Алексей СУХАРЕВ
(Окончание. Начало в № 46.)

Мне в жизни только один карманный вор встретился, который искренне обиделся, когда я его подлецом назвал.

— Что вы, Алексей Михайлович? Что вы говорите? — И руку к сердцу прижимает. — Я никогда на транспорте не работаю. Там ведь бедный народ ездит, зачем же его обижать. Я работаю только в аэропорту и в богатых магазинах.

Не очень-то я ему поверил. Покривил он душой: он там работает не из гуманных побуждений — просто в таких местах добыча много богаче бывает. Лучше рискнуть из-за кожаного да пухлого бумажника, чем из-за потёртого кошелька.

Вплотную я столкнулся с карманными ворами, когда работал в Дзержинском РУВД. Собрал нас как-то начальник управления Николай Степанович Мыриков на совещание. И начал нас, как говорится, за уши драть.

— Каждый день у меня на столе вот такая стопка заявлений по карманным кражам! Вся воровская Грузия, вся Абхазия сюда слетелись чистить карманы гражданам. А вы ничего не делаете. Не боретесь с ними. Не задерживаете. Это безобразие! За что вам зарплата идёт?

Стали сотрудники выступать, и все, как один, объясняют, что бесполезно карманников просто так задерживать.

— Они никогда не колются, не сознаются. А действовать по методу Жеглова нельзя. Учёные люди в нашей академии горячо возражают. Да вы и сами, Николай Степанович, за такое нас хвалить не стали бы.

Да, академикам можно против таких методов возражать в своих кабинетах и на этих возражениях труды умные и заумные писать. А «на земле» всё-таки немного не так. И сложнее, и проще. Ведь эти карманники, они вроде наркоманов. Его вот сейчас с трамвая сними, и если он уйдёт и отряхнётся, то тут же в другом трамвае шмонать пассажиров начнёт. Я ни одного карманника не назову, который бы завязал со свой профессией. И упёртые, как наркоманы. Его целый день уговаривай, ни за что не расколется.

Доказываешь ему:

— Вот свидетели показывают! Я сам тебя за руку схватил!

— Нет, начальник, это не ты был. И не я. Ничего не знаю.

Помню, только утром я на работу пришёл, дежурный мне говорит:

— Алексей Михайлович, тут к вам задержанный просится. Карманник.

— Какой карманник? Зачем?

— Он вас хорошо знает. Стригин его фамилия. Поговорить с вами хочет.

— Да я с этой сволочью и говорить не хочу. — Вспомнил я его, очень авторитетный вор, неисправимый. — Ладно, пусть приведут.

Он, оказывается, жаловаться пришёл. Напросился.

— Алексей Михайлович, — говорит недовольно, с обидой, — ведь вы меня сколько раз задерживали. Доставляли. И ни разу не ударили.

— Да что тебя бить. Тебя, гада, убить мало. — Трудно мне сдержаться.

— У каждого своя работа. Вот вы правильно работаете, а вот ваши… Вы меня выслушайте. Я, как человек, с женой и дочкой пришёл в Останкино, на пруд. Отдохнуть, позагорать в выходной день. А ваша карманная группа с Петровки наехала на меня, будто в четырнадцатом маршруте я кошелёк взял. На глазах у дочери стали пинками бить. Ну что это такое? Где ваша соцзаконность? Где ваш гуманный правопорядок? Сюда доставили и здесь пинали, все бока трещат.

— Жаловаться пришёл? Больно тебе? А у старика-инвалида последнюю десятку взять тебе не больно? Была бы моя воля, я бы тебе ещё больше надавал.

— Так ведь не надавали же. А эти… ваши…

Я говорю в сердцах:

— Что тебя бить? Без толку. Всё равно ведь не сознаешься и не одумаешься. Только нервы себе трепать да своё здоровье портить. Ведь не расскажешь?

— Не расскажу. У каждого своя работа.

— Я тебе работу не выбирал. Ты сам себе её выбрал. Как и я.

…Идёт совещание. Мыриков совсем распалился. Да ведь и его понять можно.

— Вы все плохие работники, — ругает нас. — Все вы бездельники. Ну-ка, поднимите руку, кто из вас хоть одного карманника в начавшемся году задержал?

А нас там около ста человек было. Смотрю, ни одной руки нет.

— Ну вот, что я говорил! Бездельники вы и есть.

Думаю, надо выручать коллектив. Поднимаю руку, встаю, называюсь:

— Старший лейтенант Сухарев.

— Ну что скажешь, Сухарев?

— У меня в этом году три задержания карманников.

— Где? Когда? Говори. Не ври только, я проверю.

— В 87-е отделение я Железняка доставил. Возбуждено уголовное дело. К себе доставлял, в наше 61-е.

Слушает внимательно, спрашивает:

— А как доставил?

Дело-то очень непростое. Опасное и хлопотное. Это Николай Степанович понимал.

— А так. Задом к отделению пятился. Одной рукой потерпевшего тащил, другой задержанного.

Так оно и было. Мало того, что карманника надо дотащить, так ещё и морока с потерпевшим. Он ведь как только свой кошелёк в руки получил — всё, его не удержишь, сразу ходу даёт. Не нужна ему морока. Да ещё суд потом. И опасается он. Он ведь этим маршрутом каждый день ездит.

— Вот так, — говорю, — Николай Степанович, можете проверить. А можете и поверить.

Смягчился он, похвалил.

— Я об этом не знал, Су-
харев.

И меня другим в пример поставил. Мне даже неловко стало, будто я похвалился. А мне только хотелось, чтобы он на весь коллектив пятно не положил.

...В 77-м отделении я в то время работал. А у нас как? У нас ведь не так, что твой рабочий день начинается с того момента, как в здание вошёл, в кабинет уселся. Сыскарь — настоящий — он всё время в работе. Даже когда кружечку пива у бочки остановился выпить.

Еду на работу, жду на остановке свой автобус. Народу не много, и три здоровых мужика моё внимание привлекли. Смотрю, странным делом заняты — из одного коробка вынимают спички и по своим коробкам раскладывают. Что ж такое, думаю? Что ж за крохоборы такие? Мужики одеты прилично, не бродяги, не пропойцы, а так себя ведут.

И тут мне вспомнилось: кто-то говорил, что у карманников примета есть такая — никогда нельзя выбрасывать то, что взял в чужом кармане. Иначе удачу спугнёшь, фарт воровской. Хоть копейку выудил, хоть сигаретку мятую — не бросай.

Дай, думаю, понаблюдаю — как они себя дальше поведут. Может, чем-то ещё себя выдадут.

Автобус подходит. Пропускаю всех, чтобы сесть последним — не дают. Стараются войти в автобус последними. Воровская технология. Они обычно пытаются занять место в конце очереди — суетятся, подталкивают, подсаживают, торопят. Создают такую нервозную обстановку, чтобы человек о чём угодно беспокоился, только не о своих карманах. Ну и попутно предварительно прощупывают, что у кого есть и как это взять, да и стоит ли.

Тут ситуация классическая, одного я даже засёк, как он легонько женскую сумочку погладил. Постарался я в автобусе устроиться так, чтобы самому не засветиться и их «работу» не проморгать.

Смотрю: всё идёт по сценарию. Окружили женщину, создают вокруг неё как бы естественную тесноту. Ну и пассажиров, что поближе, под контролем держат — чтобы никто ничего не заметил.

А у меня взгляд такой задумчивый, вроде весь в себе, в своих проблемах. Даже если глазами по кому скольжу — ничего не вижу, глубоко о своём думаю.

Дождался. Взяли они сумочку, стали пробираться вперёд, к выходу. Я женщине тихонько на ушко:

— Не волнуйтесь, я из милиции. У вас только что из сумочки кошелёк украли. Я их сейчас буду задерживать, а вы мне свой телефончик скажите.

Невинный такой разговор — вроде трамвайного знакомства.

— Вы всё поняли? — спрашиваю.

Кивает. Испуганно, но кивает, вроде всё поняла.

Я телефон её записал и иду к выходу, где эти бандиты сгрудились. И надо же!.. Эта гражданка вдруг на весь вагон кричит мне:

— Гражданин следователь, а вы в каком отделении? Куда к вам прийти?

Ну, сообразила, умница!

Я к водителю:

— Не открывай двери, поезжай до отделения милиции. Потом развезёшь пассажиров. А я тебе справку дам.

Поворачиваюсь к пасса-
жирам:

— Товарищи! Вот сейчас эти бандиты, — показываю на них, а они рядом стоят, — обокрали женщину. Кошелёк они сбросили. Пожалуйста, посмотрите под ногами, поищите кошелёк.

Бандиты стоят у двери, переглядываются, усмехаются — здоровенные лбы такие. Как, думаю, с ними справиться? Но ничего, попрошу водителя поплотнее к отделению подъехать и в окошко своих ребят покличу — скрутим как миленьких. Да и не станут они в такой ситуации сопротивление оказывать.

А водитель будто мои мысли прочитал — только наоборот. Вдруг объявляет: «Гостиница Останкино» — и двери нараспашку. Что с ним случилось — не знаю. Либо машинально так поступил, либо мести бандитов побоялся. А на водителя я в автопарк всё-таки бумагу отправил, объяснив, что он здорово помог бандитам. Как они там отреагировали — не знаю. Но водителя понять можно. Он ведь этот автобус днём и ночью водит. Подойдут к нему однажды: «Ну что, шеф, сдал ментам наших корешей? Отвечать надо».

Я рассказал про мою неудачу, чтобы ясно было, что борьба с карманкой тяжела и не всегда сыщику фартит.

Три моих тяжких года «на земле» закончились приглашением в МУР. Вот там и продолжилось дело всей моей жизни — на карманке.

Подготовил к печати

Эдуард ПОПОВ

Алексей СУХАРЕВ

Время идёт медленно. Но проходит быстро. И с каждым годом его ход неумолимо ускоряется.

Часто задумываюсь: зачем взялся за эти записки, нужны ли кому-нибудь, интересны ли воспоминания муровского сыщика, отдавшего тридцать лет жизни нелёгкой, опасной, но, пожалуй, самой необходимой работе?

Зачем? Может быть, отдать должное боевым товарищам — уже ушедшим и павшим, или тем, кто ещё рядом… Может быть, есть необходимость осмыслить прошедшее и понять настоящее. Или убедиться, что выбрал для себя верный путь, правильную работу. Что все эти годы был на своём месте — по призванию, по уму и сердцу…

С годами многое забывается. Многое подёрнуто дымкой прошедших лет, ушедшего навсегда времени. А что-то остаётся в памяти навсегда. Будто случилось оно только вчера. Да что там — вчера! Сегодня, вот сейчас, только что…

И вновь оживает прошлое, возвращаются ушедшие друзья, соратники… Вновь вспоминаются враги — лютые, беспощадные. Встают в памяти нелёгкие оперативные будни МУРа.

Где-то в 80-х, наверное, годах, услышал я с большой трибуны — то ли это был День советской милиции, то ли очередная годовщина Октября, сейчас уже не вспомнится, — такие слова: «В безвозвратное прошлое канула в нашей стране профессиональная преступность».

Что ж, в то время эти слова у нас, профессионалов, могли вызвать — и вызывали — чувство законной гордости, удовлетворения тем, что и мы жили со всей созидающей страной в одном ритме. Сейчас такие слова могут вызвать лишь чувство горечи. И обиды.

Судьба моя сложилась так, будто не я сам профессию выбирал, а она меня выбрала. После службы в армии я учился в автодорожном техникуме, на третьем курсе. Состоял в комсомольском оперативном отряде, возглавлял в районе штаб народной дружины. И это дело мне нравилось, по характеру было — не любил я всякую шпану, ворьё и хулиганьё. И вот как-то мой товарищ вдруг посоветовал:

— Слушай, Лёша, а чего ты не идёшь в следователи? У тебя все задатки сыщика. Иди в школу милиции.

Задатки действительно, как вся дальнейшая жизнь показала, были.

— Так экзамены надо сдавать.

— Без экзаменов примут. Ты же уже учишься.

Долго не думая — бегом на Черкизовскую, в среднюю специальную школу милиции. Прибегаю, отдышался и говорю:

— Я бы хотел перевестись к вам из техникума.

— Пожалуйста, — отвечают мне. — Мы как раз отсеяли несколько человек. Переводитесь. Но только — на первый курс. Согласны?

Конечно согласен. Пишу заявление, собираю документы. Зачислили.

Учиться в школе милиции очень нравилось. Особенно юриспруденция полюбилась. Высшая математика — нет, плавал безбожно среди интегралов и дифференциалов, а юриспруденция — просто прелесть.

Проучился два месяца (первый курс, нетерпение охватило) и вместе с ещё двумя нахальными энтузиастами обратился к Романову, это наш зав. кафедрой:

— Разрешите нам экстерном сдать экзамены за первый курс.

Он не очень обрадовался, поморщился, предупредил:

— Вообще-то, у нас это не принято. Попробуйте, но имейте в виду: экзамен будет комиссия принимать, очень жёстко.

Мы согласны, подготовились хорошо, не боимся никакой комиссии.

Гоняли нас здорово. Но мы всё, что положено, сдали. Проучились ещё два месяца, уже на втором курсе. Опять, нахальные такие, к Романову идём:

— Можно досрочно сдать за второй курс?

— Да вы что! Вы уже в прошлый раз о себе плохое мнение составили. Выскочки. В нашей школе никогда такое не практиковалось. Изучать дисциплины надо глубоко и серьёзно. А вы — галопом по Европам?

Мы настаиваем.

Но Романов — очень хороший человек, мы его убедили. Зарубят нас, говорим, что ж делать, останемся на втором курсе доучиваться, а если нет — у нас есть возможность школу досрочно закончить.

Дали нам такую возможность. Опять комиссия. Все недовольные, злые. Прямо чуть не в лицо говорят: «Вы, ребята, выскочки. Вы прецедент создали. Очень вредный пример для других учащихся. Ни в одном юридическом учебном заведении не прописано, что можно досрочно сдавать такие серьёзные дисциплины».

Гоняли нас опять очень сильно и долго. Вопросы задавали порой совсем не по теме, явно хотели нас завалить. Но мы устояли. Перевели нас на третий курс.

Проучившись два месяца, мы опять за своё — запросились досрочно сдать экзамены уже на выпуск. Хотелось поскорее за работу взяться, а ещё — уж очень хорошие были науки, с удовольствием мы их изучали, потому они легко у нас шли и усваивались глубоко.

— Нет, — говорит Романов, — всё, ребята, погуляли. Меня из-за вас уже наказали, хватит. Сам Крылов — начальник Академии МВД — возмущался. Что, говорит, у вас такое в школе происходит?

А молва аж до академии докатилась, и студенты, с нас пример взяв, стали проситься досрочно экзамены сдавать. Непорядок. Материал учебный нужно в положенные сроки усваивать, чтобы глубину и качество обеспечить.

Высекли нас по полной программе, но всё-таки и третий курс мы досрочно закончили. Позже, учась на юрфаке МГУ, мы вместе с Валерой Зорькиным пытались экзамены сдавать экстерном. Не получилось. Пришлось учиться шесть лет.

Прихожу в управление кадров за назначением. Дают направление — следователем в Октябрьский район. Приезжаю, а мне сообщают:

— Опоздали, Сухарев. Мы уже нашли человека.

Ну ладно, что Бог ни делает — всё к лучшему. Возвращаюсь в отдел. Мне говорят: «В Дзержинском районе есть вакансия. Оперативником пойдёте?»

С удовольствием. Даже лучше, чем следователем в нарукавниках сидеть. Буду живой работой заниматься.

Определили меня в 77-е отделение. И началась эта живая работа. Пять участковых у меня было. Казалось бы, вот какая опора. Да ни хрена, никакой помощи. Утром их соберёшь, проинструктируешь, проинформируешь, они в блокнотики запишут, какие машины угнали, какие квартиры вскрыли, какие приметы преступников. И разошлись. Куда ушли? По своему участку, по своей территории угнанные машины искать? Сомнительных граждан проверять? Как же! У них другие дела найдутся, ещё поважнее.

А я, как на работу утром прихожу, у меня голова кругом. Каждый божий день человек десять потерпевших на моей территории. Кого ограбили, кого изнасиловали, у кого квартиру обчистили. Карманников тогда очень много было. Все заявления на мне замыкаются. Вся людская боль, горечь, слёзы — на мне.

А участковые… Поручения им даю, они их игнорируют. Да ещё с гонором: «Пришёл какой-то лейтенантик паршивый и нам — а мы все капитаны — поручения раздаёт. Да кто он такой, этот Сухарев? Знать мы его не знаем и знать не хотим».

Очень трудно приходилось. Три года верой и правдой на оперативной работе, «на земле», отпахал. Создал оперативный отряд из местных энтузиастов, агентуру сформировал. Очень сильную. Толковые ребята: не то что по району — они по всей Москве информацией владели.

Словом, начали мы местных воров и бандитов вразумлять потихонечку. На территории у меня ведь очень много гостиниц было, а значит, приезжий люд. Тогда в Москве такой наплыв был — за тряпками, за продуктами. Конечно, люди с деньгами приезжали, а тут им здорово карманы чистили.

Разогнали мы воров — кого в зону, а кого предупредили очень серьёзно. Так что затихли они, поспокойнее стало. Но сильная головная боль — карманники. Через них, через борьбу с ними я на муровцев вышел. Нашёл свою судьбу. Или она меня нашла…

Карманники — это воры высокой квалификации. Бороться с ними, ловить их, наказывать — очень сложная работа. Привлечь карманника можно, только взяв его с поличным, непосредственно на месте кражи, а точнее, в самый её момент. Причём так, чтобы он не успел и не сумел сбросить свою «добычу».

Многим, вероятно, памятен эпизод из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда Жеглов подбрасывает Кирпичу украденный им кошелёк.

Спорная, конечно, ситуация. Сам бы я так не поступил, никогда не поступал, но и сотрудника за такой поступок, может, и не осудил бы. Такие вещи делаются при острой необходимости. Когда нет другого выхода, а задержать преступника надо хоть на время.

Милиции часто ставили в укор, что в момент задержания преступнику могли подбросить ствол или наркотик. Может, бывало и такое, мне неизвестно. Но ведь и однозначно осудить опера за такой запрещённый приём язык не всегда повернётся.

Самая частая ситуация: попал в поле зрения опасный преступник. Конкретно, в данный момент, взять его не за что. Однако известно, что за ним — ряд совершённых преступлений. И нужно время, чтобы его раскрутить. Или оборвать его связи, или упредить новое преступление, готовящееся, если другим путём невозможно это сделать. Или получить от него ценную информацию. Да мало ли…

Вот и задумаешься, как тут поступить. Бандиты играют без правил. У них руки развязаны беззаконием. А у нас — связаны законом. Можно ли нарушить закон ради его торжества? Можно ли совершить несправедливость ради справедливости?

Нет на это однозначного ответа. И не будет никогда.

Я ни в коем случае не призываю к этому, не оправдываю такие действия. Но понять могу.

Мне за годы работы приходилось с такими отъявленными бандитами, с такими отъявленными мерзавцами схватываться, но сильнее всех ненавижу карманников. Где промышляет такой вор? Чаще всего — в общественном транспорте, которым пользуются в основном люди небольшого и малого достатка. Хорошо обеспеченные люди в трамваях не ездят. Там сидят те, кто живёт, как правило, от зарплаты до зарплаты, от пенсии до пенсии. У такого человека нередко всё его достояние в кармане. И лишить его последних рублей может только самая низкая душа. А ведь карманник никого не пощадит. Ни работягу, ни учителя, ни старушку-пенсионерку, ни ребёнка.

Крутой бандит ограбит крутого бизнесмена, крутого коррупционера — они друг друга стоят. Сегодня бандит у такого отберёт миллион, а завтра у него уже два миллиона будет, с голоду не умрёт. А вот когда кошелёк с жалкой зарплатой уйдёт или пенсия, вот тут у человека большая беда случается. И ведь ничем ему не поможешь, деньги не вернёшь. Когда квартирная кража, ограбление — тут есть надежда: разыскали преступника, потерпевшему его кровное вернули. А с карманника что возьмёшь, если его тут же за руку не схватишь?..

(Продолжение следует.)

Подготовил к печати

Эдуард ПОПОВ

1917 год. Администрация временного правительства, демагогично мотивировавшего свои действия «...обновлением светлой жизни для тех граждан, которые впали в уголовные преступления», выпустила из царских тюрем огромную армию отпетых уголовников.

1918 год. Ликвидированы охранные и полицейские органы. Вновь созданные органы милиции явно не справлялись с резко возросшим уровнем преступности. В этот период бандитизм представлял собой серьёзную опасность для жизни Москвы. Шайки бандитов грабили не только прохожих, но совершали налёты на банки, кассы государственных учреждений и предприятий, на районные комиссариаты милиции. Грабежи и налёты, как правило, сопровождались многочисленными жертвами среди населения.

5 октября 1918 года Инструкцией, изданной НКВД, были организованы аппараты уголовного розыска, которые учреждались в городах РСФСР с населением не менее 40—45 тысяч человек. Особенно эффективно действовал МУР. Так, в 1918 году из ризницы Патриаршего дворца Московского Кремля была совершена крупная кража: исчезло огромное количество изумрудов, алмазов, сапфиров, Евангелие 1648 года в золотом окладе с крупными бриллиантами, Евангелие XII века, золотой оклад которого был осыпан тысячами драгоценных камней. Хищение из Московского Кремля было раскрыто сотрудниками московского и саратовского уголовного розыска. В процессе расследования, удалось выявить известного уголовного преступника, Константина Полежаева. Инспектор уголовного розыска Н.М. Борноволоков при обыске обнаружил тайник, из которого было изъято около тысячи бриллиантов, слитки золота, золотые кольца с рубинами, изумрудами и бриллиантами. Начались поиски соучастника Полежаева — его брата Дмитрия. В поиске большую роль сыграли сотрудники уголовно-розыскной милиции Москвы А. Ковалёв, К. Орлов, И. Нефёдов. Сообщник был задержан, у него была изъята вторая половина похищенных ценностей.

В это время только в Москве и губернии действовали более трёх десятков банд, многие из которых насчитывали до ста и более стволов. Чего стоил один только Яков Кошельков, по кличке Яшка-Кошелёк. Дерзкий, хорошо вооружённый, он буквально терроризировал город и даже бросал гранаты на Лубянке около здания ВЧК и МЧК. Доходило до того, что сотрудникам ЧК и милиции в тёмное время суток запрещалось ходить по тротуарам, дабы их не утащили в подворотню и не удавили — предписывалось двигаться посередине мостовой, держа наготове оружие.

Большую роль в успешной деятельности уголовного розыска столицы сыграл первый начальник МУРа Александр Максимович Трепалов, принимавший личное участие в ликвидации банд-формирований. Ряд подготовленных проведённых им операций позволил ликвидировать всю головку Хитрова рынка, главного оплота и притона бандитов в Москве того времени. Были ликвидированы банды Адвоката, Сынка, Чумы и Сабана.

Кошельков, совершивший дерзкое нападение на Ленина, ехавшего в автомобиле из Кремля в Сокольники, отнял у вождя революции документы, браунинг и угнал автомобиль, тем самым переполнил чашу ненависти сотрудников угро. Он уходил от преследования по понтонному мосту, но его обложили как матёрого волка и убили в перестрелке.

Так рождался легендарный МУР, у колыбели которого стоял бывший рабочий-металлист, балтийский моряк Александр Трепалов, тридцати лет от роду. В 1920 году за успехи в борьбе с преступностью ВЦИК наградил его орденом «Красного Знамени». Более высокой награды тогда просто не существовало.

О МУРе создавались и создаются объёмистые книги. В одном очерке всего не изложить. Но, делая обзор о первых годах легендарной организации сыщиков, никак нельзя обойти имя и дела ещё одного сыщика. Это имя овеяно легендами — Леонид Давыдович Вуль. Изначально он командовал летучими отрядами ЧК. Днём и ночью конные чекисты вылавливали бандитов. Собственно это была так остро необходимая помощь угрозыску. Леонида всё реже видели на Лубянке, зато в Большом Гнездниковском переулке, дом 3, где находился МУР, его принимали за своего. Именно сюда летучий отряд доставлял бандитов. Из первой тридцатки бойцов вскоре осталось только восемь — борьба просто так не даётся.

Став начальником МУРа, Леонид Давыдович думал, что это будет его единственный руководящий пост, его «потолок». Но слава шагала далеко впереди него. Имя Вуля по его делам звучало повсюду. Прославил его в своих рассказах и следователь по особо важным делам Лев Шейнин. Его знал даже Сталин. Из рук вождя Вуль принял должность начальника Управления рабоче-крестьянской милиции Москвы. Вуля на посту начальника МУРа сменил Виктор Николаевич Овчинников. Н. Осипов, А. Ефимов, Ф. Безруков, В. Овчинников… Их имена прочно вошли в историю МУРа. Большинство так называемых громких дел раскрыто под руководством Леонида Давыдовича Вуля.

В двадцатых и тридцатых годах существовало большое сообщество преступников, родной сестры петербургской Лиговки. Хитровка была главной достопримечательностью воровского мира в Москве. Грязные притоны Хитрова рынка были темны и мрачны. Здесь на нарах спали женщины и мужчины с испитыми лицами. Воздух был насыщен запахом пота и сероводорода. Здесь находили приют до десяти тысяч человек. Искать здесь преступников было равноценно поиску иголки в стоге сена. Один их «хитровцев» — Ванька Лысый решил возвыситься среди воров и взял себе громкий псевдоним — Ванька Каин. Даром самозванцу это не прошло. Вскоре босяки его повесили на самодельной виселице, воткнув в рот дырявую шапку. Таковы были нравы Хитровки.

Её ликвидация — одна из значительных вех в истории МУРа.

В годы Великой Отечественной войны вместе со всем народом сотрудники милиции встали на защиту Родины. С непоколебимой верой в правое дело сражались на фронтах и сотрудники службы уголовного розыска. А по окончании войны многие участники боёв влились в состав отряда уголовного розыска. Вот наиболее яркий пример успешной деятельности легендарного сыщика Владимир Фёдоровича Корнеева.

Он командовал отрядом разведчиков, сам многократно ходил за линию фронта, приносил ценнейшие сведения о расположении вражеских войск, добывал «языков», за что был награждён целым рядом орденов и медалей. А по окончании войны пришёл работать в МУР и вскоре возглавил его, успешно и талантливо руководил московским сыском.

Тезис о неотвратимости наказания за совершённое преступление находил своё подтверждение в практике аппаратов московского уголовного розыска все последние десятилетия. Если выразить успехи МУРа в цифрах, то это будут десятки тысяч раз. На памяти нынешнего поколения москвичей и многие громкие так называемые «резонансные дела» Это и известный «мосгазовец» Ионесян, и изобличённый в многочисленных кражах Зайцев, и организатор покушения на М.С. Горбачёва — Шмонов. В историю «резонансных» дел МУРа вошёл тяжкий и сложный поиск убийцы адмирала Холостякова. Примером талантливого поиска вора и возвращения скрипки Страдивари, была кропотливая годичная работа сыщика МУРа, Виктора Государева. Он вернул народу бесценный раритет национального достояния.

Уголовному розыску России исполняется 95 лет. Это пора зрелости, время подведения итогов. Но это и время непрекращающегося боя, который ведут настоящие бойцы.

Эдуард ПОПОВ

Есть люди, встреча с которыми, знакомство — как подарок судьбы. Для меня таким бесценным даром стало общение с Алексеем Гургеновичем Экимяном. Удивительный он был человек — генерал-майор милиции, возглавлявший в 1970-х гг. угрозыск Московской области. Профессионал высочайшего класса, принципиальный и бескомпромиссный, буквально сгорел на работе, перенеся три инфаркта и не дожив до 55 лет. Его коллеги в погонах даже не представляли, что по вечерам он пишет музыку. Знакомые Алексея Гургеновича только после его смерти узнали об огромной популярности композитора Экимяна в родной Армении. Откровением для большинства стало и то, что мелодии любимых песен на стихи Расула Гамзатова, Роберта Рождественского, Льва Ошанина —перечень далеко не полный — тоже написал он. Вспомним хотя бы «Берегите друзей»: «Знай, мой друг, вражде и дружбе цену /И судом поспешным не греши…» Или «Не надо печалиться»: «Тропинка в лесу запахла весной. / Земля разомлела от солнечных дней». А вот ещё: «Невозможно прожить без печали, Но хочу я, друзья, пожелать, Чтобы в радости вы забывали, Что недавно пришлось горевать».

Однажды, когда в преддверии широко отмечавшегося профессионального праздника Дня милиции готовила для публикации интервью с Алексеем Гургеновичем, поинтересовалась, какой из актрис отечественного кино он отдал бы предпочтение.

— Разумеется, Зинаиде Кириенко! — живо воскликнул он. Причем в тональности его возгласа прозвучала категоричность, словно не допускающая иного мнения. — Да такими, как она, спокон веку родная земля держится. Всё в ней бесценно — незаурядный талант, красота писаная, благородное сердце…

***

И сегодня, поднявшись на крутую юбилейную высоту, советская и российская актриса, народная артистка РСФСР Зинаида Михайловна Кириенко выглядит, как восторженно, с придыханием отметила одна из её юных поклонниц, «просто убийственно»! Ни морщинки на высоком и чистом лбу, ни отечности под глазами, ни потухшего взгляда.

— А что, это всё надо? — Звонко смеётся она. — Нет уж, увольте! К нынешнему лету я еще по обыкновению подновила свой гардероб. За попсовой модой, естественно, не гонюсь, но расцветку тканей выбираю светлую, жизнерадостную.

Зинаида Михайловна — из тех натур, что постоянно в пути. «Непоседа!», — с мягкой снисходительностью и любовно отзываются о ней сыновья и внуки. А она — активный общественный деятель, президент Фонда энциклопедии имени Шолохова, член президиума правления Центрального Дома работников искусств и совета Гильдии актеров российского кино — по-прежнему участвует в разного рода творческих встречах, фестивалях и даже телевизионных шоу, предстаёт перед восторженно принимающими её зрителями яркой, улыбающейся, с душой нараспашку. Прославленная актриса — частый гость на мероприятиях столичной полиции, проводимых, в частности, благотворительным фондом «Петровка, 38». На состоявшейся под патронатом фонда традиционной встрече членов международного Детектив-клуба с известными актёрами, композиторами, поэтами Зинаида Михайловна обратилась к залу:

 — Меня взволновало и тронуло признание первого командира московского ОМОНа генерал-майора милиции Дмитрия Иванова, всю жизнь посвятившего правоохранительным органам, ныне члена правления фонда «Петровка, 38». Заслуженный ветеран сказал, что слову «работа» он предпочитает выражение «служение Отечеству, народу и закону». Служение Отечеству — это высокое понятие, очень близкое актёру. Ах, если бы все относились к своему труду как к служению! Настоящий артист стремится не просто сыграть, а прожить свою роль, чтобы зрители его поняли, приняли, чтобы его выступление не прошло впустую. Я надеюсь, дорогие, высокочтимые люди в полицейской форме, что ваша служба, ваше упорное противодействие негодяям, врагам общества будет, как правило, оканчиваться победой. Мы все граждане одной Родины, и мы все служим ей — каждый в меру своих способностей.

Её до сих пор в разных аудиториях, случается, донимают вопросом: «А шрам на шее у вас остался?» Актриса признается, что специально стала носить глубокие декольте, дабы ни у кого не возникало сомнений. Ну и вспоминает, как шрам этот получился, как, по словам Шолохова, «повредила нужную жилу» и её перекосило. Это была первая сцена, с которой начались съёмки Кириенко в «Тихом Доне». Её героиня Наталья приходит в Ягодное к Аксинье, чтобы потребовать: «Отдай мне Григория!». Зинаида настроилась, чтобы слёзы были рядом. Вот она входит и говорит: «Мне бы напиться». Аксинья указывает ей на кадку с водой: «Пей!».Нормально, в общем, сцена пошла. И вдруг кинорежиссёр Герасимов закричал: «Стоп!» «Почему остановили камеру, Сергей Апполинариевич? Я верно чувствую сцену!» — слёзы из глаз у Зинаиды так и брызнули. А он: «Да вижу, что верно. Но куда твою голову повело?» Оказалось, что у молодой актрисы от нервного переживания, перенапряжения при вхождении в роль, действительно, на какое-то время сместились шейные позвонки.

— Всю жизнь я играла исключительно роли духовно состоявшихся людей, — вспоминает Зинаида Михайловна, — а это всегда «прибавляет» возраст. Но, считаю, мне повезло. Есть образы, которые навсегда поселились и в сердце, и в душе. Они как путеводные звездочки. Та же Наталья из «Тихого Дона», крепостная актриса Анета в «Сороке-воровке»… Даже жизненные коллизии иногда улетучиваются со временем из памяти, а то, что было сделано на съемочной площадке, живо. Во всяком случае, у меня это так. Кое-кто из зрителей воспринимает меня чуть ли не страдалицей. Что ж, если человек не способен страдать, значит, он более рационален. Но я никогда не сыграла бы роли, так впечатлившие зрителей, не будь столь эмоциональной. Правда, в жизни, поверьте, я всегда владею собой. Самоконтроль ценю превыше всего.

Можно предположить, что девчушка из Махачкалы в самом начале своего пути по жизненной стезе подобрала счастливый билет. Еще бы. Чуть ли не с ходу покорила Москву: престижный ВГИК, мэтры Сергей Герасимов и Тамара Макарова разглядели в робкой провинциалке незаурядную актрису, далее «Тихий Дон», зрительская слава и престижные награды… Хотя случится в её творческой биографии чёрная полоса, когда по злому умыслу коварного чинуши она будет на десять лет отлучена от кинематографа. Но это уже другая история.

— А вы, когда из Махачкалы приехали покорять Москву, уверены были, что получится стать актрисой?

— Не из Махачкалы — там я родилась, а приехала из станицы Новопавловская, где мы жили. Ну да, одна приехала. Поступить во ВГИК — это не только моя мечта была, но и мамина. Она была красивой и отчаянной, работала на заводе и руководила кружком ворошиловских стрелков. Когда еще только ждала моего появления на свет, зачитывалась романом о греческой актрисе. Книга называлась «Аида». Мама была уверена, что у неё будет дочка, которая обязательно станет драматической актрисой. Она и назвала меня Аидой. Ну а отец усомнился: дескать, что за Аида — русская девочка? При регистрации записал — Зинаида. Мама — в слёзы. Отец — успокаивать: «Шура, что ты расстраиваешься? Зина, Ида — вот тебе сразу два имени». Так что Идой меня еще и в институте все звали. Полное имя впервые появилось только в титрах кино.

— А какой конкурс был на приёмных экзаменах?

— 569 человек на место. Уже на финишной прямой— на последнем собеседовании Сергей Апполинарьевич спросил меня: «Так почему все-таки решила стать актрисой?» Ответила: «Хочу играть, чтобы зрители сопереживали мне так же, как я сопереживала Марецкой и Тарасовой».

Отец Зинаиды так и не узнал, что его дочь стала артисткой. Родители расстались, когда девочке не исполнилось и трёх лет. Воспитывал Иду отчим Михаил Кириенко. А ей всегда хотелось, чтобы хоть раз прозвучала настоящая фамилия. С такой просьбой она обратилась на съёмках фильма «Любить по-русски-2» к Евгению Матвееву, которого она глубоко чтит как второго после Герасимова своего наставника. И тот дал добро на то, чтобы её героиню звали Зинаидой Георгиевной Широковой.

За роль Ефросиньи Дерюгиной в фильмах Евгения Матвеева «Судьба» и «Любовь земная» Кириенко была удостоена звания народной артистки РСФСР. В кино и на театральных сценах ей часто приходилось играть трагическую любовь. Зато в жизни она была у неё счастливой — единственной, хотя и трудной.

Со второй своей половиной Зинаида познакомилась в Грозном на съемках фильма «Казаки». Валерий Тарасевский, симпатичный, спортивного вида молодой человек с неправдоподобно длинными и пушистыми ресницами, был занят в массовке. Он сразу привлёк её внимание, но не первой же знакомиться! А парень сам тут как тут: «Вы — Зинаида Кириенко?» — «Да!»

— Я тогда только что из Мексики прилетела, — вспоминает актриса, — туфли на шпильках там купила и всюду щеголяла в них. Ими-то я его и сразила, как, смеясь, признавался впоследствии Валера.

Влюблённые сыграли свадьбу два месяца спустя после знакомства там же, в Грозном, в доме у бабушки жениха. И сразу отправились в Москву, где Зинаида как раз получила комнату. Валерий перевелся из Грозного на экономический факультет МГУ. В следующем году у молодых появился первенец.

— Мне очень повезло с мужем, — признается Зинаида Михайловна. — Ради меня Валерий Алексеевич взвалил на свои плечи весь груз семейных обязанностей, воспитание сыновей Тимура и Максима. Его, прежде всего, заслуга, что мы сохранили семью и любовь друг к другу. Без него мне бы ни за что не сделать того, что удалось.

Несколько лет тому назад супруг актрисы скоропостижно скончался от обширного инфаркта, но она до сих пор не может смириться с тяжёлой утратой. Дом осиротел. Да, конечно, есть дети, внуки. Чуткие и внимательные, они постоянно звонят, навещают, но у каждого своя жизнь…

В литературном музее А.С. Пушкина на Пречистинке, где отмечался юбилей одного симпатичного женского издания, мы разговорились с Зинаидой Михайловной о состоянии нашего нынешнего кино, о телевидении. Сошлись во мнении, что многие фильмы и телевизионные передачи снимаются как бы под заказ забугорного обывателя, воспринимающего Россию страной исключительно агрессивной, невежественной, варварской. Почему, если на экране коп, ажан или бобби, то обязательно герои? А на нашу милицию, теперь полицию, своими же сценаристами и режиссерами ушатами выплёскивается грязь.

— Будто на корню перевелись у нас и Шараповы, и Жегловы, — вздохнула Зинаида Михайловна и с горечью добавила. — Речь не о том, чтобы покрывать негодяев и приукрашивать действительность. Главное, чтобы каждый из нас, людей творческих, осознавал себя гражданином своей страны. Всего-навсего. Тогда и сердце, и совесть подскажут, что и как делать для её блага.

С импровизированной эстрады в фойе музея, где разместилась вокально-инструментальная группа, донеслось: «Не надо печалиться — вся жизнь впереди…» А через мгновение пел весь зал.

— Каким светлым человеком и поэтом был Роберт Рождественский, — заметила Зинаида Михайловна. — И мелодию песни композитор Экимян написал чудесную.

Мне не удалось спросить, знает ли она, что автор музыки носил милицейские пагоны. Любимую актрису, оттеснив от меня, окружили поклонники и забросали вопросами.

***

В ближайшие дни на очередное заседание Международного Детектив-клуба, посвященное на сей раз юбилею замечательной актрисы, гордости отечественного кинематографа, народной артистки РСФСР Зинаиды Кириенко, соберутся её коллеги по творческому цеху и друзья, известные мастера искусств, общественные деятели — высокие ценители несравненного таланта. Поздравить Зинаиду Михайловну придут и посланцы, как минимум, полка её верных и горячих поклонников в полицейской форме.

Виктория ГРИШИНА