В 1972 году Леонид Петрович Рассказов уж был на пенсии. Полковник в отставке. Но много писал о делах милиции прошлых лет, главные редакторы московских газет уважительно принимали его, печатали с благодарностью. Так что пенсионер знал себе цену. Мы с ним не только не были знакомы, но и не слышали друг о друге. Но судьба нас все-таки свела. В тот 72-й год я работал в секретариате «Вечерней Москвы», точнее завершал работу, поскольку принял предложение вступить в должность ответственного секретаря милицейской газеты «На боевом посту». К февралю все кадровые формальности были закончены, с часу на час я должен был приступить к исполнению, а главный редактор Борис Соколов уже и табличку с моим именем приладил на двери моего кабинета.

Был понедельник, и я в последний раз вел номер в секретариате «Вечерки». Во вторник должен был в секретариате «Московского комсомольца» вести рубрику «Глазами светофора». Я совмещал эти две должности уже не первый год. А вот в среду, как и договорено с главным редактором Борисом Соколовым, с утра должен был сесть в кресло ответственного секретаря «На боевом посту». Этот невинный распорядок действий чуть не сгубил великого сыщика.

В понедельник утром Леонид Петрович Рассказов, уложив в папку свой очередной материал, направился в редакцию газеты «Вечерняя Москва». В какую бы газету великий сыщик не приходил, он всегда сразу шел к главному редактору и в приеме ему никто не отказывал. Великого знали все.

Главред «Вечерки» Семен Давыдович Индурский, вежливо выслушав полковника в отставке, направил его в секретариат, сказав, что очередным номером занимается Эдуард Попов, дескать, он и разберется.

Леонид Петрович аккуратно постучал в дверь секретариата. Много позже я всегда угадывал его приход по этому особому негромкому стуку.

— Войдите.

Вошел старичок. Весь такой чистенько выбритый, брюки стрелочкой.

— К вам меня направил Семен Давыдович Индурский. Собственно я принес для печати статью об организации дорожного движения в Москве в двадцатые годы. Он протянул мне с полдюжины машинописных страниц.

Я предложил ему сесть. В самой скоростной по тем временам газете Москвы, где ни минуты передышки, где все аж дымится, где в 2.15, и ни минутой позже, начинается тиражирование, невозможно было войти в секретариат во время ведения номера и что-то там предлагать, пусть даже сверхинтересное и сверхсрочное. Вот если бы не Индурский! А тут, видите ли, дорожное движение в начале 20-х. Какое движение? Лошади да извозчики и несколько автомобилей на всю Москву.

Наскоро я пробежал текст и, возвращая их автору, извиняясь, сказал, что для наших читателей это не представляет интереса. Старичок был явно обескуражен. Мы простились. Потом мне коллеги рассказывали, что, выйдя за дверь, Леонид Петрович долго стоял, о чем-то размышляя. Да простит меня Бог, но не знал я, что он великий.

Через пару дней я узнал, как встретила супруга полковника.

— Лень, что с тобой? На тебе лица нет. Что случилось?

— Да, понимаешь, статью не приняли.

— То есть как? Тебя всегда печатали в «Вечерке». Был ли ты у Индурского?

— Быть-то я был. Но там сидит у них какой-то Эдуард Григорьевич. Противно вспоминать, тьфу! Так эта тыловая крыса за всех читателей расписывается.

— Леня, да ты правильно, хотя и неприлюдно, плюнул. Забудь. Налью-ка я тебе анисовки, да ложись, отдохни. А завтра сходи к своему приятелю Жене Бебчику в «Московский комсомолец». Уж он-то не откажет.

Надо ли объяснять, в каком шоке был сыщик, во вторник, когда главный редактор Евгений Бебчук направил его в секретариат:

— Леонид Петрович, к Попову, он ведет эту тему в номере.

Услышав мою фамилию, он и не мог предположить, что это вчерашний Эдуард Попов. Этих Поповых как собак нерезаных. Войдя в комнату секретариата, он сильно изменился в лице.

А я ему:

— Здравствуйте, Леонид Петрович! Вы, наверное, с вчерашней статьей? Так я еще вчера сказал, что не пойдет, не представляет интереса…

Дома его утешала жена, подливая анисовку. А он все повторял:

— Представляешь, он один в двух газетах сидит. Это же невозможно. Да черт с ним. Завтра пойду к Борису Ивановичу, в свою милицейскую, самую надежную.

Не ведал Леонид Петрович, какой страшный удар ожидает его в среду утром.

Да, это была среда. Выслушав полковника, редактор направил его ко мне.

— Пожалуйста, Леонид Петрович, к ответственному секретарю Попову. Он в соседнем кабинете.

Услышав фамилию, старик насторожился и покинул кабинет редактора. Перечитал несколько раз табличку на двери… Потом подумал: «Нет, никакого Попова здесь быть не может. Это – наваждение».

Переступать порог секретаря Леонид Петрович не стал. Он вернулся к главному редактору, ища спасения, может быть, какого-то разъяснения, защиты от бесовщины.

— Борис Иванович, это что-же, ответсекретарь у вас Эдуард Григорьевич Попов?

— Да, Леонид Петрович.

— Понял. — сказал сыщик.

Он снова вернулся к двери секретаря и, чуть ее приоткрыв, заглянул в кабинет. Сомнений не было, за столом сидел все тот же человек.

«Братцы, что же это творится! Или вправду дьяволиада, либо крыша поехала. Конечно, поехала. Надо вызвать «скорую помощь».

— Ну кто там у двери, — сказал я громко, — заходите же.

Покачиваясь и разводя руками, как бы извиняясь, мой, теперь уже постоянный визитер подошел к столу. Мы, как старые знакомые, обменялись рукопожатиями. Только рука гостя была вялой и дрожала. Я предложил ему сесть, а он попросил воды. Зубы гостя выстукивали дробь о края стакана.

И тут я все понял.

— Леонид Петрович, не волнуйтесь по этому недоразумению. В понедельник я прощался с «Вечеркой». По вторникам веду одну рубрику в газете «Московский комсомолец». А сюда первый день вышел на работу.

Старик так волновался, что даже прослезился и все повторял: «А я подумал, конец мне. Свихнулся». Чтобы снять напряжение, мы у главреда выпили по стопке коньяка. А потом хохотали до слез.

Он, великий Рассказов, многие годы приходил в милицейскую газету. Дело знал блистательно. Его статьи стоили дорогого. Он был не только сыщиком прошлых времен, но еще больше ученым, поскольку стоял у истоков и был одним из организаторов научно-технического отдела ГУВД, его руководителем. Но каждый раз во время визита, он неизменно вспоминал историю нашего знакомства.