотрел оперетты «Сильва», «Марица», «Роз­Мари» и др.

Новый год встретили неплохо. В канун Нового года нам пришел приказ: за особые заслуги в боях наша часть преобразована в гвардейскую.

Теперь мы, мамочка, гвардейцы. Как это красиво звучит! Об этом наименовании мы мечтали давно. Да мы его и заслужили.

У нас в расположении построили клуб, офицерскую столовую. Делали все, чтобы мы как можно меньше отлучались за расположения, и все бесполезно. Как вечер, так пошли опять. Было, конечно, на этой почве много неприятностей, но это все ерунда. Главное — замечательно пожили это время, да и заслуживали мы еще большего за три года службы в Карелии.

Как поживает бабушка? Привет ей. Где Ляля и что она делает?

Пишите чаще по старому адресу.

Целую крепко. Лёня.

Лёню убили 24 февраля 1945 года под деревней Бонстеттен (Германия).

Не скоро, через много лет, узнала сестра Лариса подробности того боя, который стал для брата последним.

Из рассказа однополчанина Леонида:

— Роте было приказано наступать на какую­то деревню. Шёл дождь со снегом. Ноги промокли ещё днём при дожде. Нелегко. Кто в валенках, кто в немецких сапогах, которые очень жмут в подъёме. Леонид приказал переобуться, потом проверил состояние оружия, наличие боеприпасов. Подходило время наступления. Кругом был снег, бело. Пожалели, что нет наших северных маскхалатов. Мы с Леонидом попили воды из одной фляги, погрызли сухарей. Началась артподготовка. Сигнал к наступлению. Бросились вперёд. Выбили фрица из деревни. Командир роты старший лейтенант Ключёв приказал нашему взводу преследовать фашистов. Вдруг из­за леса выползли немецкие танки, а за ними — автоматчики. Шли прямо на нас. Заработали противотанковые орудия. Всё покрылось дымом, загорелись деревянные постройки. Немецкие автоматчики сумели занять какую­то башню, начали сыпать на нас прицельным огнём из укрытия.

Весь огонь принял на себя взвод лейтенанта Боброва, не отступив ни на шаг. Целый день длился бой и стоил многих жизней. Погиб и лейтенант Лёнька Бобрик. От роты осталось девять человек...

...Сохранились только письма. А в них — Лёнькин живой ум, и его удивительная душа, и бьющееся сердце. Которое стучит до сих пор. Пока мы читаем эти строчки, полные жизни. После смерти...

Подготовил к публикации
Сергей ОСТАШЕВ